— Надолго?
— Дня на три. Возьми мне билет на поезд. С утра я буду занят. Вот деньги.
— Самолетом удобнее, — посоветовал Виктор.
— Не люблю. Шумно, тесно. За ночь в поезде высплюсь, утром на месте буду.
— Вам виднее…
Виктор явно обрадовался нежданной-негаданной свободе. И он сразу стал обдумывать, как ее получше использовать. «Поезд уходит в два часа дня, — размышлял шофер. — Свожу Вальку к ущелью, к роднику, давно обещал. Пусть подругу свою с парнем прихватит. Посидим, свежим воздухом подышим. Машина в нашем распоряжении. Сейчас дядю Байрама отвезу и на фабрику заскочу. Скажу Вальке, пусть на завтра готовится».
Виктор принялся насвистывать популярный мотивчик, и в такт ему легкими зигзагами пошла по асфальту машина. Благо дорога была пустынной, и навстречу никто не попадался.
Ачилов посматривал на него и внутренне улыбался. Хорошо быть молодым. И сколь мало нужно для радости в двадцать лет. Его уже трудно вот так, враз, заразить весельем. Но вслух сказал строго:
— Ты лодыря в эти дни не гоняй. Машину осмотри хорошенько. Приведи в полный порядок. Приеду, мы с тобой в пустыню двинем на недельку.
— Есть, дядя Байрам. Сделаем в лучшем виде, — весело отозвался Виктор, а про себя подумал, что все равно урвет денек, чтобы свозить Валентину к ущелью.
С утра Ачилов стал готовиться к поездке. Достал из-под кровати свой видавший виды вместительный рюкзак. Сунул туда большую банку каурмы, два чурека, три полные воды армейские фляги. Затем протер пистолет, пощелкал курком, осмотрел тщательно патроны.
В половине второго постучал Виктор.
— Ну как, готовы? — спросил, заходя в комнату. Был он гладко выбрит, причесан, в свежей рубашке. В комнате разлился легкий аромат «Шипра».
— Ты что, в гости собрался? — спросил в свою очередь Ачилов.
— Да так, — уклончиво ответил Виктор, поглядывая, чем бы занять себя и тем самым избежать неприятного разговора. В ущелье боялся отпрашиваться, а вдруг Ачилов не отпустит? Того и гляди сегодня в мастерскую загонит. На глаза ему попался рюкзак. Виктор схватил его за лямки, с трудом оторвал от пола.
— Ого! Тут че, камни? — спросил удивленно.
Обычно Ачилов уезжал из города налегке, с небольшим чемоданчиком, вмещавшим бритвенный прибор да пару рубашек. Пришла очередь смутиться охотинспектору.
— Да просили друзья кое-что привезти, — ответил он, отводя глаза в сторону. — Ты давай топай к машине, а то на поезд опоздаем.
Виктор с сомнением посмотрел на Ачилова. Старые брюки, сапоги.
— В поезде все равно на полке мяться. Переоденусь, когда приеду, — правильно истолковал взгляд охотинспектор. — Да и прихорашиваться мне уже поздно, девушки не смотрят.
…У вагона Ачилов попрощался с шофером, нашел свое купе и, не дожидаясь соседей, забрался на верхнюю полку, поудобнее улегся, накрыв лицо кепкой. И скоро заснул.
Он проснулся через два часа, испуганно посмотрел на часы. Все в порядке, в запасе еще семь минут. Попутчиков в купе не было, они, видимо, вышли в коридор подышать свежим воздухом у открытого окна.
Охотинспектор легко спрыгнул вниз, достал с полки рюкзак, едва не уронив его. Позабыл во сне о тяжести.
В коридоре толпились люди. Извиняясь, Ачилов протиснулся к выходу: приближался нужный ему разъезд. И как только поезд притормозил, охотинспектор, не дожидаясь полной остановки, оттолкнулся от подножки и удачно «приземлился» на железнодорожной насыпи. Перрона здесь не было за отсутствием надобности.
Дежурный в форменной фуражке с красным околышем, пожилой безбородый казах, опустив флажки, с удивлением вглядывался в высокую сутуловатую фигуру одинокого пассажира. Особенно смущал его рюкзак. Человек спокойно шел к нему, широко улыбаясь.
— Не узнал, Сегизбай! — издали крикнул Ачилов.
— Байрам? Салам, дорогой. Вот уж кого не думал увидеть. Рад, рад, как раз утром барана зарезал, словно чувствовал, что гости будут. Бешбармак приготовим.
— В гости приеду в другой раз, тороплюсь очень. Ты меня назад не сможешь отправить?..
Ачилов пил крепко заваренный чай в крохотной будке дежурного по разъезду и слушал новости, случившиеся здесь за полгода, которые неторопливо выкладывал хозяин.
Разъезд есть разъезд, три домика, затерянных в пространстве, шесть семей. «Свежий» человек здесь в большую радость, и отпускать его не хочется. Тем более что Сегизбая связывала с охотинспектором давняя дружба. С той далекой поры, когда ночью Ачилов, измучившийся вконец, не спавший две ночи подряд, вывел на разъезд троих отъявленных браконьеров, которых дальше не было сил вести.
— Эх, жаль, торопишься, — в который раз говорил Сегизбай. — Давай завтра утром поедешь на скором, как человек. Сегодня посидим поговорим. Сына седьмого моего посмотришь. Батыр растет.
— Не могу, — вяло отбивался Ачилов. — Честное слово, не могу, поверь. Люди ждут. Обещаю, скоро в гости приеду.
— Ну смотри же, слово дал. Ждать буду.
Далекий тепловозный гудок насторожил обоих, к разъезду приближался поезд. Сегизбай застегнулся на все пуговицы, взял со стола фуражку.
— Останавливаться не будет. Я машинисту знак подам — притормозит, ты и цепляйся. А больше поездов в твою сторону сегодня не будет.
Поезд ворвался на разъезд стремительно, ревя тепловозными дизелями. Машинист, свесившись в окно, сверкнул белозубой улыбкой, но увидев размахивающего руками Сегизбая, понял все, скрылся в будке. Скрежетнули тормоза, вагоны побежали медленнее, но все же проносились мимо Ачилова, как ему казалось, с довольно большой скоростью. Мелькали колеса, поручни, а он все не мог набраться смелости.
Сегизбай подтолкнул его — пора, состав кончается, не успеешь. Он что-то кричал, но в грохоте вагонных колес растворялись все звуки. Наконец Ачилов решился, побежал, уравнивая силу инерции, схватился за ускользающий поручень товарного вагона, подтянулся и, тяжело, запаленно дыша, мешком свалился на пол открытого тамбура.
Отдышавшись, Ачилов увидел дверь, ведущую в вагон. Подергал ее, постучал — никто не отозвался. Вечерело. С гор катился холодный воздух. Открытый тамбур продувало, как аэродинамическую трубу.
Стараясь спрятаться от ветра, Ачилов улегся на пол, подложив под голову рюкзак. Накатилась зябкая полудрема.
Очнулся он от торжествующего мощного голоса:
— Загораешь, голубчик? Курорт тебе здесь?
Подняв кепку, Ачилов увидел нависшее над ним красное лицо с пышными, вислыми, черными как смоль, истинно запорожскими усами. Он попытался подняться, но тяжелая рука придавила грудь.
— Лежи, лежи, голубчик. Так-то надежнее. Кто его знает, что ты за птица? Груз у меня ценный, и надо выяснить, чего ты сюда забрался. Пломбы сорвать не штука. Поскидываешь товар на землю, да и сам скатишься.
Тут рука охранника случайно коснулась рукоятки пистолета, заткнутого Ачиловым за пояс.
— Aга! — торжествующе взревел он, проворно выхватив оружие. — Попался, бандит! Теперь не уйдешь!..
Охранник отскочил шага на два.
— Лежи и не ворухайся. Шевельнешься, влеплю так, что И маму родную забудешь.
«Ну и нелепость, — тоскливо думал Ачилов. — Дурацкое положение, хуже не придумаешь. Сдаст милиционеру на вокзале, пока то да се, время уйдет. Дубровин долго ждать не будет, уедет. Как потом добираться до места?»
