бы когда-нибудь полностью оправиться от нее. Он просто пережил ее. Это было нечто другое.
Кухулин стал думать о других вещах, чтобы мысли о Бренне не вызвали боли. Нет, потеря всегда была с ним. Он никогда про нее не забывал, но понимал, что нельзя отдаваться отчаянию, думать о том, что могло бы быть, если бы она осталась жива. Тогда боль из тлеющих углей превратится в пламя, в жгучую, сжигающую тоску, которая никогда не пройдет. Бренны больше нет. Это неизменно. Гораздо лучше не горевать и не чувствовать вообще ничего.
«Просто иди по следу баранов, убей их и возвращайся в лагерь», – приказал воин сам себе, чтобы остановить беспокойные скитания мыслей.
Кухулин и волчица спокойно пробирались между заснеженных камней, лежащих на северном склоне Трирских гор. Он был рад, что снега стало заметно меньше. Всего несколько дней назад охотник вряд ли последовал бы за баранами к подножию горы. Если удача их не покинет и снег больше не выпадет так неожиданно, то через несколько дней проход расчистится настолько, что через него можно будет пробраться. Конечно, Кухулину придется в этом удостовериться. Дети были терпеливы и обладали силой воли, но, несмотря на все их рвение и раннее развитие, оставались всего лишь детьми, пусть и необычными.
Воин никогда не забудет, как впервые увидел их, вернее, реакцию этих существ на первого настоящего человека, с которым им довелось встретиться. Был мрачный пасмурный день. Небо заволокли тяжелые тучи. Они принесли с собой весеннюю снежную бурю, которая замела проход из Пустоши. Кухулин, Керран и Невин появились среди гор и стали спускаться по короткой тропинке от прохода в небольшую долину, где укрывались новые фоморианцы. Лагерь охранял молодой часовой по имени Гарет. Он заметил их и, как любой хороший охранник, помчался поднимать соплеменников по тревоге. Вместо того чтобы встретить маленькую группу с осторожностью, а то и с поднятым оружием, новые фоморианцы бежали к ним с открытыми руками и приветственными улыбками. Дети! Во имя Богини, он не ожидал увидеть так много малышей. Они смеялись и пели красивую мелодию, в которой Кухулин с изумлением узнал древнюю песнь Партолоны, восхваляющую Эпону. Обитатели лагеря стали обнимать близнецов Керрана и Невина. Затем их внимание быстро обратилось на одинокого всадника.
– Это Кухулин, – представил его Невин.
– Он брат Богини Эльфейм, которая нас спасла, – закончил Керран.
Радостное пение немедленно смолкло. На него смотрели десятки крылатых людей. Кухулин успел подумать, что они похожи на стаю ярких красивых птиц. Затем толпа расступилась, и появилась стройная фигурка. Воин сразу заметил, что кожа этой женщины была такой же необычной, светящейся и бледной, как и у других фоморианцев, но волосы, крылья и глаза оказались гораздо темнее. Затем он увидел капельки, катящиеся по ее щекам. Темные миндалевидные глаза сверкали от слез. В пристальном взгляде, устремленном на Кухулина, читалось сострадание и огромная печаль. Воин хотел отвести глаза, чтобы ее эмоции не затронули его. Собственная боль вдовца была чересчур сильна и слишком свежа. Он повернул голову, чтобы избавиться от взгляда, прикованного к нему, а крылатая женщина вдруг изящно опустилась на колени. Потом, словно она была камушком, брошенным в ожидающее море, толпа соплеменников, взрослых и детей, последовала ее примеру.
– Прости нас. Мы виноваты в смерти твоей сестры. – Нежный голос крылатой женщины был полон невыразимой печали, которая читалась и в ее глазах.
– Моя сестра не умерла. – Голос Кухулина был безжизненным и столь невыразительным, что он сам с трудом узнавал его.
– Но проклятие снято. Все мы чувствуем, что демонов в нашей крови больше нет. – Женщина была явно поражена.
– Вы неправильно толковали Пророчество, – глухо пояснил Кухулин. – В нем не говорилось о физической смерти моей сестры. Пророчество велело ей вместо жизни пожертвовать частью того человеческого, что есть в ней. Она жива и даже не безумна благодаря милости Эпоны.
Не поднимаясь с колен, женщина перевела взгляд с Кухулина на Керрана и Невина.
– Он говорит правду, – подтвердил Керран. – Эльфейм выпила крови Лохлана. С ней она приняла в себя безумие нашего народа, силой Эпоны победила темные страсти наших отцов, но безумие живет в ее крови.
– Лохлан жив? – спросила она.
– Да. Он женился на Эльфейм, – ответил Невин.
– А Кейр и Фаллон?
– Они выбрали иной путь, – быстро проговорил Невин.
Кухулин почувствовал, как его пронзила ледяная боль. Фаллон ступила на путь безумия и убила Бренну. Но прежде чем ее казнили за преступление, она призналась, что беременна. Эльфейм заключила Фаллон в тюрьму в замке Стражи до того момента, когда родится ребенок. Кейр был ее мужем и пожелал остаться с нею.
Сиара внимательно наблюдала за лицом воина-человека. Она узнала тот застывший, безнадежный взгляд, который говорил, что воин пережил огромную утрату. Он не потерял сестру, но перенес сильное горе. Произошло очень многое, о чем им надо узнать, но не сейчас, не в данную минуту.
«Позже, – сказала она себе. – Я обязательно пойму, что можно сделать, чтобы смягчить боль воина, а также услышу рассказ о Фаллон и Кейре. Сейчас важно было лишь то, что этот человек – брат нашей спасительницы. За одно это мы должны отдать ему долг благодарности».
Сиара улыбнулась, в ее словах прозвучала та радость, которая была частью души этой женщины:
– Тогда вознесем хвалу Эпоне за то, что твоя сестра жива, Кухулин.
– Делай то, что считаешь нужным, – отозвался он безжизненным голосом. – Моя сестра просит, чтобы я привел вас обратно в Партолону, в замок нашего клана. Твой народ пойдет со мной?
Она прикрыла рот руками. Кругом послышались радостные, изумленные крики. Сиара не могла говорить. В ней поднялось ликование, дыхание перехватило. Вот оно! Сбылась мечта, которую в каждом из них лелеяли и поддерживали их матери и бабушки. Тут смеющиеся, взволнованные дети прорвались через цепь взрослых, опустившихся на колени. Они не могли больше сдерживаться, столпились возле воина и его коня. Родители вскочили на ноги и поспешили к сыновьям и дочерям. Отцы и матери сокрушались по поводу этого юного нетерпения и напрасно пытались восстановить подобие порядка, необходимого для достойного приема такого гостя.
Дети окружили Кухулина и уставились на него большими круглыми глазами. Они расправили крылья и толкались, словно птенцы, которые пытаются выпихнуть друг друга из гнезда. Внезапно воин почувствовал себя одиноким, ошеломленным воробьем.
– Партолона! Мы едем в Партолону!
– Мы увидим Богиню!
– В твоей стране правда тепло? И трава зеленая?
– У тебя что, нет крыльев?
– Можно потрогать твою лошадь?
Большой конь Кухулина фыркнул, сделал два стремительных шага назад, подальше от крошечной крылатой девчушки, которая поднялась на цыпочки и пыталась погладить его морду.
– Дети довольно! – Крылатая женщина говорила строгим голосом, но глаза ее сияли, да и улыбка не сходила с губ. – Кухулин подумает, что вы забыли все уроки хороших манер, которым вас учили прабабушки.
Маленькие крылатые существа тут же опустили головы и вежливо пробормотали слова извинения. Девчушка, которая пыталась потрогать лошадь, тоже чуть склонилась, но Кухулин заметил, что она украдкой шагнула вперед и приподняла руку, не оставив мысли тайком погладить коня. Тот снова фыркнул и сделал еще один шаг назад. Настырная девчушка последовала за ним.
«Совсем как Эльфейм в детстве, – нежно подумал брат. – Сестричка добивалась своего, несмотря на запреты».
Впервые с тех пор, как умерла Бренна, Кухулин почти засмеялся.
– Да, моя маленькая, – сказал он, глядя на макушку беловолосой головы. – Его можно потрогать. Только подходи медленно. Он не привык к детям.
Головка запрокинулась. Ребенок одарил Кухулина широкой благодарной улыбкой. Блеснули острые
