— Мистер Дамблдор, — робко спросила Гермиона, — это Ваша сестра? Ариана?
— Да, — процедил Аберфорс. — Читали Риту Скитер, барышня?
Даже в розоватом свете очага было видно, что Гермиона покраснела.
— Нам о ней говорил Эльфиас Додж, — сказал Гарри, пытаясь защитить Гермиону.
— Старый хрыч, — пробормотал Аберфорс, делая очередной глоток мёда. — Этот верил, что солнце светит из кабинета моего брата. Хотя, многие верили, судя по всему, вы трое тоже.
Гарри промолчал. Он не хотел делиться сомнениями и неопределённостью относительно Дамблдора, над которыми ломал голову уже несколько месяцев. Он сделал свой выбор, когда копал могилу для Добби, принял решение двигаться дальше по извилистой, полной опасностей дороге, которую ему указал Альбус Дамблдор, согласиться с тем, что ему не рассказали всего, что он хотел бы знать, но просто довериться. Ему не хотелось снова сомневаться, не хотелось слышать ничего, что могло бы заставить его отклониться от своей цели. Он встретился взглядом с Аберфорсом, глаза которого были потрясающе похожи на глаза его брата: возникало ощущение, что ярко-голубые глаза видят насквозь человека, которого рассматривают, и Гарри пришло в голову, что Аберфорс читает его мысли и презирает его за них.
— Профессор Дамблдор любил Гарри, очень сильно, — тихонько проговорила Гермиона.
— Да неужели? — сказал Аберфорс. — Поразительно, как много людей из тех, кого любил мой брат, кончили хуже, чем если бы он не лез к ним.
— О чём вы? — задушено спросила Гермиона.
— Не твоё дело, — огрызнулся Аберфорс.
— Но это серьёзное обвинение! — сказала Гермиона. — Вы… Вы о своей сестре говорите?
Аберфорс сердито посмотрел на неё. Его губы шевелились, будто он пережёвывал слова, которые не хотел произносить. Затем его прорвало.
— Когда моей сестре было шесть, на неё напали три маггловских мальчишки. Они увидели, как она колдует, когда подглядывали сквозь изгородь на заднем дворе. Она была ребёнком и не могла контролировать себя, ни один колдун или ведьма в этом возрасте не могут. Полагаю, то, что они увидели, напугало их. Они перелезли через ограду и, когда она не смогла объяснить им, в чём фокус, они малость увлеклись, пытаясь заставить маленькую дурочку перестать делать это.
Глаза Гермионы в свете огня были огромными, Рон выглядел несколько побледневшим. Аберфорс поднялся, он был таким же высоким, как и Альбус, и неожиданно страшным в своей ярости и боли.
— То, что они натворили, разрушило её, она так никогда и не оправилась от этого. Она бы не использовала магию, но не могла от неё избавиться — сила осталась в ней и сводила с ума, когда она не могла её контролировать, сила вырывалась наружу, и тогда сестра становилась странной и опасной. Но чаще всего она была ласковой и пугливой и безобидной.
Отец выследил тех подонков, что сотворили с ней это, — продолжил Аберфорс, — и напал на них. И его за это заточили в Азкабан. Он никогда так и не признался, почему так поступил, потому что если бы в Министерстве узнали, что стало с Арианой, её бы наверняка упекли в Св. Мунго. Они бы объявили её, неуравновешенную, с силой, рвущейся наружу в моменты, когда она не могла с ней справиться, серьёзной угрозой Международному Уставу Секретности.
Мы должны были держать её в безопасности и избежать огласки. Мы переехали, сделали вид, что она больна, и мать ухаживала за ней, стараясь, чтобы она всегда была счастлива и спокойна.
Её любимцем был я, — сказал он, и с этими словами сквозь морщины и спутанную бороду Аберфорса проглянул неряшливый школьник. — Не Альбус — тот, когда был дома, вечно сидел в своей комнате, читая книги или подсчитывая награды, ведя переписку с 'наиболее выдающимися личностями в современном магическом мире', — передразнил Аберфорс. — Он не хотел с ней возиться. Я ей нравился больше. Я мог уговорить её поесть, когда она отказывалась есть у матери, я мог унять её, когда она злилась, а когда она была спокойная, то помогала мне кормить коз.
А потом, когда ей исполнилось четырнадцать… Понимаете, меня там не было, — продолжил Аберфорс. — Если бы я был там, я бы смог успокоить её. У неё случился очередной приступ ярости, а мать была уже не так молода, и… это был несчастный случай. Ариана не могла справиться с собой. Но мать погибла.
Гарри испытывал смесь жалости и отвращения, он не хотел больше ничего слышать, но Аберфорс продолжал говорить, и Гарри размышлял, как много времени прошло с тех пор, как тот рассказывал эту историю и рассказывал ли вообще когда-либо.
— Это поставило крест на кругосветном путешествии Альбуса в компании Доджа. Они оба приехали домой на похороны матери, и Додж уехал дальше сам по себе, а Альбус стал главой семьи. Ха! — Аберфорс сплюнул в огонь.
— Я говорил ему, что присматривал бы за ней, мне до школы дела не было, я бы дома остался и занимался ею. А он сказал, что я должен закончить обучение и что он возьмёт сестру на себя вместо матери. Маленькое унижение для Мистера Отличника — за уход за полусумасшедшей сестрой, чтобы она в какой-то момент не взорвала дом, не полагается наград. Но несколько недель он неплохо справлялся… пока этот не появился.
И тут черты Аберфорса приобрели действительно опасный вид.
— Гриндевальд. И братец наконец-то получил равного себе собеседника, такого же блестящего и талантливого, как и он сам. И уход за Арианой отошёл на второй план, пока они строили свои планы о новом порядке в колдовском мире, и как они отправятся искать Дары Смерти, и обо всём прочем, что их так интересовало. Великие планы ради блага всего колдовского сообщества, и если пренебречь одной юной девушкой, какое это имело значение, когда Альбус трудился во имя высшего блага?
Но через несколько недель мне это надоело. Мне вот-вот пора была возвращаться в Хогвартс, и я сказал ему, им обоим, прямо в лицо, как вам сейчас, — и Аберфорс взглянул на Гарри, и несложно было представить себе его подростком, напряжённым и злым, лицом к лицу со старшим братом. — Я сказал ему, лучше откажись сейчас. Ты не можешь перевозить её, она не в подходящем состоянии, ты не можешь таскать её с собой, куда ты там собираешься, пока говоришь свои умные речи, пытаясь найти сторонников. Ему это не понравилось, — сказал Аберфорс, и огонь, отразившийся в его очках, ненадолго заслонил его глаза — они снова стали белыми и слепыми. — Гриндевальду это совсем не понравилось. Он разозлился. Он сказал мне, что я маленький глупый мальчик, пытающийся встать на пути у него и моего великолепного братца… Неужели я не понимаю, что нашу несчастную сестру больше не пришлось бы скрывать, как только они изменят мир и позволят колдунам перестать прятаться и укажут магглам их место?
Началась ссора… и я вытащил палочку, и он вытащил свою, и лучший друг моего брата наложил на меня Круциатус… Альбус пытался остановить его, и мы все трое подрались, взрывы и вспышки света выбили её из колеи, она не могла вынести это…
Кровь отлила от лица Аберфорса, будто ему нанесли смертельную рану.
— …я думаю, она помочь хотела, но на самом деле, просто не знала, что делает, и я не знаю, кто из нас это сделал, кто угодно мог — и она умерла.
Его голос прервался на последнем слове, и он опустился на ближайший стул. Лицо Гермионы было мокрым от слёз, а Рон был почти так же бледен, как и Аберфорс. Гарри не испытывал ничего, кроме отвращения. Он хотел бы никогда не слышать этого, вымыть это из своего сознания.
— Мне… мне очень жаль, — прошептала Гермиона.
— Умерла, — прохрипел Аберфорс. — Умерла навсегда.
Он вытер нос рукавом и прочистил горло.
— Конечно же, Гриндевальд смылся. За ним у него на родине и так уже кое-что числилось, и ему не хотелось, чтобы Ариану тоже на него повесили. А Альбус оказался свободен, не так ли? Свободен от обузы, которой была сестра, свободен, чтобы стать величайшим колдуном в…
— Он никогда не был свободен, — сказал Гарри.
— Что-что? — спросил Аберфорс.
— Никогда, — повторил Гарри. — В ту ночь, когда умер Ваш брат, он выпил зелье, которое его с ума свело. Он начал кричать и умолять кого-то, кого там не было. 'Не трогай их… лучше меня…'
Рон и Гермиона уставились на Гарри. Он никогда не рассказывал подробностей происшедшего на острове в озере: события, последовавшие за их с Дамблдором возвращением в Хогвартс, полностью это заслонили.
