А теперь, в первые минуты настоящего снегопада, я стоял как зачарованный, принимая на веру чьи- то слова о том, что двух одинаковых снежинок не бывает.
От окружающей красоты у меня перехватило дыхание: падающий снег, ночь без единого ветерка, предельная простота во всей ее сложности. И хотя ночь была бы еще прекраснее, если бы рядом со мной стояла Сторми, в эти мгновения мне было хорошо, очень хорошо, а потом, разумеется, кто-то закричал.
Глава 7
Резкий крик тревоги оборвался так быстро, что его можно было принять за крик ночной птицы, которую снег погнал под защиту леса, раздавшийся, когда она пролетала у меня над головой.
Летом прошлого года, когда фанатики устроили бойню в одном из торговых центров Пико-Мундо, я услышал очень уж много криков, даже пожалел, что я — не глухой. Ранения получил сорок один ни в чем не повинный человек. Девятнадцать умерли. И я бы поменял музыку и голоса моих друзей на полную тишину, лишь бы до конца жизни больше не слышать человеческих криков боли и ужаса.
Так часто наши надежды бывают ложными, вот и моя пошла прахом. Я не глух к боли и не слеп к крови… или смерти, как мне того хотелось.
Ведомый интуицией, я обежал ближайший угол аббатства. Повернул направо, вдоль трапезной, где ели монахи, но в час ночи там, понятное дело, не горело ни огонька.
Всматриваясь сквозь падающий снег, я оглядывал ночь. Если какой-то человек и находился между мною и лесом на западе, снегопад его скрывал.
Трапезная образовывала внутренний угол с библиотечным крылом. Я вновь двинулся на запад, мимо глубоко посаженных окон, за которыми в темноте стояли стеллажи с книгами.
Когда обогнул юго-западный угол библиотеки, едва не споткнулся о человека, который лежал лицом вниз. В черной, с капюшоном, монашеской рясе.
Я ахнул от удивления, в результате чего легкие заполнились холодным воздухом (до короткой боли в груди), после чего он вышел наружу облаком светлого пара.
Я упал на колени рядом с монахом, но тронуть его не решился из страха, что он не просто упал, а его свалили на землю.
Мир за пределами аббатства был в основном варварским, и состояние этого мира за последние сто пятьдесят лет нисколько не изменилось. Так называемая цивилизация являлась всего лишь притворством, маской, которая позволяла варварам творить жестокость во имя добродетелей, которые в истинно цивилизованном мире давно уже считались бы пороками.
Убежав от этого варварского беспорядка, мне пришлось, пусть и с неохотой, признать, что скрыться от него невозможно, нигде нет убежища, недоступного анархии. Тело, лежащее на земле, лучше всяких бодэчей доказывало, что безопасного места мне не найти.
Предчувствуя, что лицо монаха превращено в кровавое месиво, я коснулся бедняги, на которого падали и падали снежинки. Перевернул на спину.
Падающий снег подсветил ночь, но свет этот ничем мне не помог. Хотя капюшон свалился с головы и открыл лицо жертвы, видел я слишком мало, чтобы опознать монаха.
Приложив руку к его рту, дыхания не уловил, но не нашел и бороды. Некоторые братья отращивали бороду, другие — нет.
Я приложил пальцы к шее, еще теплой, поискал артерию. Подумал, что нащупал пульс.
Поскольку мои руки задубели от холода и стали куда как менее чувствительными к теплу, я мог не уловить слабого дыхания монаха, когда касался его губ.
Когда я наклонился, чтобы приложить ухо к его рту, в надежде услышать дыхание, сзади меня ударили по голове.
Несомненно, нападавший хотел размозжить мне голову. Уже наносил удар, когда я внезапно подался вперед и вниз, поэтому дубинка только скользнула мне по затылку, и удар пришелся на левое плечо.
Я нырнул к земле, мимо тела монаха, перекатился влево, еще раз перекатился, вскочил, побежал.
Оружия у меня не было. У нападающего же была дубинка и, может быть, что-то похуже, скажем, нож.
Убийцы, которые не пользуются огнестрельным оружием, могут забивать жертву дубинкой или душить шарфом, но большинство из них вооружены и ножом, как на всякий пожарный случай, так и для того, чтобы надругаться над трупом.
Те парни в шапках-пирожках, упомянутые мною ранее, помимо дубинок, пистолетов и даже гидравлического пресса имели при себе и ножи. Если у кого работа — смерть, одного вида оружия ему недостаточно. Вы же знаете, сантехник не приходит на место аварии только с одним разводным ключом.
Хотя жизнь в моем возрасте превратила меня в старика, быстрота реакции, свойственная молодости, никуда не делась. Надеясь, что нападавший старше, а потому медлительнее, я бросился прочь от аббатства, в открытый двор, где не было углов, за которыми меня могла ждать засада.
Я мчался сквозь снег, насаживая снежинки на ресницы.
В эту вторую минуту снегопада земля еще оставалась черной, буран не успел выбелить ее. Несколько шагов, и земля начала медленно уходить вниз, спускаясь к лесу, которого я не видел в темноте.
Интуиция настаивала, что бежать к лесу для меня — смерть. Он наверняка стал бы моей могилой.
Для кого-то дикая природа — естественная среда обитания, но только не для меня. Я — городской житель, чувствую себя комфортно, когда под ногами тротуар, в кармане библиотечная карточка, а где-то рядом — гриль и сковорода.
Если моим преследователем был новый варвар, он, возможно, не сумел бы разжечь костер с помощью двух палочек и камня, не определил бы по мху на стволе дерева, где север, а где — юг, но при его любви к беззаконию в диком лесу он, в отличие от меня, не испытывал бы никаких неудобств.
Мне требовалось оружие, а я располагал только мастер-ключом, парой бумажных салфеток да недостаточно освоенными приемами рукопашного боя, которые не позволили бы мне защититься даже от дубинки, не говоря уже о ноже.
Выкошенная трава уступила место высокой, и еще через десять футов природа щедро набросала оружия мне под ноги: камни принялись проверять мое умение сохранять равновесие. Я остановился, наклонился, поднял два камня, которые удобно легли в ладонь, повернулся, бросил один, потом другой.
Камни исчезли в снегу и мраке. Я то ли оторвался от моего преследователя, то ли он, догадавшись о моем намерении, двинулся кругом, как только я остановился и наклонился за камнями.
Я подобрал с земли еще два камня, медленно повернулся на триста шестьдесят градусов, оглядывая ночь, готовый запустить в преследователя два неуправляемых снаряда, весом в полфунта каждый.
Ничто не двигалось, кроме снега, который валил и валил с неба, но при этом каждая снежинка не только падала, но и вращалась.
Я мог что-то разглядеть максимум в пятнадцати футах от себя. Представить себе не мог, что снегопад так сильно ограничивает зону видимости.
Раз или два мне показалось, что на границе этой зоны кто-то двигается, но, возможно, то была лишь иллюзия движения. Падающий в ночи снег сбивал с толку.
Задержав дыхание, я прислушался. Снег не издавал ни звука, добираясь с неба до земли. Меня окружала мертвая тишина.
Я ждал. Что я умел, так это ждать. Я шестнадцать лет дожидался, что моя чокнутая мать убьет меня во сне, прежде чем сумел уйти и оставить ее в доме наедине с любимым пистолетом.
Если, несмотря на периодически возникающие опасности, связанные с моим даром, мне предстояло провести в этом мире срок, соответствующий средней продолжительности человеческой жизни, то моя следующая встреча со Сторми могла состояться только через шестьдесят лет, уже в следующем мире. Ждать предстояло долго, но и терпения мне было не занимать.
