– Вот и я говорю, никак не могу собрать и половины…
Директор взял зачем-то со стола ручку, повертел её, подумал, или сделал вид, что думает, выдерживая необходимую для солидности паузу.
– Ладно, Катюша. Знаю я этих обормотов. Проводи собрание, когда тебе будет угодно. Только без ущерба для производства. Да спуску никому не давай, – уже прямо по-отечески наставлял он. – Ишь, взяли моду взносы не платить!
– Спасибо, Никита Николаевич.
Тенькова встала, демонстрируя даже таким простым и обычным актом многообещающие возможности своих великолепных физических данных. У Аполлона сладко защемило в груди и подкатило к горлу, а в диаметрально противоположной части тела заныло – тоже бы сладко, не будь там тяжких телесных повреждений.
– Да, Катюша, а что там у вас с Макаркиным? – спохватился вдруг директор.
– Да всё в больнице лежит – говорят, медленно заживает, какое-то осложнение получилось…
– А кто в смене вместо него?
– Да по очереди из других смен варщики работают. Только вот уже отказываются, говорят, сколько можно по две смены подряд вкалывать… Эту смену вообще без варщика работаем – Михаил Иванович сам за него.
– Ладно, Катюша, иди. Придумаем что-нибудь.
Когда Тенькова, бросив последний, такой!, взгляд на незнакомца, скрылась за дверью, директор поведал Аполлону доверительным тоном, уже как старому знакомому:
– Катя Тенькова, секретарь заводской комсомольской организации. Сменным химиком работает. Всего двадцать три года, а уже такой опыт! Вообще молодец! Ещё и года у нас не проработала, а уже лучший специалист во всём объединении. Единственная у нас с высшим образованием, – последние слова директор произнёс с гордостью и заулыбался. – Хороша девка, а?! Да-а-а… Ребята за ней табуном бегают. Да только она их всех так отбривает… Вон, Круглов за ней три месяца бегал, как собачонка бездомная, так она, знаешь, что ему сказала?
Директор хихикнул и сощурил огромные – за толстыми линзами – глаза.
– Говорит, что я с тобой, в куклы играть буду, что ли? Представляешь, это Колобку-то?! Он же у нас первый парень на деревне. Хоть он и говорит, что в совхоз уходит, потому что, мол, там шоферам больше платят, да брешет он, из-за Катюши – позор свой бублЗчный пережить не может.
Он ещё посмеялся, повизгивая, в своё удовольствие, потом сказал:
– Так, значит, Аполлон… Слушай, давай я буду звать тебя просто Аполлоном?
– Конечно, – с готовностью согласился Аполлон, которому и самому были непривычны всякие фамилии-отчества.
– Ну, а меня зовут Никита Николаевич – ты уже знаешь… Так, значит, тебя Фомин присмотрел? Ну, Фомин знает, кого брать. Я с ним разговаривал. В общем, пиши заявление, оформляйся, и с сегодняшнего дня считай, что на работе. Только вот Круглову ещё две недели дорабатывать. Пока придётся послесарить в гараже.
Но Аполлону было уже всё равно, где и чем ему заниматься эти две недели. Хоть 'метлой махать', лишь бы иметь возможность видеться с Катюшей.
– С превеликим удовольствием, Никита Николаевич. Хоть в гараже, хоть возле него, – радостно заявил он.
Никита Николаевич одобрительно посмотрел на него и проинформировал:
– Рабочий день у нас с восьми до пяти, перерыв на обед с двенадцати до часу. Поживёшь пока в комнате для приезжих. Да она почти всё время пустая стоит. А там придумаем что-нибудь.
А Аполлон, уже с самого момента ухода сменного химика Теньковой, лихорадочно соображал, как бы поскорее увидеть её вновь… Всех отшивает… Ну, с ним-то в куклы играть не придётся. А как она посмотрела! Он даже забыл, что на пару недель выведен из строя двумя предыдущими красавицами.
Наверное, из русской поговорки 'Куй железо, пока горячо' американцы сделали свою 'Time is money' (Время – деньги (англ.). Аполлон же изобрёл из них свою смесь – 'делай любовь, пока горячо', или 'time is love' (Время – любовь (англ.).
И вдруг его осенило.
– Никита Николаевич, а работа сварщика очень сложная?
– Сварщика? – директор недоумённо посмотрел на Аполлона.
– Ну, этого, который в больнице лежит, – поспешил тот внести ясность.
– А-а-а, варщика… Да нет, вентили открывать, да закрывать. Только, когда загружаешь разварник, надо хорошенько проверять, чтоб пара не оставалось. А то вон Макаркин обварился… И, вроде, не дурак, – как бы размышлял про себя директор.
– А может, мне можно там поработать, пока машина освободится? – робко предложил Аполлон.
– Тебе? – директор посмотрел на Аполлона, и лицо его просветлилось. – А что? Это был бы выход.
Он помолчал, прикидывая что-то в уме, потом сказал, как бы подытоживая:
– Значит, вместо слесаря хочешь поработать варщиком?
– Да. Думаю интересы производства превыше всего, – убеждённо выпалил Аполлон.
И когда только он успел научиться говорить советскими лозунгами?! Чего только ни сделает с человеком любовь с первого взгляда.
Директор посмотрел на Аполлона с любовью, прямо, можно даже сказать, по-отечески.
– Вот если бы все так рассуждали и делали, уже давно бы коммунизм построили… А ты смотри, как всё складно получается! За пару смен освоишься – Павленко, начальник смены, тебя подучит. Ещё недельки полторы поработаешь, а там и машина твоя освободится. И к тому времени Макаркин из больницы выйдет… Их смена как раз только что заступила на работу. Если есть желание, можешь прямо сейчас и начинать осваиваться. А с пропиской и военкоматом я сам всё улажу. Оставь только документы. Ты там выписался, с учёта снялся?
Аполлон на мгновение задумался, затем уверенно подтвердил:
– Да, – тот пузатый этнограф уверял, что ко всем его советским документам комар носа не подточит. – Конечно, есть желание осваиваться прямо сейчас. А чего зря время терять – куй железо, пока горячо!
Аполлон ликовал.
Глава VII
Сменный мастер Михаил Иванович Павленко, по прозвищу Наполеон, подвёл Аполлона к двум большим металлическим ёмкостям, похожим на огромные авиабомбы, какими их изображают на карикатурах, стоящим на стабилизаторах головками вверх. Стабилизаторов, правда, не было. Вместо них в разные стороны отходили различной толщины металлические трубы, замызганные какой-то вонючей, жёлто- коричневого цвета, массой.
Михаил Иванович, небольшого роста, лет сорока пяти, с весёлыми глазищами и розовой культёй вместо кисти на левой руке, в сером халате, из нагрудного кармана которого торчали какие-то бумаги, оценивающе посмотрел на новичка, одетого в такой же серый халат, висящий на нём как на вешалке.
– Значит, говоришь, Аполлоном зовут. Прямо как американскую ракету.
– Да нет. Американская ракета тут ни при чём. Это меня отец в честь русских поэтов Майкова и Григорьева назвал.
– Поэтов, говоришь? Ну-ну. Вот тебе и источник вдохновения, разварник Генца называется, – мастер указал на ближайшую бомбу, затем тыкнул пальцем в сторону соседней, – а рядом второй.
У обоих источников вдохновения из каких-то невидимых щелей в трубах свистел пар.
– Так вот, Пушкин, сложного тут ничего нету. Засыпаем в разварник зерно или картошку – там, вверху, люк есть. А над ним, вон, видишь, бункер, – Михаил Иванович указал на виднеющуюся вверху
