разрушенной породы.
Словом, для большей надежности требовалось снова запустить двигатель и заставить поработать генератор еще какое-то время. Но Алеша не знал, как отнесется к этому решению Перегоров. Поэтому на вопрос Даньки не ответил.
— Может, старика на поверхность? — шепнул Стас.
Башилов сердито оттер его плечом, приблизился к Иконникову.
— Командуй, — потребовал он, чувствуя, что еще одна минута безделья породит какую-нибудь глупость.
Алеша повернулся к Даньке:
— Запускай.
И тут взвился Стас. Он оттолкнул Даньку от пульта и закричал:
— Хватит!
Башилов схватил его за грудки, притянул к себе.
— Рехнулся? — озлобленно спросил он.
— Да когда же будет конец?! Мы ж не бобики!
— Молчи! Не то удавлю…
Стас забился в железных тисках. Алеша с трудом оторвал его от Башилова.
— Надо, Стас, поработать еще… Потерпи.
— Я не могу больше! Слышите, не могу! — Стас истерично сорвал каску с головы, швырнул ее в темноту. — Неужели вы не понимаете, что больше работать нельзя! Перегоров и тот сломался. А ведь он был железный…
— Ты еще поживи с Перегорова, — сказал Башилов.
Алеша положил руку на плечо Стаса:
— Я прошу тебя. Потерпи. Mы поработаем совсем немного. Надо, пойми, надо поработать, чтобы наверняка задавить огонь.
— Давайте я слазаю туда, — смахнув слезу, сразу успокоился Стас.
— Нет, там еще жарко. Я почти уверен, что огонь кое-где держится.
— Ну как хотите. — Стас отошел.
Данька открыл вентиль сжатого воздуха для раскрутки компрессорных лопаток двигателя.
Снова. по шахте покатился рев. Затряслась земля мелкой дрожью, словно забило ее в лихорадке. В нос ударил тяжелый запах подгоревшего масла, заложило уши от грохота.
Перегоров поднялся и, не проронив ни слова, подошел к телефону:
— Александр Александрович! Что слышно у вас?
Виноград отозвался сразу же, видно, ждал звонка:
— Отовсюду сообщают, концентрация кислорода в районе пожара понижается постоянно. Для последней консультации прибыли ученые из института горного дела…
— Значит, скоро будем закрывать седьмую?..
— Скоро. — Виноград выдержал паузу, потом спросил, чуть понизив голос: — А вы почему отключались?
Перегоров отнял трубку от уха, покосился на ребят, чтобы никто не заметил.
— Что вы молчите? — громче раздалось в трубке.
— Это хорошо, что скоро, — как будто не расслышав последнего вопроса, сказал Перегоров и повесил трубку.
В окна штаба начал пробиваться рассвет. Инженер Освальд Ондрух, заменив уснувшего Студента, вызвал по селекторной связи Гомоллу:
— Ян, будем закрывать седьмую перемычку. Готовьтесь к спуску.
— Там сильно жарко. А наши баллоны с кислородом…
— Возьмите со сжатым воздухом.
— Понял…
В штабе наступила тишина. Все почувствовали, что наступает конец затянувшейся баталии с огнем. Заместитель министра отодвинул от себя бумаги с планами и расчетами ликвидации аварии, чему-то улыбнулся.
— Вы что? — насторожился Ондрух.
— Ничего, ничего… Просто подумал, вот мы разные все, и посты занимаем не однозначные, и характеры другие, и привычки, а есть что-то общее, шахтерское, что ли… Все и перед бедой одинаковы, и перед радостью. Представьте себе, вчера пришел домой, а жена говорит: «Приходил какой-то старый шахтер, оставил тебе пакет». Вскрываю, вижу открытку с приглашением на свадьбу. Я знал его еще с войны. Старый, а женился второй раз. Ну что делать? Послал ему калач и бутылку кофейного ликера…
— Кофейного? — переспросил Ондрух и хитро прищурился. — С тех пор как вы стали министром, вы уже не можете послать простой?
— Да не в том дело! Я хотел сказать, что нас всегда волнует простая правда — и в беде и в радости мы все шахтеры. Объединяет нас и старая дружба, и память, что когда-то работали вместе. А значит, вместе переживали всякое…
Ян Гомолла уже успел спуститься, начал работу, сообщил по красному телефону:
— Проем больше, чем мы предполагали.
— Сколько? — спросил Ондрух.
— Два метра. Жарко. Люди выдерживают только пять минут,
— Торопись, Гомолла. Через час останавливаем генератор, отзываем пробонаборщиков.
Через час Ондрух позвонил снова:
— Четыреста восемьдесят пятый? Гомолла, кончайте! Возьмите последние пробы и уходите.
— Еще бросим пару мешков. Очень жарко.
— Уходите! Отключаем генератор. Звоните с дороги.
Ондрух боялся, как бы в самом конце не случилась беда.
Бывает, она приходит именно в самом конце. По закону подлости. Когда с людей спадает нервное напряжение и они забывают об осторожности.
Генератор выключили. Потрескивая, остывали горячие камеры двигателя. Оставалось совсем немного — разобрать его секции, вытащить сопло из трубы, вделанной в перемычку, и закрыть клапан, чтобы в зону пожара не устремился свежий воздух шахтной вентиляции.
Но на эту работу уже не оставалось сил. Ломило спину, подкашивались ноги, резало глаза, и в горле першило от кровавых сгустков набившейся угольной пыли. Конечно, всем хотелось разом покончить с делом и больше к нему не возвращаться. Однако разумнее было немного отдохнуть в тишине.
— Мне нужно еще два часа, — передал Перегоров на поверхность.
— Что так много, Иван Артемьевич? — удивился Виноград.
— Двигатель перегрелся и вообще…
— Ну раз надо…
Перегоров подошел к ребятам, которые молча посматривали на него, ожидая какой-то команды.
— На отдых даю час, — пересилив себя, проговорил Перегоров, все еще мучаясь от стыда за свою недавнюю слабость.
Перегоров хотел уснуть, но сон не шел. «Эх ты, старый колпак, рассыпался… — укорил он себя, но тут подумал: — А разве можно оставаться всю жизнь каменным? Ты заметил, что к старости люди чаще плачут?..»
Алеша лежал недалеко от Перегорова и тоже не спал, Впрочем, не спали и другие. Был слишком большой перегруз сил, чтобы сейчас уснуть.
Данька мечтал выпить на поверхности кружку пива — пенистого, холодного, горьковатого пива, какое умеют делать здесь, в Польше. В шахту спускали бутерброды, сыр, жирные копченые окорока, апельсины, шоколад, кофе, но все пахло углем и дымом, и, надо полагать, теперь надолго пропадет охота их есть, А от пива пахло свежестью и чистотой ячменя, созревшего под горячим солнцем августовских
