Герцог Йоркский в это время делал в политике лишь первые шаги. Возможно, ради того, чтобы замаскировать собственную неуверенность, он выражал свои мысли весьма четко и громогласно, что вошло у него в привычку, сохранившуюся до конца жизни. После обеда в Виндзоре одна из придворных дам записала в дневнике: «Герцог Йоркский, не выбирая слов, громко и оскорбительно отзывался о германском императоре, однако королева молчала». Полвека спустя королева Мария вспоминала об этой привычке покойного мужа: «Он никогда не любил ходить вокруг да около». Произнося эти слова, она делала пальцами кругообразное движение.
Столь же независимо он повел себя после рождения первенца — это произошло в Уайт-Лодже, в Ричмонд-парке, 23 июня 1894 г. Три дня спустя королева взялась за перо, обращаясь с уже привычной просьбой назвать ее первого правнука Альбертом. И в очередной раз была разочарована. В длинном письме к ней, полном благоговения и признательности, герцог соглашался лишь на то, чтобы одним из имен новорожденного было Альберт. Тем не менее назвать ребенка Альбертом он отказывался, объясняя это так: «Задолго до рождения нашего милого младенца мы с Мэй решили, что, если это будет мальчик, назовем его Эдуардом — в честь нашего дорогого
Королеве оставалось лишь согласиться с таким решением, хотя она все же не преминула преподать внуку урок логики: «Конечно, если вы хотите, чтобы первым было имя Эдуард, я возражать не стану, хотя замечу, что по вашему письму получается, будто Эдди звали Эдуардом, тогда как на самом деле его имя было
Маленького принца крестили как Эдуарда Альберта Кристиана Георга Эндрю Патрика Дейвида. В семье его называли Дейвидом — по имени святого покровителя Уэльса. Когда 14 декабря 1895 г., в тридцать четвертую годовщину со дня смерти принца-консорта, в Сандрингеме родился их второй сын, Йорки смогли, наконец, удовлетворить пожелание бабушки. При крещении он получил имя Альберт Фредерик Артур Георг, а в семье его называли, как и прадеда, Берти. Впоследствии у герцога и герцогини Йоркских родилось в Сандрингеме еще четверо детей: принцесса Мария (1897), принц Генрих (1900), принц Георг (1902) и принц Джон (1905). Некоторые из них в годы юности доставят отцу немало огорчений, хотя и будут испытывать страх перед ним как весьма суровым родителем, но пока что в этой семье все тихо и спокойно. По вечерам герцог Йоркский, прежде похваставшись перед женой той ловкостью, с какой купал чересчур резвое дитя, усаживался читать ей мемуары Гревилла.
Единственное, что несколько омрачало семейную гармонию — поведение одного из членов рода Текских. Все трое братьев принцессы Мэй служили в британской армии, двое даже получили орден «За безупречную службу». Старший из них принц Адольф, известный под именем Долли, и самый младший принц Александр, известный как Элджи, были такими же надежными и здравомыслящими людьми, что и их сестра; средний же брат принц Франциск, известный как Фрэнк, отличался другими качествами. От матери, герцогини Текской, он унаследовал как расточительность, так и чрезвычайно оптимистический склад ума. Когда его полк стоял в Дублине, он ухитрился наделать долгов на 1000 фунтов стерлингов, с которыми попытался разделаться одним решительным ударом. 27 июня 1895 г. на скачках в Каррике разыгрывался кубок для двухлеток — они должны были состязаться на дистанции в пять фарлонгов.[19] Из четырех участников жеребец по кличке Молния считался фаворитом, потому ставки на него принимались из расчета десять к одному. Иначе говоря, чтобы выиграть тысячу фунтов, следовало поставить десять. И хотя у принца Франциска не было ни гроша, он тем не менее сделал именно такую ставку. Увы, Молния проиграла скачки неизвестному жеребцу по кличке Гордость Уинкфилда. Поставивший на него Фрэнк оказался должен уже 11 тысяч фунтов. Чтобы избежать семейного позора и помочь ему выплатить долг, герцог Йоркский устроил незадачливого игрока на службу в Индию. Но Фрэнк в содеянном так и не раскаялся и по-прежнему пребывал в безмятежном состоянии духа. На следующий год он писал матери: «Меня здорово позабавило известие, что господин и госпожа Йоркские отправляются в Ньюмаркет.[20] Наверно, мне нужно ей написать, чтобы предостеречь эту простую душу от всех связанных со скачками бедствий — пошлю, пожалуй, в подарок на Рождество книжку, куда можно записывать ставки».
Принц Франциск до конца жизни оставался в семье что называется паршивой овцой. Рано выйдя в отставку, он целиком погрузился в беззаботную жизнь лентяя и транжиры. Он так и не женился. В 1897 г., после смерти герцогини Текской, принцесса Мэй с возмущением узнала, что брат выкрал изумруды матери и подарил их своей стареющей любовнице. Брат и сестра помирились лишь незадолго до его смерти — он умер в 1910 г. от осложнений, возникших после пустяковой хирургической операции. На его похоронах принцесса Мэй едва ли не единственный раз в жизни открыто плакала. Впоследствии она приняла меры к возвращению фамильных изумрудов.
Усилия по вызволению принца Франциска из рук дублинских букмекеров, стоившие весьма недешево, все же не смогли вызвать у герцога Йоркского отвращения к скачкам. Он присутствовал в 1897 г. на скачках в Аскоте, когда лошадь его отца по кличке Хурма взяла реванш у Гордости Уинкфилда, опередив ее на восемь корпусов в состязании на Золотой кубок. Тем не менее к этому так называемому королевскому спорту герцог никогда не испытывал столь сильной страсти, как к охоте.
Джон Гор, чьи личные воспоминания о Георге V можно считать образцом тактичности, так писал о том периоде жизни своего героя, когда он был еще герцогом Йоркским: «В последние месяцы года он превращался в сквайра, для которого деньги не имеют значения, а все деловые обязанности становятся лишь кратким отвлечением от главного занятия». Более того, в отличие от обычного сквайра герцог Йоркский лишь пользовался всеми привилегиями, которые доставляло ему большое поместье, не выполняя, в сущности, никаких связанных с этим обязанностей, поскольку всеми делами здесь заправлял его отец. Именно отец, который купил в 1862 г. Сандрингем за чрезвычайно высокую цену в 220 тыс. фунтов, перестроил усадьбу, разбил сады и раздвинул границы поместья, превратив его в одно из самых крупных охотничьих угодий; за полвека здесь было подстрелено около миллиона голов дичи. Императрица Пруссии Виктория, гостившая у брата в Сандрингеме в 1894 г., писала своей дочери: «Невозможно найти поместье, которое содержалось бы в более образцовом порядке, чем у дяди Берти: леса, поля, дороги, изгороди и стены, коттеджи, церкви и т. д. — все ухожено и находится в прекрасном состоянии». Дизраэли, который смотрел на английскую деревню глазами романтически настроенного космополита, оставил более живописное описание этих унылых норфолкских горизонтов: «Мне казалось, что я наношу визит одному из прибалтийских герцогов или принцев: бодрящий морской воздух, низкорослые, но весьма протяженные сосновые леса… и великолепие скандинавских закатов». Принц Уэльский, лишенный, пока была жива мать, даже малейшей возможности участвовать в делах государства, находил утешение в управлении Сандрингемом, который не желал делить даже со своим сыном и наследником.
В свою очередь, герцог Йоркский зарекомендовал себя весьма непритязательным постояльцем. Он вполне довольствовался собственным домом, достаточно вместительным для его семьи, и радостями охоты. Выкупив долю охотничьих угодий у отцовского соседа лорда Фаркухара, он получил в свое распоряжение уже 30 тыс. акров[21] земли и теперь мог без передышки преследовать фазанов и куропаток, вальдшнепов и уток. Кроме того, его снова и снова приглашали к себе на охоту богатейшие землевладельцы королевства.
Еще в 1881 г. в Австралии, во время увольнения с корабля на берег, Дальтон отмечал уверенность, с которой его ученик сбивал даже высоко летящих уток. Однако в последующие десять лет принц Георг не имел той регулярной практики, которая столь быстро улучшает показатели даже прирожденного стрелка. Сезон за сезоном ему только и оставалось, что вздыхать над колодами карт, которые присылал своему сыну-моряку принц Уэльский. Женитьба превратила его в деревенского джентльмена и дала возможность жить по охотничьему календарю. За исключением нескольких недель, проведенных им в 1898 г. в должности командира крейсера «Крешент»,[22] он больше не возвращался на флот. Страдая от морской болезни и от тоски по дому, принц Георг без особой печали расстался с профессиональной карьерой моряка. Позднее в редких случаях охотничьих неудач он объяснял их так: «Я ничего не подстрелил, но не забывайте, что я много лет провел на море, а там фазаны встречаются не слишком часто».
Но следует признать, что герцог Йоркский стрелял гораздо лучше многих в своей семье. Так, в декабре 1891 г. герцог Коннаутский, третий сын королевы Виктории, целясь в фазана, случайно выбил глаз своему
