Следуя за другом, Амвросий осторожно пробрался сквозь заросли вниз.
— Здесь и останемся, — сказал Идарий, шмыгнув носом. — Место что надо. Нас не видать, зато мы все видим.
Амвросий сбросил с плеча мешок и колчан полный стрел. Ноги юного римлянина промокли от росы. Он снял сырые башмаки. Вытер ступни и перемотал льняные онучи, куски полотна, предназначенные для обертывания ног. Стало гораздо приятней и теплей.
Рыва разбудил мальчиков еще засветло. Объяснил задачу. Благословил Перуном. Юные воины прошли весь путь и теперь ждали. Ждали, когда появится враг, чтобы напасть, заманить в засаду.
— Перекусим, — предложил Амвросий.
— Вынимай. Чего осталось?
Ребята присели на камнях. Достали сушеную рыбу, репу, немного ржаного хлеба. Принялись жевать. В просмоленных берестяных флягах имелась родниковая вода.
— В самый раз, — потер руки Идарий. Размял рыбину. Принялся чистить.
— Колючая?
— Ничего.
Мясо рыбы было сухим. Костей имелось много. От соли захотелось пить. Вода пахла железом. Хранила прохладу остывшей земли. Влагу глотали помалу, берегли.
— С репой хорошо?
— Ага. В самый раз.
Пришло время ждать. Луки с натянутыми тетивами лежали невдалеке. Враги могли появиться в любое время. Идарий сел ближе к кусту. Прислонился к камню. Амвросий расположился позади. Потянулось время. Перешептывались.
— Ты аваров видел?
— Конечно. Послы приезжали. А ты что?
— Я — нет. Откуда?
— Ну да?
— Не видел, тебе говорят. Какие они?
— Не как мы. Если на конях будут то авары или булгары — все одно враги. Пешие — это значит союзники их. Отец рассказывал…
— Много их, аваров? — снова спросил юный римлянин.
Идарий недоуменно поморщился:
— Много. Но тех, что пешими бывают — больше. Они кагану служат. Из разных племен их в войско набирают, так мне отец говорил.
— Что делать будем?
— Подразним и убежим. Путь помнишь?
— Помню. Но как мы от конных убежим?
— В горах и лесах, что пеший, что конный — одинаково.
Кукушка прокричала несколько раз. Идарий мысленно спросил птицу, считавшуюся предсказательницей, сколько врагов он поразит сегодня. Кукушка крикнула еще три раза. Затихла. Вновь подала голос. «Разве осилю столько?» — подумал сын кузнеца. Солнце поднялось выше. Начало печь.
— На полях рожь поспевает, — мечтательно заговорил Идарий. Поднял на мгновение ввысь болотные очи. Почесал спину.
— Да, красота…
Амвросий прислонился спиной к камню. Закрыл глаза. Тянуло спать. Пальцы играли оперением стрел. Тугой колчан лежал рядом. Идарий лениво всматривался в даль. Устало почесывался. Молчали. Казалось, ничто в мире не нарушает привычного порядка вещей, богами установленного на этой земле. Поплыли ровные часы ожидания.
Внезапно из-за деревьев вдали показались двое. Пешие. Беззвучно выбрались они на поляну. Огляделись. Осторожно пошли дальше. Легкий ветерок качнул темные травы.
Идарий дернул за плечо друга. Амвросий отогнал дрему. Тряхнул косматой головой. Потер веки. Юный склавин прижимал палец к устам. Зашипел едва слышно. «Беда!» — испугался римлянин. Все понял. На коленях ребята подползли к зарослям. Тревожно стучали молодые сердца. Взгляды устремились на нежданных гостей. Потные пальцы сжали дуги боевых луков.
— Кто это? — дрожащим голосом спросил Амвросий. Низко опустились черные крылья ровных бровей. — Может наши?
— Смотри, как одеты. Не наши.
— Откуда знаешь? Может свои?
— Вон у них как башмаки до колен подвязаны. Видишь: не накрест ремешки наверху идут, а в две полосы. Гляди, один на кочку поднялся. Осматривается. Рубаха на нем длинная, края треугольником расшиты. Не наш узор.
Неизвестные опять остановись. Перебросились фразами. Огляделись. Они были светлыми. Оба с пшеничными усами. Курносые. Без шлемов. В замшевых колпаках. Штаны и рубахи — светлые. На тугих ремнях висели ножи. В руках были дротики.
— Не склавины, — согласился Амвросий.
— Венеды, наверное?[133] Нет, точно не они. Те пострашней на вид.
— Кто тогда?
— Хорваты.[134] Какого эти племени не знаю. Пастухи, значит. Они аварские стада стерегут. Собачий род. На вид как мы. Даже речь наша. Почти и не отличишь.
— Что делать будем?
— Убьем их! Помоги нам, Перун.
Маленький римлянин вздрогнул:
— Ты не боишься, брат?
Идарий пососал язык, чмокнув. Облизнул высохшие губы.
— Я так думаю, всякое зверье страшно. Так отец говорил. Но мы всякое зверье и били. Птицу били. Даже зайца моя стрела брала. Уж до чего зверь подвижный. Твоя то стрела, чем хуже?
Амвросий вспомнил: он не разу еще не попадал в зайца из лука. Только неподвижная дичь доставалась ему легко. Другое дело Идарий, он на лету поражал утку. Его стрела почти всегда знала, куда повернет дичь. Глаз и рука не боялись, лук бил почти без промаха.
— Думай будто зверь это и все. Война тоже охота. Не промахнешься. Они тихо идут. Вон, остерегаются…
Воины продолжили движение. Жужжали пчелы. Сердце Амвросия забилось быстрей. Пальцы еще крепче стиснули древко лука. Руке стало больно от острой тетивы.
— Меть в того, что повыше, я — в другого.
— Что?
— Не бойся, друг. Боги нас охраняют.
Юный римлянин перекрестился свободной рукой. Он боролся со страхом как мог.
— Мы воины, во имя Перуна! Тебе тот, что сейчас на лес оглянулся. Мне другой. Как скажу, готовься. Стрелять станем, едва они ближе подойдут. Так попасть легче.
«Промахнусь или нет? Только бы не промахнуться, — думал Амвросий. — Разве Идарию не страшно? Он же тоже впервые на войне? Откуда он находил столько храбрости? Иисус, Перун, великий Сварог помогите нам!»
Ветер ласково играл спелой травой. Забирался в волосы. Шуршал нежным прикосновением. Хорваты приблизились. Теперь можно было лучше различить их черты. «Голубоглазые», — заметил Амвросий.
— Пусть только не уйдут за тот куст, — прошептал Идарий. Его стрела была наготове. Свой колчан он осторожно перевесил вперед. Амвросий повторил движения друга. Приготовились.
Обошлось. Воины шли прямо.
Идарий натянул тетиву.
— Поднимайся и стреляй за мной, — сказал он. — Меть в грудь.
