Трай, огромный, выдрессированный ею пес, тащил большущий сверток, перевязанный тесьмой, концы которой развевались за ним, как флаги.
Я подбежал к Пэм и расцеловал ее.
— Ники! — Она радостно улыбнулась. — Какие боги вернули тебя обратно? Трай тащит твой костюм для похорон. Примерь его. У дверей церкви будет полно телевизионных камер, и наша старушка бросится с крыши, если ее драгоценный сыночек не будет выглядеть самым элегантным на всем побережье. Слава богу, я помню, что не должно быть никаких складок.
Она схватила меня за руку и потащила за собой прочь от дяди Ганса к небольшому домику, который походил не то на таитянский крааль, не то на гаитянский крааль, не то просто на какой-то крааль. Трай упорно тащил за нами сверток.
— Старушка сказала тебе, что она собирается играть Нинон? — на ходу спросила Пэм.
— Да.
— Это, конечно, пока неофициально. Контракт не подписан, но, кажется, все решено, и это нас спасает.
— Спасает? — изумился я.
— Я ничего не сказала тебе перед твоим отъездом. Я вообще никому не говорила. Я даже самой старушке сказала об этом пару недель назад, но мне страшно. Ты знаешь, как она все проматывает? Так вот, мой дорогой, у легендарной Анни Руд за душой нет ни цента. А деньги, которыми она швыряет налево и направо, оборачиваются долгами. У нас нет ни гроша. Поэтому я говорю: да здравствует Нинон де Ланкло! Если бы не это, пришлось бы просить милостыню.
Мне стало совсем худо.
— Трай, — велела Пэм, когда мы дошли до домика, — отдай Ники его костюм.
Трай разжал челюсти, и сверток упал к моим ногам, но когда я нагнулся, пес зарычал.
— Трай! — крикнула. Пэм.
Он немного поворчал, но все же разрешил мне притронуться к свертку.
— Какая непослушная собака, — возмутилась Пэм.
— Трай! Ты наказан. Четыре прыжка с кувырканием!
Но для пса это не было наказанием. Он проделал кувырки с огромным энтузиазмом. Я вошел в комнату, примерил костюм и предстал перед Пэм. Часть домика, где находился бар, имитировала жилище колдуна. Столами и стульями служили колдовские барабаны. За одним из них сидела Пэм и потягивала джин.
«Пэм пьет перед ланчем? Значит, случилось нечто ужасное», — подзумал я. Пэм твердо придерживалась незыблемого английского правила: пить следует лишь после заката солнца.
Судя по всему, пиджак был в порядке. Пэм придирчиво осматривала меня со всех сторон и, наконец, одобрила.
Она долго разглядывала брюки, но тут я не выдержал.
— Что вы делали у Нормы?
Мне-то казалось, что неожиданная атака застанет Пэм врасплох, но я немедленно поплатился за это. По лицу Пэм пробежала тень, и передо мной стояла дочь британского полковника, с презрением относящаяся к актерам.
— Бог мой, Ники, о чем ты говоришь?
— Почему вы все были там, когда она упала?
Пэм слегка покраснела и устремила взгляд в сад, где дядя Ганс занимался своими делами.
— Иногда я просто прихожу в отчаяние, — вспыхнула она.
— Кто тебе это сказал? Дядя Ганс? Джино?
— Прелесть Шмидт. Это был уже нокаут.
— Прелесть? Откуда ей знать?
— Она говорит, что когда в тот вечер вы уходили, мать велела отвечать, что все у Ронни. А на следующее утро была к ней чрезвычайно мила и попросила держать язык за зубами.
— Но… но… Почему Анни не сказала мне? Надо же. Прелесть… Что мы о ней знаем? Она же здесь совсем недавно.
— Она поклялась, что никому не говорила, — добавил я, не очень-то веря в эти клятвы.
Пэм отхлебнула глоток джина с тоником без льда, что также было для нее необычно.
— Мне следует убить себя!
— Все так плохо?
— Конечно! А если пронюхает пресса? Или полиция?
— Расскажи же мне все.
— О, Ники, наверное, теперь я просто обязана это сделать. Признаться, давно пора, потому что кроме нас с тобой о старушке некому позаботиться.
— Не надо так говорить. Ты бы слышала ее собственные заявления.
— Ты же знаешь, что это ложь, Ники. Твоя мать — самая удивительная женщина в мире. Просто она не хочет, чтобы ее без нужды беспокоили. Но, мой дорогой, если бы ты знал, что случилось на самом деле… Скверно, очень скверно.
— Расскажи, только с самого начала, — подавшись вперед, взмолился я.
Вот что случилось в ту ночь. По крайней мере, столько мне удалось выудить из беспорядочного рассказа Пэм.
Глава 5
Первой «скверной» вещью, по словам Пэм, была страсть Ронни к матери. Вероятно, связь с Сильвией Ла-Мани, увлечение «звездочками» и тому подобное плюс запутанные отношения с Нормой — все это ему осточертело. Он стал преследовать мать по пятам, и это было еще «сквернее», так как сама она не придавала значения его влюбленности. Мать постоянно бывала у них на правах старинной и близкой подруги. Она же заставила Ронни дать Норме роль Нинон.
Конечно, сама мысль об этом была ему ненавистна. При всей любви к матери он не мог не видеть, что с Нормой в роли главной героини фильм провалится, и проще сразу выбросить шесть миллионов на ветер. Но мать продолжала гнуть свою линию, и через две недели после моего отъезда в Париж торжественно объявила дома, что Норма будет играть роль Нинон де Ланкло. Она бросит пить и станет брать уроки французского языка у маленького негра, которого мать разыскала в Санта-Монике. Через полтора месяца начнутся съемки.
— Подумай, Пэм, все шашни Ронни с Сильвией прекратятся. Теперь дорогая Норма имеет шанс начать новую карьеру.
Бедняжка Пэм, чьи мысли и заботы были совсем о другом, огрызнулась:
— А не лучше ли подумать о новой карьере для несравненной Анни Руд?
Отчаяние придало ей смелости, и она заговорила о финансовых затруднениях. Мать это ничуть не встревожило. Она подсела к пианино и начала одним пальцем наигрывать какую-то легкомысленную мелодию.
— Дорогая Пэм, у нас будет достаточно времени подумать об этом, когда Ронни и Норма снова станут счастливы.
После этого разговора она целую неделю отказывалась от встречи с Ронни, хотя он звонил ей по нескольку раз на день.
— Мое дело сторона, дорогая Пэм, — заявила мать, и вместо того, чтобы сократить расходы, пустилась в разгул. Сперва она улетела в Лас-Вегас на крестины ребенка крупного гангстера Стива Адриано, владеющего половиной Лас-Вегаса. Потом она занялась Билли Крофтом, очередным опереточным гением, потом стала возить сирот в зоопарк в Сан-Диего, где ее сфотографировали на верблюде с самой маленькой и самой большой сиротками.
Все это сразило бедняжку Пэм, которую предстоящее банкротство приводило в ужас.
