миролюбивым, и уважаемым, и благоразумным, и не легкомысленным, но серьезным и строгим, и усердным в обычаях, и спокойным и милосердным, и сострадательным, и другом всех, и набожным, и богобоязненным… Из этих жрецов лучших выбирали верховными жрецами, которых называли… последователями Кетсалькоатля…»
В феврале 1519 года к берегам Мексики причалила эскадра Эрнана Кортеса, состоявшая из одиннадцати кораблей. В распоряжении Кортеса находилось около шестисот пехотинцев, небольшой отряд кавалерии и полтора десятка пушек. У Кортеса, конечно, не было шансов с ходу завоевать могущественную империю, которая насчитывала сотни тысяч воинов. И тем не менее чудо свершилось. Испанцы утверждали, что Мотекусома принял их за посланцев бога Кетсалькоатля, а Кортеса, быть может, и за самого бога. Этот бог носил бороду и, как мы уже упоминали, уплыл на восток, но обещал вернуться в год «1 тростник» (по европейскому счету 1519 год н. э.). Поскольку люди Кортеса приплыли с востока в тот самый год, в который обещал вернуться Кетсалькоатль, носили бороды, а шлемы испанцев оказались похожи на головные уборы богов, Мотекусома II оказал Кортесу если не божественные, то по крайней мере царские почести. В качестве посланников богов Кортес и его спутники должны были посетить храмы столицы. Берналь Диас писал о том, как они поднялись на вершину главного храма и осмотрели Теночтитлан с высоты птичьего полета.
Мотекусома «…предложил войти в одну башенку из двух, по верху крыши которой были очень богатые зубцы, а внутри ее, в помещении в виде зала, находились два подобия алтаря, и при каждом алтаре было по гигантскому идолу, с очень высокими туловищами и весьма массивных. Первый, находившийся по правую руку, сказали они, был идол Уицилопочтли, их бог войны, его лицо и нос были весьма широкие, а глаза безобразные и свирепые; все его туловище было покрыто столь многими драгоценными камнями, золотом и жемчугом, прикрепленными мастикой, которую изготавливали в этой земле из каких-то корней, и голова была покрыта этим же, а туловище его было опоясано несколькими по виду большими ужами, сделанными из золота и драгоценных камешков, и в одной его руке находился лук, а в другой — несколько стрел.
Там вместе с ним был другой небольшой идол, сказали, что это его паж, он держал недлинное копье и щит весьма богатый, из золота и каменьев; и висело на шее Уитсилопочтли несколько лиц индейцев и иное, вроде сердец тех же индейцев, из золота и серебра, вместе с множеством синих камешков; и там было несколько жаровен ладана, которым был их копал (благовонная смола. — О. И.), с тремя сердцами индейцев, принесенных в жертву в тот день, их сжигали, и дым от того и от копала был тем жертвоприношением, совершенным ему.
И были все стены и пол в этом святилище так залиты и черны от запекшейся крови, что все так сильно и скверно воняло. Затем, в другой стороне, по левую руку, рассмотрели находившегося там же другого гигантского идола высотой с Уитсилопочтли, а носом, как у медведя, а глаза его ярко сверкали, сделанные из их зеркал (из обсидиана)… И этот Тескатлипока был богом их преисподни и владел душами мешиков (т. е. мексиканцев.), и было опутано его туловище изображениями дьявольских карликов с хвостами в виде змей. И было на стенах столь много запекшейся крови, и весь пол был ею залит, и даже на бойнях Кастилии не было такого зловония. И там были преподнесенные этому идолу пять сердец, принесенных в тот день в жертву.
И на вершине этого храма была другая башенка с помещением, весьма богато отделанная деревом, и был там иной идол — получеловек-полуящерица, весь покрытый драгоценными камнями, а посередине, вдоль туловища, накидка. Они говорили, что тело его наполнено всеми семенами, что имелись во всей этой земле, и сказали, что это бог производства семян и плодов; но я не помню имени его. И все было залито кровью, как стены, так и алтарь, и было такое зловоние, что мы, не выдержав больше, выскочили наружу. И там находился огромный, колоссальный барабан; у когда по нему били, звук от него был такой унылый и слышен оттуда на две легуа (более одиннадцати километров. — О. И.) и, как они говорили, был похож на звучание инструмента из их преисподни; они сообщили, что кожа на этом барабане с исполинских змей. Тут же находилось и множество других дьявольских вещей — большие и малые трубы, всякие жертвенные ножи из камня, множество обгорелых, сморщенных сердец индейцев. И всюду — кровь и кровь!
Не мог поэтому наш Кортес удержаться, чтобы не сказать Мотекусоме через наших переводчиков: „Сеньор Мотекусома, не понимаю, как вы, столь славный и мудрый великий сеньор, не убедились до сих пор, что все эти ваши идолы — злые духи, именуемые детьми дьявола. Чтобы убедить вас и ваших жрецов в этом, разрешите на вершине этой башенки водрузить крест, а в ее помещении, где находятся ваши Уитсилопочтли и Тескатлипока, поместить изображение Нашей Сеньоры Девы Марии; тогда вы сами увидите, какой страх обуяет ваших идолов“. Но Мотекусома ответил очень немилостиво, тем более что подле находились двое жрецов, явно разгневанных: „Сеньор Малинче! Если бы я знал, что ты здесь будешь поносить моих богов, я никогда бы не показал их тебе. Для нас они — добрые боги; от них идет жизнь и смерть, удача и урожай, а посему мы им поклоняемся, приносим жертвы. Тебя же очень прошу оставить впредь всякое дерзновенное слово“».
Диас описывает и то, как поступали ацтеки с телами своих жертв.
«…Когда тех несчастных индейцев приносили в жертву, им рассекали кремневыми ножами грудь, рылись там, вырывали сердце, его и кровь преподносили своим идолам те, от чьего имени была эта жертва; после того, как отрезали ноги, руки и голову, съедали ноги и руки на празднествах и на пиршествах, а голову подвешивали, нанизав на шест между столбами, туловище принесенного в жертву не ели, а бросали… диким зверям».
При одном из храмов Диас видел подобие небольшого зоопарка — здесь содержали хищников, которым скармливали трупы. В другом храме он посетил «кухню», где готовили человеческое мясо:
«Следует сказать лишь о небольшом здании в виде башни. Вход в него охранялся двумя разинутыми змеиными каменными пастями с огромными клыками, и воистину это был вход в адскую пасть, ибо внутри было множество идолов, а в соседнем помещении много посуды для варки мяса несчастных индейцев, принесенных в жертву, всякие ножи и топоры, точно у мясников; и все там, как и в других храмах, было сильно залито кровью и черно от копоти и запекшейся крови…»
Испанцы пришли в ужас от того, что им довелось увидеть. Они потребовали от ацтеков прекратить человеческие жертвоприношения. И когда в отсутствие Кортеса представители самых знатных родов Теночтитлана обратились к его заместителю, Педро де Альварадо, с просьбой разрешить проведение ежегодного праздника в честь бога войны Уитсилопочтли, испанец поставил условием, что человеческих жертвоприношений на этом празднике не будет. Ацтеки согласились. Согласились они и на другое условие испанцев: прибыть на праздник безоружными. Они не знали, что испанцы готовили в их городе кровопролитие, перед которым меркли ужасы их собственных культов. Так, по иронии судьбы, самый миролюбивый из ацтекских богов Кетсалькоатль стал невольным виновником едва ли ни самой массовой резни, которая когда-либо свершалась в Месоамерике.
«Когда пришел упомянутый праздник, — писал позднее францисканский монах Диего Дуран, — индейцы, не подозревая ничего плохого, явились ублажить своего бога и показать величие Мехико… Там собралось для хороводов и танцев восемь или десять тысяч знатных мужей, все люди известные и благородной крови… Тогда Педро де Альварадо приказал поставить к четырем входам во двор храма сорок солдат, по десять к каждому входу, чтобы через двери никто не мог выйти, и приказал десяти другим подойти к тем индейцам, которые играли на барабане, туда, где, как ему казалось, находились наиболее знатные лица, и убить игравших на барабане, а потом и всех остальных. И эти „апостолы святой веры“ или, лучше сказать, „последователи дьявола“, не медля ни минуты, исполнили приказ.
Они вошли в толпу этих несчастных, почти обнаженных, только в плащах из хлопчатобумажной
