– Забил!
Санькин зарычал, и в окружении товарищей бросился к судье. Ломовцы начали, было, апеллировать к арбитру, но было уже поздно – тот показал на центр поля, и менять своего решения не собирался хотя бы из чувства собственного достоинства. А скорее всего, из чувства самосохранения – нужно было быть круглым идиотом, чтобы не понять, что, отмени он гол, его разорвали бы на такие мелкие кусочки, которым позавидовали бы даже атомы.
Запасной вратарь ломовцев занял место в воротах, и игра началась с центра поля.
Что тут началось! Одна атака ломовцев сменялась другой, Санькин безудержно рвался вперёд, круша всё на своём пути. Но каждый раз в последний момент его пыл охлаждал быстрый бросок в ноги Аполлона. Наверняка, если бы могучий ломовский нападающий не пытался вкатить мяч в самые ворота, а бил бы с более дальнего расстояния, он забил бы уже не один гол – удар у него, как все убедились, был что надо! Но он в слепой ярости пытался обыграть всех, встававших на его пути, в том числе и вратаря. Казалось, обыграй он и Аполлона, то стал бы ещё обводить и обе стойки ворот, как и обещал Наполеон. Аполлон же уже успел приноровиться к этой его манере, к тому, что вся ломовская команда играла на своего лидера, даже не помышляя о своей собственной инициативе. А после каждой прерванной атаки Наполеон не забывал подзуживать Санькина:
– Ну что, забил?
– Забью, – рычал тот, и чуть ли не рыл копытами, то бишь бутсами, землю.
– Ага, своим ещё один. Гы-ы-ы…
А время матча неумолимо приближалось к концу.
И вот, на последней минуте, надо же было такому случиться!, Санькин в штрафной площади несколькими ложными замахами уложил на траву Наполеона, вышел на Аполлона, и тут, в самый ответственный момент тот вдруг поскользнулся на затерявшемся в траве гусином 'червяке'.
Санькин с рёвом обогнул его, и уже собирался вогнать мяч в сетку, но тут за занесенную над мячом ногу его успел схватить единственной своей кистью совершивший невероятный бросок Наполеон. Санькин дёрнулся и, завалившись навзничь, вкатился в ворота, вывалявшись в телячьем дерьме, а Аполлон тем временем успел забрать мяч. И сразу же, почти над самым своим ухом, услышал свисток арбитра. Тот решительно указывал на одиннадцатиметровую отметку. Стадион ахнул – пенальти! Но никто, ни из футболистов, ни из болельщиков, не посмел оспорить решение судьи – настолько очевидным было нарушение.
Санькин встал и, несмотря на туалетный вид своей футболки, победоносно посмотрел на ещё лежавшего с понурой головой во вратарской площадке Наполеона.
– Ну что? – злорадно спросил он. – Беги за продавщицей и кошельком. Щас я твоего Американца…
Наполеон как-то обречённо сжался.
А судья уже отмерял шагами одиннадцать метров, проверяя правильность разметки.
И вот мяч установлен прямо напротив ворот, в которых на самой линии застыл Аполлон. Стадион замер в тревожном ожидании. Слышно было, как звенят редкие комары.
Санькин отошёл подальше для разбега и, боднув пяткой землю, как разъярённый бык помчался прямо на Аполлона. Аполлон инстинктивно закрыл глаза перед этой летящей на него горой мускулов, в ужасе сделал шаг назад и, почувствовав, что поскользнулся на чём-то мягко-податливом, взмахнул руками в поисках равновесия. И в тот самый момент, когда Санькин нанёс свой знаменитый смертельный удар по мячу, Аполлон уже летел с вытянутыми вверх руками как раз в ту сторону, в которую устремился мяч. Страшный удар в ладони у самой земли едва не вывернул ему назад руки. Мяч, отскочив от рук, закрутился как волчок, и медленно, под завороженными взглядами футболистов и зрителей, едва коснувшись штанги, прокатился мимо ворот.
Стадион заревел со страшной силой. Такого буйства эмоций посёлок Синельского спиртзавода ещё не знал в своей истории.
– А-ме-ри-ка-нец! А-ме-ри-ка-нец! А-ме-ри-ка-нец!.. – беспрерывно скандировали 'трибуны'.
Ещё лёжа на земле, Аполлон увидел над собой склонившееся лицо Тани. Опустившись на колени и визжа от восторга, она осыпала всю его голову поцелуями.
– А ты что, уже за нас болеешь? – улыбнулся Аполлон.
– Да-а-а!.. За тебя!
– Тебя ваши убьют…
– Ну и пусть!
Он успел только сесть, как на него с объятиями набросился чуть ли не плачущий от радости Наполеон:
– Ну, Американец! Ну, поэт! А говорил, не играешь… Ты ж чудо совершил… Ты… ты…
У него уже не находилось больше слов. Действительно, взять пенальти от Санькина до сих пор не удавалось ещё никому. Это, действительно, было чудо.
Аполлона облепили Синельские футболисты и болельщики, подняли на руки и начали подкидывать. Высоко подлетая, Аполлон оглядывался по сторонам. И тут он увидел среди зрителей ту девушку из леса, и снова в окружении своих подруг. Она так на него смотрела!
Глава XXVIII
Минут пять Аполлон подлетал под самые облака, на самом деле в душе уже находясь на них, под неутихающий рёв стадиона. Потом началась свистопляска вокруг нового футбольного идола: знакомые старались пожать ему руку, ребятишки – хотя бы дотронуться до его брюк или грязного бинта на пальце, а в глазах девчонок, которые уже начали понимать толк в мужчинах, светилась сумасшедшая любовь.
Тут же, на стадионе, была обнаружена продавщица Нюня, и через пять минут пристыженный и опозоренный Санькин вынес на крыльцо магазина ящик водки – двадцать поллитровок. Почти по литру на каждого футболиста команды победителя пари.
Победу команды и персональную победу капитана отмечали тут же, на стадионе, закусывая, чем бог послал. А послал он, как обычно в таких случаях, сала, луку, огурчиков… К футболистам, конечно, присоединились самые заядлые любители футбола и 'зелёного змия', и получилась в итоге внушительная попойка. Аполлон, как и школьники, выпил, уступая настойчивости товарищей, грамм сто, но от дальнейшего прикладывания к стакану категорически отказался. Сначала его пытались всё же заставить, но потом угомонились – его заслуженный авторитет уже действовал, да и другим, как мудро заметил Наполеон, больше достанется. Не унимался только обладатель другого заслуженного авторитета – Родоман.
– Ты видел, какой я гол забил? – вопрошал он Аполлона, тыча ему под нос полный стакан. – Какой был удар! У Санькина нету такого удара!.. Прямо в 'девятку'… Видел, как ихний вратарь скопытился от моего удара?.. Его еле Бобриха откачала…
Аполлон кивнул с серьёзным видом, тем не менее, отстраняя стакан.
– Так чего ж ты не хочешь выпить за наш победный удар? А? – продолжал наседать Родоман. – Давай, Американец, мы ж с тобой сегодня главные герои!
– Да я не пью… – в сотый раз за время этого банкета повторил Аполлон.
– А я пью? Мы ж должны с тобой отметить первый наш футбол! – Родоман на некоторое время задумался. – А ты знаешь, Американец, мне понравилось… Запишусь-ка я в команду… Да если б не мы с тобой, щас бы ломовские пили… Ты что завтра после работы делаешь? Может, потягаем бредешок?..
Пиршество длилось уже несколько часов. Все болельщики и часть футболистов уже разошлись, оставались только самые стойкие.
Аполлон всё порывался уйти домой, но его не отпускали набравшиеся под завязку товарищи, не уставая повторять, какой он молодец, какой он герой, и что, вообще, они его уважают, и спрашивали при этом, есть ли у него то же самое ответное чувство к ним. Правда, его ещё удерживал чисто писательский
