— Мы еще вернемся к ней.
— Может быть. Хотелось бы.
…Над нами поднимались высокие ровные стволы пихт. Их золотые шапки старались задержать мерное шествие солнца. И это как будто удавалось. Лучи пробивались сквозь золото ветвей и согревали нас.
— Как она узнала, что копия записи у тебя? — спросил Янков. — Ну скажи на милость, как ей все удалось так ловко?.. Я вас не знакомил друг с другом. Это раз. В фитотроне тебя с нами не было. Это два.
— А браслет?
— Что браслет? При чем?..
— Мы же с тобой говорили о ней! Связь, радиоволны… Достаточно любого чувствительного телеприемника, чтобы узнать, даже увидеть нас с тобой во время разговора. И совсем уж нетрудно ей было догнать «Гондвану».
— Значит, браслет?..
— А почему ты решил, что она беспомощна? Она не из каменного века к нам пожаловала. Умеют и знают они больше нашего, пожалуй. Зачем ей браслет?.. Украшение? Нет. Биоприемник. Излучатель. Ее электронный помощник, наконец. Научиться языку надо? Надо. Освоиться со своей ролью надо? Надо.
— Несложно все это. Нажала кнопку любого автомата на улице — и платье и туфли как раз по размеру. Знание языка?.. Ну о чем ей говорить-то?
— Да не говорить! Понимать! Должна она знать, к кому попала в гости? Должна. Ты мне хорошо как-то объяснил, что человек состоит почти исключительно из воды, и потому в аквариуме фитотрона понизился уровень. Но куда делся цветок или то, что от него осталось? Подумай.
— Значит, браслет?..
— Да. Без него ей было бы трудно. Такая уж у нее судьба — жить под чужим именем, затаиться на время. Ее письмо… видишь ли, оно написано так, как я сам бы написал. Ей нужен проект, это ясно. Она хотела помочь, ее письмо — почти готовая статья. Она как будто говорит нам: «Добейтесь успеха. Это нужно, быть может, не только вам. Будьте осторожны и настойчивы». Она разгадала меня, Борис. Мне кажется, она теперь может думать за меня. Разве сама она смогла бы?
— Ну что ж, значит, браслет! Кто ее двойник?
— Соолли? Просто женщина…
…Утром мы не нашли на площадке свой эль. Он пропал.
— Починить оморочку? Скажи-ка, кому это нужно — красть чужие эли, произнес я с расстановкой. — Машину легко заменить, вызвать другую, сообщив лишь свое имя и точные координаты. Понимаешь?
— Этим мы и займемся, — хладнокровно ответил Янков.
Ночные огни
В небе горел теплый желтый огонь. Вот уже около часа я следил за ним. Он стоял на месте, потом опускался вниз, касаясь вершины отдаленной сопки. Затем быстро, почти мгновенно набирал высоту.
Вряд ли это был эль. Я позвал Янкова, он выбрался из своей палатки, присмотрелся, но не нашел ничего интересного и скрылся. Мне показалось, что он устал за день и готов оставить за мной право наблюдать за всем, что происходило вокруг нас, в нашем мире, замкнувшемся двумя цепями невысоких хребтов, распадком и пихтовым лесом на перевале.
Я задремал у костра. Потом что-то разбудило меня, какой-то слабый голос подсознания. Я открыл глаза и увидел большой желтый огонь над самой тайгой. Он показался мне похожим на шаровую молнию, какой я представлял ее себе по описаниям. Но лучи, шедшие от светового пятна, слепили, видел я его неотчетливо и не мог решить, что бы это такое могло быть. Я плеснул в ладонь воды, умылся. Дрема с меня соскочила. Я прозрел: над дальней сопкой висел яркий болид. Он не двигался несколько минут. Я еще раз окликнул Янкова. Он с неохотой отозвался и не вышел из палатки.
Думаю, что я без труда узнаю ракету, ионолет или терраплан. Ракетные огни стремительные, хвостатые, они похожи на кометы, только быстро тают. У любого авиобуса (да и у терраплана тоже) целая россыпь цветных огней. Это не прихоть: когда в атмосфере мчится тело механической птицы, приходится, как и десятилетия назад, думать о безопасности, несмотря на автоматику, световые радары и другие атрибуты воздушных трасс.
Не так уж трудно оценить расстояние, даже в горах. После двух-трех попыток мне удалось это. Ответ был поразительным. До светящегося объекта было несколько километров. Значит… я прикинул его диаметр: около трехсот метров. Он приблизился и стал похож на луну, только сиял ярче. И оттенок свечения был другой. Я понял, что это не отраженный свет и не иллюзия, не мираж.
Не отрываясь наблюдал я за его полетом. Можно было подумать, что внутри шара струится белесый дым — и оттого он светится. Какие-то едва различимые струи переливались внутри него, какие-то шестеренки и колеса вращались там, а он рос на глазах.
Меня ничуть не испугало его приближение. Только когда вокруг стало светло, как на заре, и от деревьев упали на пологий склон, где стояли наши палатки, длинные тени, я подумал, что, возможно, не проснулся еще окончательно.
Я крикнул. Янков вышел из палатки и уставился на меня. Потом повернул голову в ту сторону.
— Что это? — спросил он глухо.
И тут шар снизился так, что, казалось, сейчас коснется самых высоких деревьев (они загорелись в его лучах). Но этого не произошло. Он чуть подпрыгнул вверх и стал разворачиваться. Он менял форму и все больше становился похож на старинную аэрогондолу, наполненную легким газом, — на дирижабль. На бортах этой чрезвычайно легкой на вид сигары вдруг вспыхнули два луча — зеленый и красный. Они быстро промчались по еловой чаще ниже нас, миновали палатку и разбежались в разные стороны. Красный луч поднялся, упал на группу высоких пихт, и вершины их охватил густой темно-красный огонь. Я думал, что они и в самом деле обуглились, но луч скользнул дальше, по склону побежало темно-красное пятно, а пихты над нами снова засияли в бело-желтом свете, заливавшем окрестность.
— Смотри, смотри! — воскликнул Янков.
К двум лучам прибавился третий, ультрамариновый. Он стремительно обшарил склон, сделал полный оборот и снова вернулся к нам. Но и этот ультрамариновый луч миновал наши палатки. Костер давно подернулся пеплом и казался грудой остывших углей — так ярко сияла сигара.
— Вот чего нам недоставало, — сказал я и осекся, потому что она вдруг стала опускаться, садиться в долину у подножия нашей сопки.
И я вспомнил, как давным-давно видел нечто подобное, как пахла осенняя листва, хвоя, как мелькали зеркала озер и пламенели багряные черемухи у дороги.
Мне хотелось как-то назвать эту светящуюся махину, но я тут же сообразил, что сейчас она была другой, чем много лет назад, на загородной дороге, — у нее сверкали на бортах лучи, была она огромной и осторожной, как рыба в мелкой заводи.
— Ты рассказывал мне… про осенний лес, — сказал Янков.
Нам показалось, у сигары убавилось яркости, а лучи стали гаснуть, но как-то странно; они вдруг оборвались в пространстве, укоротились и не доставали теперь до пихт. Только наш склон с палатками был бы им подвластен.
Сигара снизилась еще — верхушки деревьев прикрыли ее нижнюю часть. Раздался легкий рокочущий звук. Был слышен треск сломанной ветки. Стало тихо. Лучи пропали, но сияние осталось. Снова изменились его оттенки. Теперь это напоминало холодный люминесцентный экран, на котором не так уж удивительно было бы увидеть изображения объемного кино.
— Включили другой свет, — проговорил Янков, и я заметил, как он быстро потер виски ладонями.
Возникло необычное ощущение, будто вокруг запахло металлом и космосом, будто лес и долина была только декорацией, фоном для происходившего здесь, в ста метрах от нас. «Включили другой свет». Что-то
