западе, в просторных степях, недаром же Арал хорошо известен их сказителям под именем Араат. А имя одного из богов судьбы — Чынгыс Хаан — разве не говорит о реальной основе их мифов?
…Мне не казалось исключительным ее увлечение, граничащее с идолопоклонством. И я не спрашивал, почему она горячо и наивно одухотворяла Солнце, ни сейчас, ни позже, когда встретил ее далеко отсюда. У самого Тихого океана, где начинался невидимый туннель, ведущий к Солнцу.
…Как ни странно, я не видел настоящей северной весны. Говорят, она такая бурная, что застать ее не так просто. За считанные дни лес одевается светлой свежей хвоей, над тундрой пролетает невиданное множество птиц: гуси, утки, лебеди, кулики, стерхи, чайки.
Рассказы Силлиэмэ и ее книги помогли мне как бы воочию увидеть это быстропреходящее состояние природы на Крайнем Севере. Весна здесь показывала, что было бы, если добавить не так уж много тепла и света. Для меня это было своеобразной моделью будущего. Проект «Берег Солнца» прежде всего нужен был северу — Вершине Планеты. Чтобы навсегда удержать весну, которая, если верить рассказам, полна необычного шума, движения, рокота бегущих потоков, пения и говора перелетных птиц, живительных дуновений южного ветра.
«…Земля, точно в упоении, при несмолкаемых возгласах радости и неги, спешит сбросить с себя снеговые покровы. С поразительной быстротой тают, рвутся, слетают снега, обнажаются черные вспухшие груди бугров, скользкие покатости обрывов, мысы и острова. Всплывают из-под снега черные леса, напоенные теплой влажностью и ароматом древесной смолы. Там и сям блестят голубые заливы живой воды. Тучи пернатых гостей — белых как снег лебедей, серых уток и гусей, мелких и бесчисленных, точно пчелиные рои, куликов-плавунчиков, полевых петушков — садятся на проталинах, плещутся в воде, гогочут, шныряют в прошлогодних аирах. Голоса их тонут в общем гомоне жизни, как звуки отдельных инструментов в музыке оркестра. Он гремит непрерывно в лучах незаходящего солнца, никто не спит, не отдыхает, все торопятся насладиться теплом, любовью, движением… все точно боятся, глядя на скованное еще льдами озеро, что вот-вот вернется только что исчезнувшая зима. Просыпаются наконец крупные водоемы. В них собралось уже достаточно воды, заколебались и поднялись их водяные щиты. Кругом, вдоль берегов, образовались широкие забереги, в которых волны, вздымаясь, крошат и объедают края оставшихся льдов.
Рыбы весело заплескались в просторных полыньях. Нередко после жаркого дня, когда заря клала на черное спокойствие воды свой алый отблеск, в столбах света можно заметить ряды неподвижных черных точек: это огромные рыбы высунули наружу кончики морд и лениво отдыхали в теплой воде. Их жабры, уставшие дышать в зимних тенистых омутах, жадно втягивали теперь с влагой пахучий свежий воздух. Днем рыбьи круги постоянно мутили воду».
Кажется, цитата из Серошевского. Начало двадцатого века. Лучшее из описаний северной весны…
Но вот среди тайги и тундры словно нахлынет вдруг море, и зазвучат далекие голоса, среди них голос Аиры. Всего несколько слов, что я услышал от нее, хватило, чтобы хорошо запомнился тембр: она говорила так, как будто сильная медленная волна перекатывала по дну круглые камни. Низкий красивый певучий голос.
Но облик ее был пока неотделим от Соолли. Что мне оставалось делать? Постепенно я прозревал. Аира не хотела стать «объектом изучения». Вот в чем дело. И понять это было не так уж трудно. Сколько мы ни старались с Янковым, дело не продвинулось ни на шаг. Непостижимая, запутанная задача. Ее можно решать и десять и двадцать лет, и вряд ли доберешься до сути дела.
Никто, кроме нас с Янковым, не принимал происшедшее всерьез, в конце концов ему пришлось придумать какую-то фантастическую историю для того, чтобы объяснить пропажу в фитотроне. Ему помог Нельга. Тогда все поверили.
Я ждал его со дня на день. Во-первых, мы условились встретиться после моего возвращения. Во- вторых, у него были дела на побережье: вот уже несколько месяцев он откладывал командировку в район восточных субтропиков.
Через две недели я вернулся с Крайнего Севера.
Порой казалось, что «Гондвана» привиделась, в редакционной суете. Кто-нибудь нашептал мне на ухо о подводных мирах, о далеких островах, о днях приключений, когда я, не покидая палубы, мог почувствовать близость чужой жизни. Поздно вечером, подходя к окну, я с удивлением замечал: вот оно, море, в пятистах метрах, рядом, рукой подать, но ведь оно здесь совсем другое! Таким я его видел каждый день, много лет кряду. Но здесь не испытать близости каждодневных перемен. Для меня этот рейс был еще одним напоминанием о проблемах океана. В океане можно усмотреть хаос — и ничего больше. Но есть и другой подход. Стихия? Пусть. Но обязательно должно быть и что-то вроде кузнечного меха, сердца или часового механизма — неважно, как это назвать. Тайфуны, смерчи, вихри, волны, течения — не только хаос. Когда-нибудь рассчитают все так точно, что на десять, двадцать лет вперед станет ясно, в какой день и час ждать тягун, цунами или извержение подводного вулкана. Слов нет, сдвиги в области прогноза медленные. И все же. Когда-нибудь…
Письмо
Дома меня ждало письмо. Я бы никогда и ни за что не угадал, от кого оно, если бы согласно старинному обычаю меня спросили об этом прежде, чем вручить. Вот оно, это письмо.
«Дорогой Глеб! Пришло время написать Вам — и я пишу. Совсем не для того, чтобы рассказать о себе — главное Вы уже знаете, об остальном догадываетесь.
Мысль написать Вам возникла тогда, когда я представила Вашу будущую статью о проекте «Берег Солнца». Вы ведь собираетесь ее написать? Как же иначе: что может быть интереснее и важнее? Да, я знаю, что многие думают так же, и знаю еще вот что: Вы будете молчать до тех пор, пока не поймете события по-своему, не продумаете их до мельчайших деталей. А тогда напишете. Непременно напишете.
Но попробуйте на минуту задуматься: почему же это нигде в обозримой окрестности Галактики не работает такая космическая машина? И как это никому из мыслящих существ, о которых на вашей планете создана обширная литература гипотез и фантастических теорий, не пришло в голову заняться всерьез подобными опытами? Любопытно было бы услышать Ваш ответ. А может быть, такую звездную станцию трудно заметить издалека? И в этом все дело?
Нет, Глеб. Было время, наши астрономы следили за звездами, и от стекол их приборов не укрылось бы плененное разумом светло. Поверьте, Глеб, они знали свое дело. Мы не стремились выйти в космос, мы не спешили: места было предостаточно. Наш путь был другим: волны и лучи давали нам знания, мы читали книгу звезд, мы осязали дыхание туманностей и галактик, и мы многое узнали о жизни (Вы правы: это загадочная стихия).
И тогда случилось то несчастье, о котором Вам рассказали письмена на камне. Мы не добрались бы вовремя до другого солнца и другой планеты. У нас осталось слишком мало времени. И тогда мы укрылись в озере, оставшемся на нашей планете. Мы заранее позаботились о новом доме… мы сами его создали и оберегали. Вы знаете: мы готовились к тысячелетнему сну из странной сказки. Что мы могли поделать?..
Ах, как это было бы здорово: направить ваш луч к созвездию Близнецов и отобрать у нашего слишком яркого солнца ровно столько лучей, сколько надо, чтобы вернуть планету к жизни! Всех, кто там остался (их миллионы!), вызволить из подводной темницы. Поздними вечерами я иногда думала об этом. И мечта уносила меня вдруг туда, к ним. Потом я вздрагивала — и пробуждалась. Это было тяжелое, болезненное пробуждение. Если бы Вы знали, как хотелось поверить в мечту! Я говорила себе: они сделают это, у них конус, туннель, по которому можно отводить лучи света, словно воду из озера. И потом думала и вспоминала… тех, кто там. Но сон кончался. Вы хотите овладеть энергией звезды, управлять ею? Задумайтесь: солнце светило уже тогда, когда и планет не было. Разве позволено проникать в то давнее время, когда не было ни нас самих, ни даже тверди, которая нас держит? Овладеть энергией солнца — это значит частично погасить его. Согласитесь, это похоже на изменение звездной структуры Галактики. Для
