Рохан двигался очень медленно. Он оттолкнулся от земли, придержал ребра здоровой рукой и нащупал пальцами другой левое колено, словно пытаясь опереться о него. Мой сын. Тело его горело, как от ожога, но в правой руке было зажато что-то холодное и влажное от росы. Он подобрал ногу под себя, перенес тяжесть тела на другое колено и сквозь жгучий туман посмотрел на деда своего сына.
Ролстра улыбался. Он продолжал улыбаться даже тогда, когда Рохан рванулся вперед и вверх и воткнул стиснутый из последних сил нож в нежное горло верховного принца.
Длинное лезвие вонзилось в шею ниже подбородка, и Рохан всаживал его все глубже и глубже, пока оно не пробило язык, небо и не достигло мозга. I Верховный принц опрокинулся на бок. Рохан следил за его падением, зная, что Ролстра мертв. А затем сырая трава, испачканная кровью, ринулась ему навстречу, и наступила темнота…
Только испуганный, хриплый голос Чейна помог Андраде понять, что она все же вырвалась из неистового холодного звездного пламени, бледность которого подавляла все остальные цвета. Она слышала его, одновременно пытаясь собрать воедино свой расщепившийся на составные части спектр. Другие, уступавшие ей в силе, все еще оставались в плену мерцающего купола. Она изо всех сил старалась разделить их и восстановить индивидуальные спектры каждого фарадима.
Уриваль стал первым: его глубокий сапфировый, бледный цвет лунного камня и сияющий янтарный быстро сложились в знакомый образ. Любовь к истине, мудрость, защита от опасности — все это было Уривалем, и она чуть не заплакала от облегчения, когда спектр сложился. Он помог ей освободить остальных, распутав хаотически переплетенные пряди цветов Сьонед, Тобин и двух испуганных, дрожащих новичков. Известные им цвета двух принцесс были быстро разделены, и любовно восстановленным спектрам перестала грозить опасность потеряться в ночной тени. Когда дошла очередь до последней пары, Андраде оставила знакомый спектр на долю Уриваля, а сама принялась изучать новое, неожиданно появившееся существо. Топаз — острый ум; изумруд-надежда; переливающийся жемчуг-чистота; все это было озарено слепящим сверканием алмаза, олицетворявшего собой красоту и искусность во всех делах. Теперь ясно, кому принадлежит этот сверкающий зелено-бело-золотой спектр. Принцу-«Гонцу Солнца». Сыну Рохана.
— Андраде! — чуть не зарыдал Чейн. Тут она открыла глаза, увидела над собой его испуганное лицо и слегка удивилась, не понимая, почему лежит на земле, опираясь затылком на руку Чейна. Когда Андраде пошевелилась, боль помогла ей понять, что она упала и изрядно ушиблась. — Слава милосердной Богине, — прошептал Чейн. — Я уж думал, что ты потерялась в тени, ..
— Нет, — возразила она и закашлялась. — Меня так просто не возьмешь. — Андраде заставила себя приподняться. — Уриваль…
— Я здесь, — раздался голос неподалеку. Сенешаль с ввалившимися глазами уже хлопотал у тела бесчувственной Пандсалы. — Ты понимаешь, что произошло и как она это сделала? — тихо спросил он. — И почему?
Андраде с трудом проглотила слюну и кивнула,
— Да. Неужели она…
— Меня не интересует ни кто такая ваша «она», ни что случилось, — резко сказал Чейн. — Черт побери, Рохану требуется твоя помощь!
Он потянул Андраде за руку и помог идти. Они пересекли слабую черную линию, которую оставил после себя Огонь. Никто больше не дерзнул войти в круг. Люди Ролстры, видя, что произошло немыслимое и что их принц убит, остолбенели настолько, что не пытались мстить или спасаться бегством: Солдаты Рохана тоже молча застыли на месте. Андраде опустилась рядом с неподвижно лежавшим на земле гибким телом. Звездный свет мерцал на светлых волосах принца Пустыни.
Он был жив. Корка засохшей крови покрывала Рохана как плащ, но он был жив. Андраде кивнула Чейну, тот бережно поднял принца и понес его туда, где Уриваль развел маленький, но жаркий костер. Поднявшись на ноги, Андраде подошла к Ролстре и долго смотрела в его мертвые глаза. Нож Рохана глубоко вошел в его глотку, но на губах Ролстры по-прежнему играла легкая полуулыбка, бросившая Андраде в дрожь. Леди с трудом наклонилась и закрыла ему глаза, но по ее спине все еще бежали мурашки. Потому что Ролстра продолжал улыбаться; как и Андраде, верховный принц наконец получил то, к чему стремился, хотя все вышло не совсем так, как он задумал…
Она приказала накрыть труп фиолетовым плащом и отправилась врачевать раны племянника. У Андраде не было с собой ни мазей, ни бальзамов, ни успокаивающих таблеток. Только бурдюк вина, который нашелся у одного из людей Рохана. Она влила немного в рот принца, пока Уриваль смывал с него кровь. Чейн послал всадников к месту битвы за припасами. Они вернулись на удивление быстро, возглавляемые взволнованными Тилалем и Мааркеном.
Прошло много времени, прежде чем Андраде убедилась, что у Рохана нет тяжелых ран. Он так и не открыл глаза, но полное бесчувствие перешло в глубокий сон; опытный глаз Андраде безошибочно определил это. Приготовили пару носилок: одни для живого принца, другие для мертвого. Тилаль позаботился о том, чтобы спустить со столба знамя Ролстры в знак его гибели. Солдаты Рохана должны были знать, что их принц жив.
Андраде подняла глаза лишь тогда, когда Чейн произнес ее имя и прикоснулся к руке. Его обросшее щетиной лицо было грязным и потным, серые глаза тусклыми и налившимися кровью. Он указал ей на небо, и Андраде с удивлением поняла, что звезды почти погасли, чернота сменилась густой синевой, а на горизонте занимался розовато-золотистый рассвет.
— Драконы… — пробормотал Чейн.
Они летели небольшими группами. Юные дракончики неслись впереди, сопровождаемые не спускающими с них глаз родителями, которые подавали сигнал тревоги при малейшей угрозе их драгоценным чадам. В рассветном тумане темнели очертания этих грациозных созданий, искавших новые угодья, не запятнанные человеческой кровью. Андраде захотелось следовать за ними на новорожденном луче и парить рядом на собственных крыльях; она начинала понимать любовь Рохана к драконам. Для них не существовало сложностей выбора целей и средств, мотивов, предательства, обмана; ничто не заставляло их сражаться с собственной натурой. Она посмотрела на безмятежное лицо племянника и пригладила его мягкие светлые волосы.
— Тебе надо было бы видеть их, — прошептала она. — Они принадлежат тебе, принц драконов.
— Пустыне, — тихо поправил Чейн. — Как и он. И никак иначе, Андраде.
— Я завидую ему… и им, — пробормотала она. — Мне никогда не принадлежало ничего, кроме колец и гордости. И я тоже никому не принадлежала.
— Чтобы получить что-то, сначала нужно что-то отдать. Вот что главное, Андраде. Сначала нужно отдать себя. — Он сделал паузу, опустился рядом с шурином и потрогал его плечо. — Нам повезло, что Рохан всегда знал это.
— А разве не я дала ему Сьонед?
— Ты всерьез думаешь, что Сьонед принадлежала тебе? — мягко спросил Уриваль.
Андраде сжалась. Она поднялась, жестом показала, что Рохана надо положить на носилки, и отвернулась от остальных. Ничего, кроме колец и гордости… Но это было все, чем она владела, и то, что всю жизнь защищало ее.
Вновь на рассвете прозвучал крик дракона, и вновь она подняла взгляд, внезапно задумавшись о том, возможно ли одновременно и принадлежать кому-то, и быть свободной.
Тобин открыла глаза.
Оствель прижимал к груди трепещущего, плачущего ребенка. В устремленных на Сьонед глазах Пола не было ничего от туманной голубизны радужек новорожденного; сейчас в них вспыхивал Огонь. Крошечные ручки вытянулись вперед, кулачки сжались так же, как и кулаки Сьонед. Она по-прежнему стояла на коленях, белый плащ развевался за ее плечами словно крылья дракона, руки были раскинуты в стороны, лицо сводило страшное напряжение. В глазах принцессы отражались звезды, холодное серебряное сияние окружало ее, пронизывая каждую клеточку хрупкого тела, прозрачный Огонь звезд радугой отражался от ее белизны. Тобин знала, что сделала Сьонед, но не понимала, каким чудом ей удалось сплести воедино каждую прядь небесного света со спектрами тех, кто был рядом: Уриваля, Андраде, самой Тобин… и ребенка. Оствель поднял взгляд.
— Он начал кричать. Я не мог успокоить его.
Тобин кивнула. Ничто не могло уберечь малыша от того, что досталось ему по наследству. Он был
