Бывалые моряки склонны к преувеличениям, тем не менее существует вполне убедительное свидетельство, сообщающее о тех трудностях, с которыми пришлось встретиться принцу Георгу во время его первого похода на «Дрозде» — рискованном путешествии из Плимута в Гибралтар с торпедным катером на буксире. Достигнув пункта назначения, он писал Стивенсону: «Мы бодро шли до самого вечера понедельника и в 9.30 вечера были уже на середине Бискайского залива, когда внезапно все двигатели встали; как потом выяснилось, стержни скольжения и эксцентриковые тяги согнулись почти вдвое. К счастью, стоял мертвый штиль, и я приказал торпедному катеру развести пары и всю ночь оставаться возле нас. Мы были совершенно беспомощны и сразу же стали ставить запасные валы. Машинное отделение работало всю ночь, мы починились через двенадцать часов, и двинулись дальше. Тут задул сильный зюйд- вест, море взволновалось, и нашей бедной лодке досталось довольно сильно, так что я решил идти в Ферроль, куда мы и пришли назавтра в полдень. Всю ночь нас здорово трепало, и надо ли говорить, что меня сильно мучила морская болезнь, но корабль этот очень хороший, и мы набрали совсем мало воды. В Ферроле мы стояли два дня, там была прекрасная погода, а сюда прибыли 9-го, во второй половине дня».
После ремонта в Гибралтаре принц Георг направил «Дрозда» через Атлантику, чтобы продолжить службу в Северной Америке и Вест-Индии. К своим обязанностям он относился весьма серьезно. «По воскресеньям я всегда на борту, — примерно год спустя сообщает он Стивенсону. — С начала службы здесь я еще не пропустил ни единого воскресенья». Что характерно для Георга, он придумывает своеобразные поправки в молитвенник. «Мы сделали то, что должны были сделать, — заявлял он по воскресеньям утром команде корабля, — и оставили несделанным то, что не должны были делать».
Кое-что, однако, от него ускользало: у принца было немного друзей среди моряков и совсем не оказалось близких друзей его возраста. Отчасти это результат излишней заботы Дальтона на «Вакханке». Хотя его товарищи по службе — корабельные гардемарины — тщательно отбирались, всегда существовала опасность возникновения каких-то нежелательных отношений, которые могли бы отравить будущее принцев. Естественно, среди мальчиков не поощрялась какая-либо близость, выходящая за рамки обычного морского товарищества. Чересчур собственническое отношение принцессы Уэльской к своим детям также изолировало их от сверстников. Вскоре после того как принцу Георгу исполнился двадцать один год, с его лица исчезла улыбка, о чем свидетельствуют многочисленные фотографии того времени. А взгляд сделался пристальным и еще полвека оставался таковым. Тем не менее в том же году он с огорчением пишет о том, как сожалеет, что не смог встретиться в Сандрингеме с матерью: «Как бы я хотел тоже там оказаться; при одной мысли об этом мне хочется плакать. Я все думаю: кто сейчас живет в моей милой маленькой комнате? Ты должна иногда туда заглядывать и представлять, что в ней все еще живет твой милый маленький Джорджи». Трудно себе представить более странное письмо, когда-либо посланное с борта корабля под названием «Дредноут», тем более в годовщину Трафальгарской битвы.
Принцесса не только внушала сыну горячую любовь, но и призывала его к жесткой самодисциплине. Так, например, она писала: «Должна сказать, это хорошо, что ты до сих пор сопротивлялся всем искушениям; и величайшим доказательством того, как сильно ты хотел бы меня порадовать, служит то, что ты делаешь это ради меня, выполняя обещание, которое дал мне за несколько дней до своего отъезда. Нет слов, чтобы выразить, как я благодарна Богу, что он дал мне такого хорошего во всех отношениях сына».
Всего через два года в дневнике принца появится признание в том, что он содержит девушку, с которой спит в Саутси, и еще одну, которую делит со своим братом в Сент-Джонс-Вуде. «Она шлюха», — сообщает он. До этого аскетическую жизнь принца Георга скрашивала платоническая любовь к мисс Джулии Стонор. Внучка премьер-министра сэра Роберта Пиля и осиротевшая дочь придворной дамы принцессы Уэльской, она фактически входила в сандрингемский семейный круг. Тем не менее «любимая маленькая Джули», как называет ее в своем дневнике принц Георг, не могла стать его супругой. Здесь имелось сразу два препятствия. Во-первых, женитьба принца на девушке незнатного происхождения вещь неслыханная, а для внука суверена и вовсе невозможная; а во-вторых, согласно Акту о престолонаследии, брак с католичкой лишал бы Георга права на трон. «Вот так обстоят дела, — писала своему сыну принцесса Уэльская, — и увы, мне жаль вас обоих, мои бедные дети. Как бы я хотела, чтобы вы могли пожениться и жить счастливо, но, боюсь, это невозможно». В 1891 г. мисс Стонор вышла замуж за маркиза Д’Отполя. Со своим несостоявшимся мужем они остались добрыми друзьями, ей, единственной из людей незнатных, разрешалось называть его Георгом. На его похороны в 1936 г. она прислала венок из ярко-красных цветов с прощальной надписью: «От твоей безутешной Джули».
Не сложился и более подходящий брак с двоюродной сестрой принца Георга принцессой Марией Эдинбургской. Но, став женой румынского короля Фердинанда, она сохранила в сердце нежное чувство к юному моряку, которого называла своим «милым другом».
В течение 1891 г. сердечные дела принца, однако, отошли на второй план. Оскорбленная открытой связью мужа с леди Брук, будущей герцогиней Уорвик, принцесса Уэльская на продолжительное время отправилась за границу — официально для того, чтобы навестить родственников. Со своей стороны, принц Уэльский вынужден был выступить свидетелем по делу о клевете, которое возбудил сэр Уильям Гордон Камминг, человек из его ближайшего окружения, обвиненный в карточном мошенничестве во время загородного банкета в Транби-Крофте, графство Йоркшир. Присутствие в такой компании наследника трона вызвало лицемерные упреки со стороны прелатов, но его младший сын проявил к отцу полную лояльность. «Этот скандал (sic!) с баккара, кажется, вызвал большой переполох, — писал он, — какую только чушь не напишут газеты!»
В ноябре, находясь в отпуске в Сандрингеме после получения звания капитана 3-го ранга, принц Георг заболел брюшным тифом. Именно эта болезнь в 1861 г. унесла жизнь принца-консорта, а десять лет назад едва не погубила принца Уэльского. В английском обществе состояние здоровья принца Георга вызвало в обществе большое беспокойство, поскольку на карту была поставлена жизнь не простого морского офицера. В 1891 г. королеве исполнилось семьдесят два года. Первым ее наследником был принц Уэльский, за которым следовали его сыновья, оба неженатые. Если бы в тот год принц Георг умер, его права на трон перешли бы к его старшей сестре принцессе Луизе; тогда между ней и троном стоял бы только болезненный принц Эдди. В принципе сила характера королевы Виктории и ее властная манера ведения государственных дел к тому времени уже развеяли все сомнения относительно способности женщин царствовать и даже управлять, однако принцесса Луиза, робкая и застенчивая, уверенно себя чувствовавшая только в деревенской глуши, на эту роль совершенно не подходила. Не внушал особого доверия и ее муж, который в таком случае становился бы принцем-консортом. Шестой граф Файфский, в 1889 г., после женитьбы, ставший герцогом, был на восемнадцать лет старше своей жены и имел скверную репутацию игрока и кутилы. Таким образом, надежды всей страны были связаны тогда с принцем Георгом.
С брюшным тифом ему все же удалось справиться, хотя принц шесть недель оставался прикованным к постели и похудел так, что стал весить менее девяти стоунов (то есть меньше 57 кг). Но едва он начал выздоравливать, как на королевскую семью обрушился новый тяжелый удар: внезапно умер принц Альберт Виктор.
Со времени круиза на «Вакханке» принц Эдди никак не мог угнаться за своим младшим братом. Даже с помощью целой команды наставников Дальтон так и не смог воспитать в нем прилежания и мужественности принца Георга. «Не думаю, что он сможет извлечь много пользы, посещая лекции в Кембридже, — писал один из его менторов. — Он едва понимает значение слов и поэтому толком не может даже читать». Университет Мильтона, Ньютона и Дарвина тем не менее присвоил ему звание почетного доктора права. Вскоре после того как принцу исполнился двадцать один год, премьер-министр Гладстон, как и положено, попросил разрешения опубликовать полученный ответ на его поздравительное письмо. Вот что записал в своем дневнике секретарь Гладстона: «Перечитав его сегодня днем, я обнаружил, что часть письма не имеет никакой определенной грамматической конструкции; тогда я отвез его в Мальборо-Хаус и вручил принцу Уэльскому, чтобы он одобрил предложенные мною изменения, после чего разослал в газеты». Говорил принц Эдди тоже вяло, с отсутствующим видом. Вероятно, отчасти это было следствие начинающейся глухоты, однако личный секретарь королевы сэр Генри Понсонби отмечал, что принц часто замолкал на полуслове, будто забыв, что именно собирался сказать.
Зачисленный в Десятый гусарский полк, принц оживлялся только тогда, когда речь заходила о военной форме и снаряжении — увлечение, которое, надо признать, разделяли как его отец, так и
