Он и в самом деле поднял ее на руки — и понес — он и раньше носил ее так и ничуть не уставал, силы в нем было много, и двенадцать лет, кажется, ее не убавили.
— Вот так я унесу тебя к морю. Будем просто лежать на песке и загорать.
— Или строить из песка внеземные станции, — сказала Кира, делая вид, будто засыпает у него на руках. Но тут же напрягла мускулы, чтобы освободиться: она была слишком возбуждена, и ей не хотелось покоя.
— Да, — сказал Александр, позволяя ей встать на ноги. — Так оно и будет.
— Не пойму одного, — сказала Кира, оправляя плащ. — Разве ты не мог перед тем, как вернуться ко мне, найти в архивах список улетевших с последней экспедицией?
— Возможно, я и сумел бы, — задумчиво ответил он. — Хотя трудно проследить за судьбой каждого отдельного человека. Я не пытался, потому что… ну, потому что боялся не найти там твоего имени.
Кира кивнула. Они возвращались в город другим путем, все время держась близ реки, уходили от зари, но она догоняла их. Позади, на горизонте, возникла яркая полоса и быстро расширялась. Ее отблеск поднялся выше деревьев. Кира взглянула вверх. Звезды гасли, но солнце уже готовилось сиять, и птицы пробовали голоса.
— А птицы там есть?
— Птицы, и цветы, и все. Тебе там очень, очень понравится.
Кира кивнула, представляя себе тот мир и уже отыскивая свое место в нем.
— А как и что там строят? Расскажи.
— Ну, ты же знаешь, что я ничего не понимаю в этом.
— Просто опиши, что видел.
— Попробую, — вздохнул он, — представляю, как беспомощно это прозвучит для специалиста…
Он стал рассказывать, рисуя в воздухе руками, и один раз даже остановился, чтобы нацарапать на песке контуры. Все было новым, кое с чем Кира не согласилась бы, многого просто не понимала; было ясно лишь, что это архитектура совсем других материалов и техники, задач и потребностей и эстетические критерии тоже, очевидно, подверглись определенным изменениям.
— А что у вас находится там, где сейчас площадь?
Она назвала место, где встанет здание театра. Александр помолчал припоминая.
— Там… Ну, конечно, как я сразу не сообразил: там сейчас стоит Большая игла. Вернее, не стоит, а парит…
— Что это? — спросила она каким-то чужим голосом.
— Устройство для гиперсвязи. Но красиво сделано!
— Ты как пророк, грустно сказала Кира. — Но пророкам хочешь — веришь, хочешь — нет, а ты все знаешь точно, с тобой не поспоришь, как бы ни хотелось подчас. Вот, значит, и театр мой не доживет…
Александр проворчал что-то, досадуя на себя за то, что увлекся и сказал, чего говорить не следовало. Он попытался утешить ее:
— Всегда ведь что-то из того, что делают люди, в будущем оказывается лишним, но создателям не обязательно знать об этом заранее. В минуту, когда это делалось, оно было необходимым, а время и занимается преимущественно тем, что безжалостно ломает сделанное раньше. То, что уцелевает, становится памятником искусства, но ведь не из одних памятников состоят города. Откровенно говоря, из того, что есть в городе сейчас, сохранилось не так уж много. Есть ведь и просто сроки существования сооружений. Ты огорчилась?
— Нет, — неохотно ответила она.
— О чем ты думаешь?
— Ни о чем. Просто — ночь прошла, наступило утро…
УТРО. ДОМА
Наступило утро, и город охватил их сразу — еще по-ночному тихий, но густые и таинственные краски ночи, ее причудливые, фантастические линии исчезли, уступив место трезвой ясности. Они взяли машину. Город бежал, торопясь зайти им за спину. Из невидимых магистралей в срезах тротуаров ударили струи воды, и светлый пластик улицы потемнел, затем в нем отразилось утро. Из машины Кира вышла первой и несколько секунд постояла перед домом. Ей вдруг показалось, что ничего не было, и она только что возвратилась с космодрома, и сейчас снова услышит шаги за спиной. Шаги и в самом деле раздались; но на этот раз шаги Александра. Он обогнал ее и распахнул дверь. Она все еще медлила.
— Прошу, королева, — произнес Александр, склоняясь.
— Ответь: ты будешь меня любить? Что бы ни произошло?
Вместо ответа он подхватил ее на руки и внес в дом.
Время остановилось, и Кира неслась все дальше и дальше и не хотела, чтобы время снова начинало свой бег. Она взглянула на часы.
— Нет, — сказал Александр. — Не беспокойся. Они дадут предупреждение за четверть часа.
— Скажи: у тебя нет сомнений в том, что мы избрали правильный путь?
— Не понимаю, — проговорил он, глядя на нее внимательно.
— Я пока не понимаю одного: что там буду делать я.
— Ах, вот что! — Александр облегченно перевел дыхание. — Ну, найдешь занятие по вкусу.
— А мне по вкусу архитектура. Но окажется ли она там мне по силам?
— Ну… я полагаю, — сказал он, но в голосе его не ощущалось уверенности.
— Только искренне.
— Н-не знаю, — сказал он, ухватившись за мочку уха.
— Скажи еще раз: я нужна тебе там?
— Говорю еще раз: нужна — даже не то слово.
— А какая?
— Что — какая?
— Какая я тебе нужна?
Он пожал плечами.
— Такая, какая ты есть.
Она рассмеялась, но смех этот был похож на рыдание.
— Но ведь такая я здесь. А там?
— Ах, так это тебя смущает? Конечно, ты станешь на двенадцать лет старше; но какое это имеет для нас значение? И даже тогда тебе еще не будет и сорока, едва треть жизни останется позади.
Кира усмехнулась: конечно, она думала и об этих двенадцати годах, но главное заключалось вовсе не в них.
— Ты не угадал. Дело в том, что там я ведь не буду такой, как сейчас.
Он взглянул недоуменно.
— Я, наверное, немного разучился понимать тебя.
— Знаешь, — сказала она, — я не полечу.
— Ты… — выговорил он с трудом.
— Я решила. Так будет лучше.
В наступившей тишине жужжание часов казалось оглушительным. Александр взял стакан и медленно водил пальцем по его верхней, круглой грани. Раздался печальный, пронзительный звон: стакан запел. Кира повела плечами.
— Что же, правильно, — сказал Александр почти беззвучно, глядя мимо нее. — Риск был очень велик.
— Не поэтому, — ровным голосом возразила она.
— Почему же?
— Не знаю… Это не нужно.
