И с этого дня началась новая жизнь. Удивителен и неповторим ее талант — вживаться в новый образ. Можно вспомнить о грации, пластике души и тела, но происходившее поразило бы кого угодно.
Совсем вычеркнула она из памяти то давнее, что так пугало ее. Мысли были ясными, и неведом с этих пор стал ей разлад с собственным сердцем. Ибо не было другого пути спрятать от себя самой: нескончаемые раздумья, сомнения, тревогу, прошлое, лики друзей, былую любовь.
Светел ее ум: она познала многое и сумела бы теперь жить в этом мире, как ей хотелось. Только так ведь и можно вступить в эту жизнь. Только так ведь, и не иначе, постигается гармония, пропорции, сам смысл инопланетного бытия. Но если бы вдруг ей показалось, что пришло время вспомнить — и помочь, рассказать, убедить и добиться своего, она бы снова стала Аирой. Такая уж она. Увы, барьер в десятки световых лет преодолим лишь для сотни-другой астронавтов. Это не утешение. И так будет еще долго.
Пусть же здесь, на Земле, задумаются о другом пути. Она поможет. Если настанет день и час.
Я видел ее на мосту. Крутые склоны, поросшие редким кустарником, спускались к воде. У берега громоздились глыбы гранитов, пенные струи лизали их шершавые красноватые бока, поднимались по камню вверх и отступали, срывались в свое ложе, вымощенное валунами.
Я видел ее. Солнце слепило глаза, но я успел заметить, как склонилась она над потоком и как рука ее свесилась вниз. Она что-то сжала в ладони и это был, несомненно, браслет, хотя я тогда и не подозревал об этом. Нас разделяло несколько десятков метров. Стоял дивный день. Под ее ногами покачивалось полотно туристского моста в две доски и бушевала вода со светлой каймой едва наметившейся радуги. Место было очень живописное, глухое, дикое — центр заповедника.
Она стояла на мосту, который так хорошо мне знаком. Старые стальные канаты, на которых он держится давно успели покрыться налетом ржавчины, доски его посерели от дождей. Я направлялся прямо туда, где была она… И ничего не заметил. Она повернулась и пошла не быстро и не тихо, и только позже, много позже волна ее темных волос напомнила мне встречу на «Гондване». Даже малиновый эль, взлетевший вскоре неподалеку от нашего лагеря, не подсказал ничего такого, о чем я догадался, узнал несколько месяцев спустя.
Она утопила браслет.
Я отчетливо помню тот день и ее шаги. И как чутко вздрагивал и покачивался мост под ее ногами!
На пороге была весна, когда я узнал, с кем довелось мне увидеться тогда, в тот день, который не повторится. Той весной и начала открываться мне вся эта история…
Евгений Федоровский
Входящий для спасения
Пожар
Взрывник Муха как две капли воды походил на толстяка запорожца в картине Репина «Письмо турецкому султану». Предметом его особой гордости были роскошные сивые усы, которые он завел, еще будучи вахмистром в армии. Их он лелеял терпеливо и нежно, словно родное дитя. Когда ложился спать, то непременно повязывал верхнюю губу влажным платком. Утром же после расчесывания они как бы распухали, пышно и воинственно вытягиваясь вверх.
«Когда-нибудь спалишь свои усы», — предрекали коллеги, забавляясь, как в общем-то беззлобный, неунывающий Муха вдруг начинал нервничать и шумно сердиться.
Он работал на шахте «Июльский манифест». В Рыбниковском бассейне она — считалась самой большой — в среднем выдавала в сутки по десять тысяч тонн угля. И какого! Этот антрацит составлял основу экспорта Польской Народной Республики.
Казалось, не было причин для беспокойства: хорошо шла работа, на-гора поднимался добрый уголь, разрабатывался мощный, перспективный пласт, без нервотрепки, напряжения и авралов выполнялся план
Утром начальник участка выписал Мухе и Славеку наряд и материалы: 32 килограмма аммонита и 27 электродетонаторов. Взрывники все сделали как надо: отбурили шпуры, заложили взрывчатку, вывели рабочих в конвейерный штрек, установили сигналы: «Хода нет — взрывные работы». Замерили дозаторами загазованность воздуха — норма. Газовый анализ показал, что метана не было. Ничто вроде бы не угрожало взрывникам и людям, находившимся в шахте.
— Внимание! — крикнул Муха.
— Есть! — отозвался Славек, вжимаясь в стенку.
— Взрыв!
Возможно, в этот момент и плеснул в шахту метан из трещин.
Муху бросило вперед, он упал на рваный край неотработанного пласта, ослепленный сильной вспышкой. Он не слышал, как где-то за спиной рос гул, подобный наступающей лавинe, не видел разгара пламени. Он вообще не успел ничего осознать и почувствовать…
Медленно, будто оттаивая, приходил он в сознание. Сначала почувствовал тупую боль в затылке, потом заныла спина. Муха перевернулся на бок, открыл глаза. Разглядывая покосившуюся крепь, обрушенную сверху породу, стал вспоминать, что произошло перед тем, как потерял сознание. По- видимому, его контузило взрывной волной. Он очутился здесь, а Славек… Славек должен быть там… Взгляд уперся в завал.
— Славек! — дрогнувшим голосом крикнул Муха, но никто не отозвался.
Он поискал глазами лопату. Иной раз о них все ноги посбиваешь а сейчас даже самой завалящей не было Тогда Муха начал разгребать уголь руками. Однако вскоре убедился, что так много не наработать. «Попробую каской», — решил он. Из металлической скобы вытащил лампочку, снял со спецовки аккумулятор, приладил рефлектор к крепи. Посидел минуту и, вздохнув, как перед дальней дорогой, начал выгребать уголь каской.
Он не знал, сколько времени прошло с начала аварии — часы почему-то остановились, пришлось их завести снова.
Прошло два часа. Он уже скрылся в норе, там ссыпал уголь в куртку и вытаскивал его, когда она наполнялась. Если Славека тоже засыпало, он должен быть где-то недалеко за поворотом.
Конечно, Муха знал, что, как только взорвался метан и начался пожар, в шахту тут же вызвали горноспасателей и они уже работают, идут навстречу. Однако эта мысль была такая далекая, абстрактная — Муха никогда раньше не думал о горноспасателях. Впрочем, и остальные шахтеры не очень-то интересовались этой службой. Жили спасатели в отдельном городке своей жизнью. Квартиры им давали не дальше двухсот метров от штаба, чтобы можно было быстро собраться на аварию или пожар. Поскольку аварии случались нечасто, что им оставалось делать, как не спать? «Катаются как сыр в масле, а зарплата
