слезами.
Именно Тобин предложила поискать убежища в опустевшем гарнизоне ниже Феруче. Большинство беженцев предпочло отправиться по главной дороге, которая через горы Вереш вела в Марку. Горящий замок освещал все вокруг, и в этом свете Сьонед видела раны куда более серьезные, чем ее собственные. Оствель спросил какую-то служанку, погиб ли кто-нибудь в пламени, но та лишь пожала плечами.
— Насколько я знаю, нет. Большинство было во дворе, пило за здоровье принцессы и новорожденного. — Лицо женщины внезапно сморщилось. — А теперь она умерла, и младенец, и три других мальчика тоже…
Мужчина, шагавший с ней рядом, сказал:
— Когда об этом узнает верховный принц, я и монеты не дам за жизнь каждого, кто в этот день оказался в Феруче.
Я не знаю вас. Должно быть, вы приехали с лордом из Кунаксы, который прискакал несколько дней назад. Посоветуйте своему хозяину как можно скорее исчезнуть. Я и сам собираюсь сделать то же.
Выслушав это, Сьонед слегка поколебалась, а потом потянулась к Оствелю и взяла его за руку.
— Оставь все как есть, — прошептала она. — Наверно, я никогда этого не узнаю. — Сьонед прошла еще несколько шагов, а потом горько добавила:
— По крайней мере я знаю, что собиралась убить Янте, и несу за это ответственность. — Она крепко прижала к себе ребенка. — Ниже моего достоинства делать вид, что это был несчастный случай.
Вскоре они отделились от толпы, незаметно скользнув в придорожные скалы. Когда последние беженцы прошли мимо, они вылезли и принялись спускаться по каменистой тропе, которая вела в гарнизон. Близился рассвет, когда они достигли намеченной цели. Укрывшись внутри, они стояли у выбитых окон и следили за тем, как высоко на скалах догорает Феруче. Сьонед качала испуганного младенца и не отдавала его ни Тобин, ни Оствелю даже тогда, когда принцесса предложила заняться ее ожогами на плече и щеке.
— Нет. Мне не больно. Оставьте меня одну.
У Тобин хватило мудрости не докучать ей. Сьонед, скрестив ноги, сидела в дверном проеме, держа в объятиях наконец-то уснувшего сына, и смотрела на горящий замок. Пока ребенок находился у нее на руках, можно было не думать ни о прошлом, ни о будущем. Пусть Тобин и Оствель заботятся о том, как им вернуться в Стронгхолд. А у нее на это не было сил.
Она опустила глаза на изумруд, снова занявший место на ее руке. Пламя, горевшее на вершине скалы, отражалось в глубинах камня, смешиваясь с его собственным огнем и собственной таинственной жизнью. Как-то давным-давно Андраде сказала ей, что если очень захотеть и как следует постараться, то видение станет явью. Да, она захотела и постаралась, и теперь на руках у нее бил ребенок и ожог на плече, который превратится в глубокий, широкий шрам.
Но другой ожог был у нее на щеке; ожог, которого не должно было быть, и пульсирующая, саднящая боль стала жгучим напоминанием о том, что сила делать видения реальностью — это еще не мудрость…
Над Речным Потоком вставал рассвет, такой же чистый, как бивший неподалеку родник, и Уриваль, начавший было сплетать солнечные лучи, задержался, чтобы насладиться красками утра. Они были нежными, розовато-серыми и кое-где зеленовато-золотистыми, смешанными с хрупкой голубизной неба, напоминавшей фиронский хрусталь. Пока сенешаль летел над Сиром, Луговиной и холмами Вере, усиливавшийся свет делал эти краски более яркими. И все же в них еще оставалось что-то туманное, неуверенное в себе, робкое, застенчивое и прекрасное.
Но цвета, встававшие над скалами Пустыни, были резкими и грубыми: в небо поднимались спирали черно-серого холодного дыма. Он увидел обуглившиеся руины того, что недавно было замком, и испытал такое потрясение, что тут же забыл о прекрасном рассвете. Уриваль искал признаки жизни и нигде не находил их. Тут и там язычки пламени долизывали остатки стропил, но все остальное казалось мертвым и черным. Отдалившись от крепости, фарадим заметил кучки людей с ввалившимися глазами, пробиравшихся через горы на запад. Их на несколько мер опередила группа — всадников; трое из них, нет, ошибки быть не могло, ехали на лошадях из конюшен лорда Чейналя. Он спросил себя, как к Янте могли попасть эти животные, и тут же увидел под седлами голубые чепраки Пустыни. Потрясение снова едва не заставило его потерять контроль над собой, и он издал лишь тихое восклицание, когда присмотрелся и увидел, что на каждой из этих лошадей едет огромный мускулистый страж, везущий в седле спящего ребенка.
Уриваль отступил и взлетел повыше в тихое утреннее небо, пытаясь преодолеть сумятицу в мыслях. Затем сенешаль вернулся к Феруче. Он догадался, кто эти дети, и пришел к выводу, что их мать, должно быть, мертва. Будь Янте жива, она никогда не отдала бы своих сыновей в чужие руки.
Уриваль снова покружил над почерневшими остатками замка. Его внимание привлекло какое-то движение. Три бледные фигуры, едва заметные на бледно-золотистом песке, пробирались к дороге на Скайбоул. Мужчина был высок и широкоплеч, его непокрытые темные волосы блестели на утреннем солнце. Пышные черные волосы одной из женщин были собраны узлом на затылке. Вторая женщина была выше ростом; плотно запахнутый плащ с капюшоном прикрывал то, что она крепко прижимала к груди. Уривалю не нужно было видеть цвет ее волос, чтобы понять, кто это. Ужас пронзил его при мысли о том, что сделала эта женщина.
Он свернул на юг, пролетел над Фаолейном, миновал засоленное болото, мерзкое творение Ролстры, и увидел лагерь Рохана, в котором несмотря на ранний час царило оживление. Уривалю захотелось разыскать юного Мааркена и рассказать ему о Феруче, но он поборол искушение. Андраде следовало узнать обо всем первой; в эту минуту она следила за приготовлениями Ролстры к битве, которая, как все знали, готова была разразиться со дня на день. Небеса над Верешем, где творил свои козни Отец Бурь, расчистились, и на многие меры, вплоть до самых Южных Вод, воздух был свободен от туч. Должно быть, Пандсала уже сообщила отцу то, что Андраде вскоре предстояло поведать Мааркену: наступала хорошая погода, самое подходящее время для атаки.
Вернувшись в Речной Поток, сенешаль очнулся в тихом саду, обнесенном стенами, и немного отдохнул перед тем как направиться к скамье, на которой он оставил Андраде. Она сидела погруженная в себя, закрыв глаза и крепко стиснув руки, и вокруг нее слабо поблескивал закрученный спиралью солнечный свет, как иногда бывало, когда за работу брались самые искусные из «Гонцов Солнца». Уриваль почтительно молчал, размышляя о том, как рассказать Андраде о Феруче, и вспоминая наклон тела Сьонед, несшей в руках что-то легкое…
Наконец Андраде открыла глаза, в которых искрилась радость, и засмеялась.
— Уриваль! Скорее, или ты все пропустишь!
Он подчинился и последовал за ней, ошеломленный весельем, окрашивавшим спектр Андраде в яркие цвета и плясавшим вокруг наспех сплетенных им лучей света. Примерно в сорока мерах от Речного Потока, далеко к югу от лагеря Ролстры, сооружали аванпост двести солдат верховного принца. Однако строгая военная дисциплина тут же полетела кувырком, ибо эти глупцы не придумали ничего лучшего, чем занять охотничьи угодья драконов, и разгневанный молодняк тут же напал на них.
Перепуганные лошади разбежались во все стороны, едва увидев нацеленные на них острые когти; конные мужчины и женщины удирали во все лопатки, а кое-кто лежал на земле, с головой закутавшись в плащи, пока юные драконы плевались огнем, кружились в воздухе и стрелой налетали на захватчиков, стремясь изгнать их со своей земли. Стремительно пикировавшие зеленовато-бронзовые, темно-золотистые и красно-коричневые создания с лета сильно выросли, но большинство их еще сохранило способность изрыгать огонь, который многим сильно подпалил зад.
Кругом царил хаос; враг был разгромлен полностью и окончательно. Серый дракончик с голубыми подкрыльями злобно реял над полевой кухней; когда повар обратился в бегство, крылатая тварь уселась на край огромного котла и роскошно позавтракала. Выхлебав почти все варево, она подняла голову и удовлетворенно рыгнула, испустив при этом целый сноп искр. Два юных дракона, один почти черный, а другой пятнисто-коричневый, устроили драку из-за фиолетового плаща; очевидно, их внимание привлек запах овечьей шерсти. Кое-кто из молодняка гнался за обезумевшими от страха лошадьми, у которых, казалось, отросли крылья. Какой-то дракончик вцепился когтями в седло, разорвал подпругу, поднял добычу в воздух и издал радостный крик. Но когда он наклонил голову и откусил кусочек сыромятной кожи, то с отвращением плюнул и уронил седло прямо на макушку какой-то женщины-воина, которая зашаталась, схватилась за голову и рухнула наземь, словно срубленное дерево.
