Я вздрогнула, услышав в голосе угрозу.
— Да что же вы такая трусиха? — спросил он. — Зачем же я буду дорогой гостье угрожать?
Теперь его тон показался льстивым.
— Да и льстить мне незачем, и угождать особенно не к чему. Скучно мне, поразвлеките старика, и все. Мне-то от вас чего желать? Что вы умеете? Читать мысли? Нет, не умеете. Творить чудеса? Нет, и это вам, дорогуша, не доступно. Так что, бросьте свои глупые мысли, бросьте!
— Да нет у меня мыслей, — со стоном ответила я, — уже никаких нет.
Вдруг моя рука сама поднялась и я, не сводя глаз со старика, перекрестилась. Он рассмеялся:
— Вы думали, я растворюсь? Исчезну? Думали — паду на колени и буду умолять не губить меня?
Его хохот нарастал, становился все громче, поднялся ветер, закачались и зашумели деревья, налетели вороны и воробьи, раскаркались и расчирикались! Наползли тучи, раздались громовые раскаты, засверкали молнии. И все это разноголосье заливалось дружным смехом до хрипоты грома, до слез дождя! Моя душа сжалась в маленький-маленький комочек и трепетала от страха где-то под сердцем, а вместе с ней трепетало само сердечко. Я подумала, что мне — конец.
— Помилуйте, девушка, — резко оборвал смех хозяин, — какой конец? Это только начало!
Бывший все время где-то далеко впереди замок оказался прямо перед нами. Тяжелые капли падали на землю.
— Не могу позволить моей гостье промокнуть под этим препротивнейшим и премокрущим дождем, — произнес он, поднял вверх трость и раскрыл над нами огромный зонт, расписанный в виде паука, сидящего в центре паутины.
Мы поднялись по гранитным ступеням, вошли в замок. 'Как тихо', — подумала я.
— Это вы правы, милейшая, — опять ответил моим мыслям хозяин замка, — тишина завсегда здесь. Она никогда и никуда не уходит. Бывало, соберу друзей, расшумимся, раскричимся, на фортепианах разыграемся! Все, думаю, уйдет! Ан, нет, как только гости разойдутся, она тут как тут! Прячется, верно, где-то! Пройдемте-с на веранду, там и посидим в удобных креслах.
Плетеные кресла-качалки, и правда, оказались такими удобными! Перед ними стоял маленький резной, черного дерева, столик на витых, переплетенных между собой ножках. На нем — два старинных хрустальных бокала и пыльная бутыль с вином.
— Какой интересный столик, — восхитилась я, — так переплетены деревянные ножки! Наверное, делал очень искусный мастер!
— Конечно, я очень искусный мастер! А ножки переплел, так ведь он все норовит сбежать! Как только гость какой им восхитится, так за тем гостем-то и бежит, вот я его и стреножил. Давайте, милочка, выпьем, поболтаем, да и разойдемся…
Я обратила внимание, что веранда была открытая, но ни дождь, ни ветер, бушевавшие в саду, до нас не долетали.
— А как же они долетят-с, — опять ответил моим мыслям хозяин, — я запретил им!
— Скажите, кто вы? Как вас называть? — спросила я.
— Не догадалась? — он неожиданно перешел на 'ты'. — Я — Паук. Пряду нити судеб. Как только кто- то запутается, я прихожу. Или сами приходят ко мне, когда плохо, или — как ты, я поманил, ты и пришла.
— Зачем?
— У каждого своя причина: кто потерял надежду, кто потерял мечту, у кого-то проблемы.
— У меня нет проблем, и надежды я не теряла, и мечты со мной.
— Ты уверена? — заглянув мне в глаза, хищно спросил он.
— Конечно, все просто. Живу и живу.
— Так может, это и есть проблема? Что все просто?
— Нет, проблем у меня нет! Я довольна своей жизнью!
— Как хотите-с, — он снова обратился ко мне на вы, — извольте-с, откушайте винца!
Я пригубила прохладный напиток. Вино было прекрасное, терпкое с привкусом косточки.
— Отчего же ему быть плохим-то, отчего? Из моих подвалов плохого вина не бывает, голубушка, не бывает!
Дождь стал частым, густым, ветер стих, гроза, продолжая насмехаться, ушла. Смакуя вино, я разглядывала сад. Вдруг в лабиринте увидела тощую одинокую фигуру в бесформенном длинном платье, непонятном платке на голове с выбившейся прядью седых волос. Женщина явно устала. Она останавливалась, потом снова шла, опять останавливалась, отдыхая и держась рукой за кусты.
— А — бескрылая, неприкаянная… Так, сама захотела, — проследив за моим взглядом, брякнул Паук, — нет, говорила, у меня проблем, живу и живу, говорила. Без мечты, без надежды… Вот, дожилась: одна-одинешенька и ни карьеры, ни семьи! А ведь могло бы быть иначе, пусти она в свою жизнь проблему… Ведь любая мечта рождает проблему. За нее надо бороться, ее надо достичь, надо и рискнуть, действовать…
— Что вы хотите сказать? — спросила я в отчаянии. — Что мне изменить?
Я услышала отдаленный шум голосов, кто-то похлопывал меня по плечу:
— Откройте глаза, девушка, девушка! Нет, это обморок!
— А вот вода, — раздался дребезжащий и радостный голос Паука, и меня окатили ледяной водой.
Открыв глаза, увидела, что сижу в городском парке на скамейке, напротив какие-то люди, старик-Паук в мятом бежевом костюме с пустым прозрачным ведром.
— Паук, ну зачем вы меня облили? — чуть не плача, спросила я, но старик растворился в знойном воздухе.
— Какой паук? Это бред, надо 'скорую', — зашумели вокруг незнакомые люди.
— Не надо, — тихо возразила я, — уже все хорошо. Мне лучше. Спасибо.
Народ стал расходиться. Я снова оглянулась — парк, как парк, наш обычный городской парк, каким он и должен быть жарким летним днем. По аллеям прохаживаются редкие посетители. Около касс небольшая очередь из подростков — на аттракционы. Все хорошо, кошмар кончился! Надо, наверное, идти домой. Платье высохло быстро, я поднялась, и все моментально преобразилось: вокруг прыгали и скакали с громкими песнями, хохотом и криком, толпы детей. У постамента памятника великому писателю двое малышей, лет шести, воровато оглядываясь, курили в рукава рубашек, на скамейке напротив пара седых, древних стариков бесстыдно обнимались и целовались! Мимо меня прошли три совершенно одинаковые девушки, яростно споря. Одна кричала:
— Колечко, с бриллиантиком!
Вторая возражала:
— Нет, новый мобильник, с инкрустацией, с интерактивным экраном!
Третья шипела змеей:
— В Египет, в Турцию, круиз по Средиземному морю!
'Прийти к общему знаменателю они явно не смогут', — подумала я. Из-за поворота выскочила молоденькая мамаша с коляской и с криками:
— Я не прощу тебя, собирай вещи и — вон!
За ней, спотыкаясь и чуть не падая, бежал мужчина и молил слезливо:
— Дорогая, прости, это последняя моя покупка! Очень симпатичный столик, антиквариат, тебе понравится.
— Нет! Я не могу больше терпеть твое транжирство!
Они остановились около меня. Размахивая руками, вопили друг на друга, в коляске орал ребенок. Я опустилась на скамью. Тишина. Обычный парк! Рядом со скамейкой молодая мамочка, недовольно нахмурившись, задумчиво покачивает коляску, в которой хнычет ребенок, пожилая супружеская пара напротив мило беседует, держась за руки, около памятника два мальчика что-то выискивают в траве, а у касс подросток пересчитывает деньги, постоянно поглядывая в прейскурант. Вытерев испарину, выступившую на лбу, я снова поднялась, понимая, что выйти из парка, не сойдя с места, нельзя. Все возобновилось. Старики напротив неприлично и ненасытно целуются, карикатурная пара ссорится, младенец орет, мальчишки курят. Возле касс два подростка, похожих друг на друга, будто зеркальное отражение, дерутся, разбивая в кровь носы. Один кричит:
