– Вот вы сказали, что если солнце не зайдёт, то оно потом и не взойдёт. Будет вечная тьма. Так?
Аполлон кивнул.
– Но тогда справедливо и обратное утверждение – если она не взойдёт, то потом и не зайдёт. А если всё время будет утренняя заря, то будет вечный свет. А коммунизм – это и есть вечный свет! Значит, заря – утренняя. К тому же, каждый дурак знает, что о начале эры коммунизма возвестил… кто?
Нина Андреевна, наконец, улыбнулась.
Аполлон пожал плечами.
– Ну вы же сами только что сказали! Аврора – богиня утренней зари. Крейсер 'Аврора'.
Редакторша победоносно посмотрела на собеседника. Ей и самой понравились её логические умозаключения. Аполлон, уже окончательно запутавшийся в этих 'взойдёт – не зайдёт', с притворно- угодническим видом согласно кивнул.
– Только, всё-таки, не мешало бы пояснить, какая заря. Ведь столько бестолковых в районе! И все спорят, – сказал он. – Может, было бы лучше газету так и назвать: 'Аврора коммунизма'… Ну, в общем, чтобы всем было сразу понятно…
Нина Андреевна промолчала. Но она и сама уже задумалась о том, что споры эти крамольные вокруг газеты, редактором которой она является, совсем ни к чему. 'Надо будет поднять вопрос на бюро райкома партии… Нет, сегодня же надо решать этот вопрос. Сейчас. Немедленно. В завтрашнем номере уже должно стоять новое название – 'Утренняя заря коммунизма'.
– Вы простите, Аполлон…
– Флегонтович, – подсказал Аполлон.
– …Аполлон Флегонтович, мне срочно нужно в райком партии. Дела…
Нина Андреевна развела руками и улыбнулась.
Возвращался из Сенска Аполлон в прескверном настроении. Вишневский сказал ему, что если он затеет это дело с газетой, то будет выпускать не газету, а пар где-нибудь на лесоповале в местах не столь отдалённых… или стенгазету в дурдоме.
Нина же Андреевна, изложив всю скверную ситуацию с названием своей газеты Первому секретарю райкома, убедила его дать добро на изменение названия ещё до бюро райкома. Тот, правда, звонил кому-то в область… Как бы то ни было, вернувшись в редакцию, она успела дописать на макете перед 'Зарёй…' – 'Утренняя'. И, поскольку места уже почти не оставалось, вместо обычного своего 'В номер' в самом начале, перед 'Утренняя', пометила сокращённо 'В н.'.
Глава XXI
Аполлон сидел за рулём Антонова 'газона' и рассеянно смотрел на дорогу. Обескураженный и подавленный крушением всех своих радужных планов насчёт выпуска своей газеты, он не замечал ничего вокруг. Часто в моменты неудач у особо чувствительных натур возникает потребность в сочувствии со стороны близких людей. А у Аполлона, находящегося в чужой стране на нелегальном положении, вынужденного контролировать каждый свой шаг, лишённого участия родных и близких, такая потребность просто кричала о себе во всё горло. И как-то незаметно, исподволь, в его голове стали возникать воспоминания, очевидно, приведенные в действие какими-то тайными пружинками, находящимися в самых глубинах его души. Эти воспоминания и призваны были сыграть роль сочувствия самых близких людей, заглушить тоску по обыкновенному человеческому теплу, противодействовать тому страшному удару, который он получил.
Вот он в кабинете директора. Дверь открывается, и входит Катя Тенькова в белоснежном халате… Вот он, бледный и немощный, лежит на кушетке в химлаборатории. Над ним склоняется Катя. Их губы слегка соприкасаются… Вот он стоит под струёй душа. Хлопает входная дверь. Он оборачивается и видит в проёме предбанника обнажённую Катю. Она, подняв руки, откидывает свои распущенные белокурые волосы, улыбается как будто смущённо и одновременно откровенно-бесстыдно. 'Ну как?', – спрашивает она…
У Аполлона защемило сердце…
При въезде в посёлок, в районе территории откормочного совхоза, где в полусотне метрах от дороги виднелся десяток длинных бетонных коровников, Аполлон увидел, что навстречу его 'газону' приближается трактор 'Беларусь'. Причём приближался он по не поддающейся никакой закономерности зигзагообразной траектории.
Дабы не искушать судьбу, Аполлон остановил машину, не доезжая до маленького задрипанного деревянного мостика, проложенного через широкую зловонную канаву, по которой из коровников стекали отходы жизнедеятельности нескольких тысяч молоденьких бычков и почти зрелых быков.
Трактор приближался неуверенной 'походкой'. Аполлон уже видел сквозь его лобовое стекло тракториста, который чуть ли не лежал на руле, временами вскидывая лысоватую голову и тупо пяля осоловелые глаза на дорогу. В эти моменты прозрения происходила очередная корректировка курса трактора градусов так на шестьдесят.
Перед самым въездом на мостик тракторист с видимым усилием поднял голову с 'баранки' и, увидев за мостиком стоящий на обочине грузовик, видимо, заблаговременно решил его объехать. Трактор резко вильнул вправо, потом влево, и в результате такого решительного маневра при въезде на мостик большое заднее левое колесо не вписалось в замызганный засохшей грязью деревянный настил и съехало в навозную жижу. 'Беларусь' качнулся, резко накренился влево и перевернулся как раз в пузырящийся бурый омут, разлившийся перед мостиком.
Всё произошло настолько быстро, что Аполлон, погруженный в свои невесёлые мысли и противодействующие им видения, успел лишь заметить скрывающуюся в жиже кабину, и в ней – блаженно улыбающееся лицо тракториста. Аполлон буквально оторопел при виде такой неожиданной картины, резко контрастировавшей с его видениями. Из оцепенения его вывел крик проходящих мимо двух женщин:
– Ой, комиссар Жув тонет!
Аполлон выскочил из кабины и, сбрасывая на ходу одежду, подбежал к омуту, из которого торчали только задние колёса, не успевшие ещё остановиться, и 'брюхо' трактора.
Уже в одних трусах Аполлон задержался на берегу этого своеобразного пруда, надеясь, что на его поверхности появится голова несчастного тракториста. Но время шло, поверхность бурлила от рыжих пузырей, которые мало-помалу редели, и, наконец, булькнули в последний раз. Разошлись последние круги, и на поверхности омута установился полный штиль.
– Ой, спасите Жува!.. Ой, несчастье, господи!.. Жув тонет!.. Рятуйте!.. – голосили на берегу бабы, пяля испуганно-ошалелые глаза то на торчащие из жижи колёса, то на застывшего в раздумье Аполлона.
– Да не орите вы! – прикрикнул он, наконец, на них и, обречённо вздохнув и набрав в лёгкие побольше воздуха, нырнул.
Бабы как завороженные следили за колыханием и кипением поверхности у колёс. На берегу постепенно начала собираться толпа детишек из окрестных домов. Подошли ещё несколько женщин.
Наконец на поверхности омута показалось 'загорелое' лицо Аполлона. Он несколько раз глубоко и судорожно вдохнул воздух. По его натужному выражению было видно, что он тащит со дна что-то тяжёлое.
Через минуту тракторист, которого все собравшиеся у места происшествия называли не иначе как комиссар Жув, лежал животом на Аполлоновом колене, а тот выдавливал из его лёгких концентрированный раствор бычьих экскрементов. Со стороны спаситель и спасённый были похожи на свежевылепленные глиняные изваяния античных борцов. В дорожной пыли вокруг них растекалась бурая лужа.
Когда изо рта несчастного Жува вытекли последние струйки, Аполлон перевернул его на спину и начал делать искусственное дыхание.
– А зачем он ему зарядку делает? – недоумённо спросил один из ребятишек. – Он же мёртвый.
– Дурак! Это он его так оживляет, искусственное дыхание называется, – ответил другой.
Толпящиеся вокруг зеваки, глядя на уверенные действия Аполлона, уже, наверное, не сомневались в
