начальства разрешения остаться, пока не удастся пробиться к Гомолле.
— Хорошо, — ответил директор. — Только людьми больше не рискуйте. Хватит жертв.
— Вода идет! Бросаю на пожар всех!
— Давайте!
Тугие струи воды обрушились на огонь как водопад. Пожар снова стал отступать. Так добрались до завала. Пшинский решил подтянуть временную транспортную ленту, чтобы ускорить откатку угля и породы. Ее сработали быстро, и вскоре смогли откопать Гомоллу с Мухой и Славеком. Но вскоре давление воды начало падать, и пожар, как бы досадуя на свое отступление, с новой силой рванулся по штрекам.
Утром Гомолла, черный от копоти, обгоревший, с покрасневшими и воспаленными глазами, поднялся на поверхность. Его сразу же привели в штаб. Студент хмуро поглядел на штейгера, но ничего не сказал — было много постороннего народа и министр. У эскизного проекте шахты, выполненного на синьке, за столом, заваленным чертежами, монограммами и расчетами, стояло много людей.
Из репродуктора доносились голоса спасателей. Телефонные разговоры записывались на магнитофонную ленту. Подземный телефон был оснащен сиреной. Когда она начинала выть, другие звонки отключались. Все внимание сосредоточивалось на сообщении из шахты.
«Стало быть, и я был как на блюдечке? — со злостью подумал Гомолла. — Много же вас тут…»
— Доложите обстановку, — сухо приказал директор и поглядел на министра.
— Включены все средства борьбы… Не хватает воды… Впрочем, и она бессильна. Некоторые перемычки огонь прожигает как автоген. А по транспортному уклону пожар перекидывается на соседние выработки.
— Много гибнет угля? — спросил кто-то.
— Много. Он раскалился до синевы…
— Есть ли какая-нибудь надежда погасить огонь? — резко прозвучал голос министра.
Гомолла помолчал. Как-никак, а вопрос затрагивал его честь горноспасателя. Он понимал, что сейчас все решало время. От времени и работы спасателей зависела жизнь шахты на ближайшее будущее или на годы. Он шумно втянул в себя воздух и сказал, исподлобья поглядывая на министра:
— Потушить мы сможем. Весь вопрос — когда. Уголь горит, как в домне.
— Понятно. — Министр повернулся к инженеру экспериментальной шахты. — Матушевский, это вы докладывали мне о русском генератора инертного газа?
— Да. Недавно с его помощью русские потушили пожар в Чехословакии.
— На «Зарубеке» в Остраве?
— Да. За час генератор вырабатывает тридцать тысяч кубометров пара и двадцать инертного газа.
Министр снял телефонную трубку:
— Соедините меня с Москвой. Нужен министр Борис Братченко.
Через несколько минут Братченко был у аппарата.
— Говорит Ян Кульпинский. Здравствуй, Борис Федорович…
— Что случилось, Ян?
— Горит шахта «Июльский манифест». Попытки потушить успеха не имеют. Прошу помочь.
— Ну что за разговор? Сейчас свяжусь с Донецком, Только часть моих людей в дороге. Едут с «Зарубека».
— Перенацель к нам.
— Сделаю, Жди.
Министр положил трубку и сказал:
— Русские скоро будут у нас. Срочно нужно заготовить топливо для агрегата.
Гомолла, поняв, что о нем забыли, тихо вышел из штаба, нашел пустую комнату, прилег на диван и уснул раньше, чем голова коснулась жесткого валика.
Его величество ГИГ
К генератору инертного газа, о котором говорил Ян Кульпинский, имело отношение много людей. Но были и первые. Это старый командир отряда горноспасателей Иван Артемьевич Перегорев, бывший летчик Алексей Иконников, его механик по военной службе Даниил Бакут, бойцы-спасатели Петр Башилов и Стас Росляков.
Была история рождения генератора. Она начиналась давно, собственно, с тех пор, как на шахтах вообще началось горноспасательное дело, потому что каждый рудокоп знал: где уголь, там метан — тяжелый рудничный газ без цвета, вкуса и запаха, способный гореть и взрываться без всяких причин.
За свою жизнь Иван Артемьевич Перегорев потушил много пожаров. Много было учебных тревог и настоящих. Четко отложились в памяти лишь первые. А другие как-то сгладились, особенно те, что начинались от одних и тех же причин, не зависящих от людей, — от самовозгорания угольных пластов, геологических подвижек, от внезапной концентрации прорвавшихся в лаву газов.
Не раз Перегоров попадал в отчаянные переплеты — горел в огне, погибал от удушья, его засыпало в обвалах. Но выручали свои же товарищи. Перед лицом опасности и смерти их связывало нечто большее, чем общая работа, где не было ни возвышенных, ни поэтических далей, — скупая мужская дружба и повседневная, выстроенная из однообразных дней и тревог готовность без треска и шума отдать свою жизнь ради жизни другого, если уж не было другого выхода.
Такова была специфика горноспасательного дела…
Горноспасатели Донбасса много раз выезжали в другие бассейны страны и за рубеж. Они спасали шахты от огня и затоплений в Индии и Болгарии, ГДР и Венгрии. В последний раз потушили большой, тяжелый пожар на шахте «Зарубек» в Чехословакии. Здесь-то и применили они новый агрегат — генератор инертного газа, ГИГ. Изобретателем его был Алексей Иконников. Вернее, он первым подал идею. Потом другие помогли воплотить ее в реальность.
Но перед тем, как это случилось, надо рассказать о непростой судьбе Алексея Иконникова, которого за молодость хочется назвать просто Алешей.
Отец у Алеши служил в полку реактивных бомбардировщиков Ил-28, и разговоры в семье неизменно вращались вокруг авиации. У Алеши была мечта. Он не мог сказать, в чем она заключалась, но желание летать было одним из ее проявлений. Первым его рисунком был самолет. Постепенно он так наловчился, что позднее в училищ рисовал наглядные пособия самолетов различных типов, с которых снимали копии для других эскадрилий и полков. Первой моделью тоже был самолет. Краснозвездная крошка громила гитлеровцев, садилась в Антарктиде у лагеря из картонных палаток и домиков, на заснеженном огороде позади военного городка, дралась в корейском небе с американскими «сейбрами» и «тандерджетами».
Она сгорела в тот день, когда в немом крике застыло лицо матери и ее руки уронили листок с напечатанными на машинке буквами: «Ваш муж погиб при выполнении служебного задания…»
Алеша облил керосином свой самолетик из дерева и фанеры, поднес к нему спичку. Он сгорел мгновенно и без остатка. Детство кончилось.
Энергии матери хватило дотянуть Алешу до десятилетки. Скончалась она, когда Алеша уже поступил в авиационное училище. Говорили — от рака, но скорее всего от горя, которое никак не хотело ее покидать.
Он стал летать.
Но в одном из полетов произошла ошибка, за которую пришлось расплачиваться горькой и дорогой ценой.
Госпиталь. Психологическая травма. Прощай, авиация… Куда ехать? Родных нет. Вспомнил своего механика, который демобилизовался год назад. Маленький, остроглазый, подвижный, как воробышек. И надежный. У него была профессия — он до армии работал шахтером, жил в Донецке.
«К Даньке так к Даньке. Приглашал же, когда уезжал…» — подумал Алеша, выписывая в госпитале проездные документы.
Потом с громким придыхом «бегу, бегу» стучали колеса поезда.
