— Сестра Клер-Мари говорит, что ты хочешь мне что-то сказать, Одди.
Брат Константин спустился вместе со мной с колокольни и теперь составлял нам компанию. Мать- настоятельница, естественно, его не видела.
— Джордж Вашингтон знаменит тем, что у него были плохие вставные зубы, — сказал я, — но мне ничего не известно о зубах Харпер Ли и Фланнери О'Коннор.
— Мне тоже, — ответила она, — и до того, как ты спросишь, сразу скажу, прически у них тоже разные.
— Брат Константин не совершал самоубийство, — сообщил я ей. — Его убили.
Ее глаза широко раскрылись.
— Никогда не слышала, чтобы за хорошей новостью так быстро последовала плохая.
— Он остается здесь не потому, что боится суда в следующем мире. Нет, он отчаянно тревожится за своих братьев в аббатстве.
Сестра Анжела оглядела приемную.
— Он здесь?
— Стоит рядом со мной, — я указал, где именно.
— Дорогой брат Константин. — От избытка чувств она запнулась. — Мы каждый день молились за тебя, и каждый день нам тебя не хватает.
Глаза призрака заблестели от слез.
— Ему не хотелось покидать этот мир, пока братья верили, что он покончил с собой.
— Конечно. Он опасался, что его самоубийство заставит их усомниться в его преданности Богу.
— Да. Но, думаю, его волновало и другое. Убийца ходит между ними, а они об этом не подозревают.
Сестра Анжела соображала быстро, но десятилетия жизни в монастырях приучили ее к тому, что все зло находится вне их стен.
— Ты, конечно, говоришь о постороннем человеке, который забрел сюда однажды ночью, а брат Константин, к своему несчастью, оказался у него на пути.
— Если мы говорим о таком раскладе, то человек этот пришел снова, и теперь уже на его пути оказался брат Тимоти, а только что, на колокольне, он попытался убить меня.
В тревоге она взяла меня за руку.
— Одди, ты в порядке?
— Я еще не мертвый, но, с другой стороны, на десерт подадут пирог.
— Пирог?
— Извините.
Просто сорвалось с губ.
— Кто пытался тебя убить?
— Лица я не видел, — ответил я. — Он… носил маску. И я убежден, что знаю этого человека, он — не посторонний.
Она посмотрела на то место, где стоял мертвый монах.
— Разве брат Константин не может опознать его?
— Не думаю, что и он видел лицо убийцы. И потом, вы и представить себе не можете, какую малую помощь я могу получить от мертвых. Они хотят, чтобы справедливость по отношению к ним восторжествовала, очень хотят, но, думаю, должны следовать какому-то закону, запрещающему им вмешиваться в дела мира, к которому больше не принадлежат.
— А теоретически?
— Конкретно никого назвать не могу. Мне говорили, что брат Константин страдал от бессонницы и, если не мог спать, иногда забирался на колокольню нового аббатства, изучал звезды.
— Да. Аббат Бернар рассказывал мне об этом.
— Подозреваю, будучи на колокольне, он увидел что-то такое, чего видеть ему не следовало, никому не следовало, и его убрали как нежелательного свидетеля.
Сестра Анжела поморщилась.
— Создается ощущение, что у нас не аббатство, а какая-то клоака.
— Я ничего такого не говорю. Я прожил здесь семь месяцев и знаю, какие братья порядочные и набожные. Я не думаю, что брат Константин увидел что-то постыдное. Если он и увидел, так что-то… экстраординарное.
— И недавно брат Тимоти тоже увидел что-то экстраординарное, и его убрали как нежелательного свидетеля.
— Боюсь, что да.
Какое-то время она переваривала полученную информацию, а потом пришла к наиболее логичному выводу:
— А теперь ты увидел что-то экстраординарное.
— Да.
— И что… это было?
— Я не хочу об этом говорить, пока не попытаюсь понять, что же я видел.
— А ты что-то видел… отсюда и твоя просьба проверить, заперты ли все двери и окна.
— Да, мэм. И одна из причин, по которым нам теперь нужно принять дополнительные меры предосторожности по охране детей.
— Мы сделаем все, что нужно сделать. Твои предложения?
— Укрепляться, — ответил я. — Укрепляться и защищаться.
Глава 27
Джордж Вашингтон, Харпер Ли и Фланнери О'Коннор улыбались мне со стен, словно иронизируя над моей неспособностью догадаться, что же у них общего.
Сестра Анжела сидела за столом, наблюдая за мной поверх очков для чтения, которые соскользнули на кончик ее носа. Ручку она держала над открытой разлинованной страницей блокнота.
Брат Константин не пошел с нами в кабинет сестры Анжелы. Может, все-таки решил покинуть этот мир, может, и нет.
Я кружил по кабинету, насколько позволяли его размеры.
— Думаю, большинство братьев — пацифисты, пока этого требует здравомыслие. Но они будут сражаться, чтобы спасти невинную жизнь.
— Бог требует противления злу, — указала сестра Анжела.
— Да, мэм. Но готовности вступить в бой недостаточно. Я хочу, чтобы люди знали, как сражаться. Запишите первым брата Костяшки.
— Брата Сальваторе, — поправила она.
— Да, мэм. Брат знает, что нужно делать, если дерьмо… — Я замолчал, покраснел.
— Ты мог бы закончить фразу, Одди. Слова «полезет наружу» не оскорбили бы мой слух.
— Извините, сестра.
— Я — взрослая женщина, не наивное дитя.
— Да, мэм.
— Кого кроме брата Сальваторе?
— Брат Виктор прослужил шесть лет в морской пехоте.
— Я думаю, ему семьдесят лет.
— Да, мэм, но он служил в морской пехоте.
— «Нет лучшего друга, нет худшего врага», — процитировала сестра Анжела знакомую всем характеристику морских пехотинцев.
— «Semper Fi» действительно нам очень нужны.[20]
— Брат Грегори служил в армии.
