Бентли поспешно скрылся, а я упал обратно в кресло. Покупатель, которого я до сих пор не замечал, выбежал вон, задержавшись на секунду, чтобы поклониться мне.
Я подавил желание расхохотаться.
После этого все оказалось на удивление легко. Я гонял Бентли туда-сюда около получаса, заставляя приносить один предмет одежды за другим. Я насмехался над материей, покроем и пошивом всего, что он мне предлагал. Короче, вел себя как настоящий избалованный дворянский сынок.
По правде говоря, на лучшее я и надеяться не мог: одежда была простая, но хорошо сшитая. А по сравнению с тем, что на мне красовалось всего час назад, даже чистый дерюжный мешок показался бы царским нарядом.
Если вам не случалось проводить много времени при дворе или в больших городах, вы не поймете, почему мне так легко удалось все это проделать. Так что я объясню.
Дворянские сынки — одна из величайших разрушительных сил в природе, не хуже наводнения или урагана. Единственное, что может сделать обычный человек, столкнувшись с таким стихийным бедствием, — стиснуть зубы и попытаться свести ущерб к минимуму.
Бентли прекрасно это знал. Он сметал на мне рубашку и штаны и помог снять их. Я снова завернулся в одолженный мне плащ, и Бентли начал ушивать одежду, словно в шею ему дышал демон.
Я откинулся в кресле.
— Ты можешь задать вопрос. Готов поспорить, ты умираешь от любопытства.
Он на миг поднял глаза от шитья:
— Сэр?
— О событиях, повлекших мое нынешнее нагое состояние.
— Ах да. — Бентли завязал узелок и приступил к штанам. — Признаюсь, я немного любопытствую. Но не больше, чем следует. Я не из тех, кто лезет не в свое дело.
— О, — кивнул я, притворяясь разочарованным. — Похвальное свойство.
Наступило долгое молчание, единственным звуком было протягивание нитки сквозь ткань. Я начал ерзать и наконец продолжил, словно портной все-таки спросил меня:
— Мою одежду украла шлюха.
— Неужели, сэр?
— Да, она пыталась выманить у меня кошелек, тварь такая.
Бентли взглянул на меня с искренней заинтересованностью:
— А кошелек не был с одеждой, сэр?
Я сделал вид, что шокирован:
— Конечно нет! «Рука джентльмена никогда не бывает далеко от кошелька». Так говорит мой отец. — Я помахал у него перед носом кошельком для подтверждения.
Портной с трудом подавил смешок, и я почувствовал себя чуть лучше. Я мучил беднягу почти час, так отплачу ему хотя бы байкой — посмеется с друзьями.
— Она сказала, что если я не хочу уронить свою честь, то отдам ей кошелек и уйду домой одетым. — Я негодующе потряс головой. — Презренная распутница, ответил я ей, честь джентльмена не в одежде. Если бы я отдал тебе кошелек, дабы избегнуть смущения, вот тогда бы я уронил свою честь.
Изобразив на лице работу мысли, я заговорил тихо, словно размышляя вслух:
— Тогда, значит, «честь джентльмена в его кошельке». — Я посмотрел на кошелек в своих руках и сделал длинную паузу. — Кажется, мой отец говорит нечто подобное.
Бентли превратил смешок в кашель, затем встал и встряхнул штаны и рубашку.
— Вот, сэр, теперь будет сидеть как перчатка, — сказал он, передавая одежду мне. На его губах плясала тень улыбки.
Я выскользнул из плаща и натянул штаны.
— Полагаю, до дома они меня доведут. Сколько за твое беспокойство, Бентли? — спросил я.
Он подумал секунду:
— Один и два.
Ничего не отвечая, я стал зашнуровывать рубашку.
— Простите, сэр, — быстро сказал он. — Забыл, с кем имею дело. — Он сглотнул. — Ровно одного будет вполне достаточно.
Вытащив кошелек, я вложил ему в руку серебряную монету и посмотрел прямо в глаза:
— Мне понадобится мелочь.
Губы Бентли сжались в тонкую линию, но он кивнул и вернул мне две йоты.
Я убрал монетки и крепко привязал кошелек под рубашкой, затем, оросив на Бентли многозначительный взгляд, похлопал по кошельку.
Улыбка снова коснулась его губ:
— До свидания, сэр.
Я подобрал свое полотенце, вышел из лавки и теперь уже с куда меньшей помпой направился обратно в трактир, где до того получил завтрак и ванну.
— Что вам угодно, юный сэр? — спросил трактирщик, когда я приблизился к стойке. Он улыбнулся и вытер руки о фартук.
— Грязную посуду и тряпку.
Трактирщик непонимающе покосился на меня, потом, улыбнувшись, расхохотался:
— Я-то думал, ты прямо голым сбежал.
— Не совсем голым. — Я положил на стойку полотенце.
— Раньше в тебе было больше грязи, чем мальчишки. И я бы поспорил на целую марку, что у тебя черные волосы. Ты действительно не похож на себя. — Трактирщик молча разглядывал меня. — Тебе нужна старая одежда?
Я покачал головой:
— Выкиньте эти лохмотья, а лучше сожгите и последите, чтоб никто случайно не вдохнул дым.
Он снова расхохотался.
— Но у меня тут остались другие вещи, — напомнил я.
Трактирщик кивнул и постучал себя по носу:
— И то правда. Секунду.
Он повернулся и исчез за дверью позади стойки.
А я стал рассматривать зал. Теперь, когда я не привлекал враждебных взглядов, он выглядел по- другому. Каменный очаг с черным закипающим чайником. Кисловатые запахи лакированного дерева и пролитого пива. Негромкий гул разговоров…
Я всегда питал склонность к тавернам — видимо, оттого что вырос на дорогах. Таверна — безопасное место, своего рода убежище. Мне вдруг стало так уютно и легко, а в голову пришла мысль, что неплохо бы стать хозяином такого вот заведения.
— Вот они. — Трактирщик положил на стойку три пера, бутылочку чернил и расписку из книжной лавки. — Это меня озадачило почти так же, как то, что ты убежал без одежды.
— Я собираюсь в Университет, — объяснил я.
Он поднял бровь:
— А ты не маловат?
Я почувствовал нервный холодок от его слов, но стряхнул его.
— Там всяких берут.
Он вежливо кивнул, словно это объясняло, почему я появился босой и воняющий трущобными переулками. Подождав немного, чтобы посмотреть, уверен ли я в своем решении, бармен налил себе выпить:
— Не обижайся, но ты действительно больше не выглядишь человеком, который захотел бы мыть посуду.
Я открыл рот, чтобы возразить; железный пенни за час работы — не та сделка, которую я мог с легкостью отвергнуть. Два пенни равнялись буханке хлеба, а за прошедший год я был голодным бессчетное число раз.
Но тут я увидел свои руки на стойке: такие чистые и розовые, что и сам едва узнал их.
