– О-о-о… Да-а-а… Та-ак… О-о-ой, ма-а-амочка…
Он ощутил под своим пальцем двигающийся взад-вперёд свой же собственный хуй, и включил свой перст в работу в том же ритме.
Клава застонала ещё громче, и в каждом стоне уже слышалось всхлипывающее протяжное 'о-о-ой'. Вскоре она, уже не сдерживаясь, счастливо плакала, рыдала, не переставая повторять:
– Ой, как хорошо… Как хо-оро-шо… Миленький мой… Апол-лон… Хо-оро-шо… Ещё… Ещё… Силь-не-ей… Так… Да-а-а… О-о-ой…
При этом она сама всё ускоряла и ускоряла темп своих встречных толчков попой. Это было что-то невообразимое.
Наконец, она замерла, вдавившись ягодицами в пах Аполлона, и он почувствовал, как его член и палец сжало как тисками, отпустило, снова сжало, затем пробежало несколько конвульсивных сжатий послабее, и Клава, громко рыдая, зарылась лицом в траву.
Аполлон, кончивший одновременно с ней, в изнеможении склонился ей на спину. Вытянув руки вперёд, она заскользила, опускаясь всем телом на траву, продолжая всхлипывать, как маленькая девочка. Аполлон опустился рядом с ней, бережно целуя её волосы и лицо, пока она совсем не успокоилась.
– Знаешь, мне никогда в жизни не было так хорошо, – после долгого молчания, вызванного неземным блаженством, сказала, наконец, она, и с такой нежностью, с такой любовью посмотрела на Аполлона, что он даже слегка смутился.
– Мне тоже, – сказал он, одаривая её не менее нежным и любящим взглядом.
– Правда?- с надеждой в голосе спросила она.
– Правда, – ответил он, и это не было ложью – с каждой женщиной ему было так хорошо, как ни с какой другой.
Он осторожно поцеловал её в кончик носа. Она дурашливо поморщилась и сказала:
– Что я тебе, ребёнок?
– Да, ты так плакала, – сказал он, улыбаясь.
– Это плохо? – с затаённым страхом спросила она.
– Нет. Это хорошо… Это прекрасно… – поспешил он её успокоить.
– Со мной ещё никогда такого не было…
Она помолчала, как бы заново переживая только что случившееся.
– Ну и дура же я была, – сказала она вдруг с весёлой ноткой в голосе, – тебя только покалечила.
Она взяла его забинтованный палец, и осторожно коснулась губами грязной марли.
Они лежали ещё некоторое время молча. Потом Клава мечтательно, но тоном, не терпящим возражения, сказала:
– Жить будем у меня.
Аполлон вспомнил разносолы, которыми она его потчевала, чистоту и уют в её доме, даже её бесстыжую корову, и не стал возражать – подумаешь, лишних полчаса придётся прогуливаться по свежему воздуху до завода и обратно… Надо будет купить машину… Зато выгоды налицо – никаких забот о стирке, кормёжке, и всегда под боком такая супервумен. Если она не врёт, что с ней такое было в первый раз – а она не врёт, ведь ещё какую-то неделю назад ей диким казалось подпустить к себе мужчину сзади, – то она очень способная и старательная ученица, с ней можно будет такие штучки вытворять…
– Как ты думаешь, – прервала его раздумья Клава, – удобно мне будет идти в сельсовет в белом платье?
Аполлон, не понявший, о чём идёт речь, весело ответствовал классической цитатой:
– Во всех ты, душечка, нарядах хороша!
– Ты всё шутишь, – притворно обиделась она. – Ну скажи серьёзно… Всё-таки не девочка, и не первый раз замуж выхожу.
Аполлон сначала хотел по инерции ответить опять каким-нибудь афоризмом, но до него вдруг дошёл смысл сказанного ею. Улыбка медленно сошла с его лица.
– Ты замуж выходишь? – наклонился он над ней. – За кого, Клава?
– Как за кого? За тебя, – просто ответила Клава, с любовью посмотрела на него и в свою очередь чмокнула его в нос.
– За меня? – воскликнул Аполлон и привстал на четвереньки.
Такого поворота событий он не ожидал. Зачем же жениться, когда можно жить просто так? Не-ет. В его планы такое в отношениях с Клавой не входило. У него загудело в голове.
– За тебя, за тебя, – подтвердила Клава. – А за кого же ещё? За Жува, что ли?
– А ты знаешь, это мысль, – обрадовался он такой подсказке, – выходи за Жува.
– За Жува?! – возмутилась она. – Что ты такое говоришь, Аполлон?! Я же тебя люблю.
Аполлон хотел сказать, что любовь – это понятие растяжимое, как пизда, но сдержался. Нужно было попробовать убедить Клаву выйти за Тарахтелкина, иначе не отстанет ведь.
– Послушай, Клава, вот ты сказала, какая ты раньше дура была…
– Конечно, дура. Я это только сейчас, с тобой, поняла.
– О! – воскликнул Аполлон. – А с Жувом ты поймёшь, что ещё со мной дурой была…
– Аполлоша! Что ты говоришь?! Меня ж покойный муж, Славик, царство ему небесное, за месяц столько не… – она запнулась, но тут же нашла подходящее цивилизованное слово, -…не ублажал, сколько ты за какой-то час… И всё по новому… И так нежно…
Она мечтательно вздохнула, блаженно заулыбалась, и сказала, смущённо покраснев:
– Я раньше даже и не думала, что так можно… Покойный Славик меня ж только спереди… И без всяких особых поцелуев…
Она ещё больше засмущалась и прямо-таки зарделась.
– Вот! А ты знаешь, как тебя Жув будет ублажать?
– Знаю! – уверенно ответила она. – Что с него взять? Одно только, что непьющий.
– Откуда ты знаешь? Ты же в мужчинах разбираешься, извини, как твои свиньи в апельсинах, – ввернул он слышанную среди шоферов мудрость.
– Я-а-а?! – возмутилась Клава. – В тебе ж разобралась! – с гордостью аргументировала она.
– А ты знаешь, что у мужиков – какой нос, такое и то, что в штанах между ног болтается?
Клава обескураженно заморгала.
– Нет, – созналась она. – А кто тебе такое сказал?
– Ну что я, не мужик, что ли? В баню хожу, повидал… Да это давно всем известно, ещё с каменного века, – Аполлон выразительно посмотрел на неё. – Люди тогда голые ходили, ну, и естественный отбор тогда легче было сделать. Древние женщины сразу видели самых лучших производителей. Потому и выжили в ледниковый период.
– Правда, что ли? – всё ещё неуверенно спросила Клава.
– Ты ещё спрашиваешь! Ну зачем мне тебя обманывать?.. А у Жува носяра какой? А у меня? Ты посмотри хорошенько, да мой нос его носу и в подмётки не годится… Просто шибздик какой-то…
Клава задумалась, потом снова нежно-нежно посмотрела на Аполлона и сказала:
– Нет, Аполлоша, я только тебя люблю. Никто лучше тебя не сможет…
– Послушай, Клавочка, солнышко, если ты выйдешь за меня, то Жува тебе не видать тогда, как своих ушей. Потому что я оч-ч-чень ревнивый. И если ты на чужого мужика только посмотришь, я тебя убью, поняла? А если выйдешь за Жува, будешь иметь и его нос, и со мной будешь встречаться. Он же за тобой, как собачка, бегает. Даже если узнает, что ты ему рога наставляешь, всё равно никуда не денется. Лишь бы ты от него не ушла, он всё стерпит… А как ему с тобой обращаться… ублажать, ты теперь сама можешь его научить.
Клава надолго замолчала, обдумывая и тщательно взвешивая Аполлоновы аргументы.
'Кажется, клюнула', – подумал Аполлон, и блаженно расслабился.
Тут вдруг послышался шорох кустарника у них над головами, и они увидели появившийся из-за него лысоватый череп, покоящийся на крупном прямом носу.
– Ваня! – ахнула Клава и перепугано села.
Слегка поддатый Ваня забрёл в кусты, видимо, отлить, а скорее всего, в поисках Клавы по чьей-то наводке, но, увидев лежащую парочку, остолбенел и начисто забыл, зачем он пришёл, и что ему надобно
