выяснять подробности моего похищения. Он хотел знать все детали моего путешествия в Европу вплоть до исчезновения. Когда я во второй и в третий раз повторил ему, как все происходило, он всплеснул руками и сказал:
– Вы видите – ваш след теряется после прибытия в аэропорт Цюриха.
– Неужели?
– Вы кому-нибудь в аэропорту говорили, куда направляетесь?
– Нет.
– Тогда с того момента, когда вы оказались в городе, вы целиком и полностью находились в руках ваших похитителей, верно? Частный лимузин, частный самолет. Вы очень доверчивый человек.
Он сказал это по-доброму, но я чувствовал себя полным идиотом.
– И нигде не осталось никаких записей? У администрации аэропорта в Тулузе?
– Ваши документы там проверялись?
Я покопался в памяти.
– Нет, они всех пропустили так.
– Ну так какие могут быть записи? Кто может знать, где вы приземлились? И кто знает, что вы поднимались в воздух?
– Но ведь люди просто так не исчезают. У меня есть родители, друзья, которые потребуют расследования.
– У кого потребуют? У Швейцарии? У Франции? К кому они обратятся?
– Не знаю… к
У него на лице появилось лукавое выражение.
– Они ведь могли и о теле позаботиться. Документы при вас?
– Нет. Мой паспорт, мой бумажник… когда я пришел в себя, их не было. Уж не хотите ли вы сказать, что они убили кого-нибудь, чтобы получить тело.
– К чему так жестоко? И потом, это противоречит нашей вере. Уж в таком случае им проще было убить вас. Или меня. Если есть деньги, то раздобыть тело не так уж трудно. А потом… ну, скажем, автокатастрофа. Машина разбилась и сгорела, тело искалечено, вплоть до зубов, – Он замолчал, нахмурившись и размышляя, – Я часто спрашивал себя: а было ли найдено «мое» тело?
– Нет, – сказал я ему.
– Нет, – Казалось, мое сообщение слегка разозлило его, – И никто меня не искал?
– Ведь шла война, такая неразбериха царила. Сообщалось, что вы пропали в море. Вы были торпедированы у побережья Испании. Были?
– Что были?
– Торпедированы.
– Только стаканом шнапса. Я даже не поднимался на борт корабля. В Алжире меня встретили двое единоверцев и предложили лететь до Цюриха в частном самолете. Очень великодушно с их стороны. Мы опрокинули несколько рюмок. Следующее, что я помню, – этот райский островок.
– Кофе, – сказал я. – Мне дали чашечку кофе по дороге в Альби.
– Ну да, – Несколько мгновений он размышлял, нахмурившись, потом возобновил свои рассуждения, – А потом они, вероятно, устроили маленькое представление – кто-нибудь из братьев вашего возраста и сложения зарегистрировался в тулузском отеле, обращая на себя внимание, так, чтобы его непременно запомнили. На следующий день он заявляет, что намерен прокатиться. Спрашивает, как проехать туда, как – сюда, берет напрокат машину, уезжает до вечера и… никогда не возвращается. Машину потом находят – она припаркована где-то в горах за городом. Местность там такая, что потеряться довольно легко. Организуют поиски, но его так и не находят. – Он подумал еще немного, потом покачал головой, – Хотя зачем привлекать внимание к Тулузе – слишком близко к Альби. Может быть, самозванец с вашими документами направляется совсем в другие края. В Германию, Италию… посылает несколько открыток дорогим друзьям, подделав ваш почерк. Ложный след. А затем исчезает.
Впервые за время нашего знакомства он так разговорился, да еще со смаком. Наконец я понял почему. Он составлял сценарии – первый, второй, третий, четвертый, превращая мое похищение в дешевый триллер. После этого разговора, доставившего ему немало удовольствия, я несколько дней пребывал в угнетенном состоянии. А он просто хотел мне показать, что существуют десятки способов стереть меня с лица земли. У меня осталась одна надежда – Клер. Когда она узнает, что я исчез, направляясь в Цюрих, уж она-то непременно заподозрит худшее. Добрая, старая Клер! Она меня не бросит. Она обязательно найдет меня. Она не успокоится, пока я не буду спасен.
А потом наступил день, когда и эта слабая надежда исчезла – внезапно и навсегда, так резко, что и вспоминать об этом больно.
Время от времени (непредсказуемо и без всякой логики) я получаю посылки из большого мира. Газеты, журналы почти месячной давности – их мне приносят обычно на следующий день после прихода пакетбота с провизией. Одна из женщин оставляет посылку на моей террасе вместе с завтраком. Я так полагаю, это отражает чье-то представление о человечности. Может быть, Анджелотти, хотя записки к посылке ни разу приложено не было. Пресса бывает американской и французской, английской и немецкой. Неважно, кто и зачем присылает мне это; я всегда читаю с интересом – каждую страницу, каждое слово, задерживаюсь над ними как можно дольше, получаю максимум удовольствия, а потом прочитываю все снова – от начала и до конца.
В тот день (на вторую неделю одиннадцатого месяца моего заключения; тогда я еще вел счет дням) я, проснувшись, рядом с подносом, на котором мне приносят завтрак, обнаружил книгу – потрепанную в бумажной обложке, разлетающуюся на отдельные страницы. Название: «Вот когда я пришла». Подзаголовок: «Инфантильное наваждение и преждевременное слабоумие современной кинокультуры». Автор: Кларисса Свон. Еще одно собрание ее рецензий и эссе. До этого сборника вышло три других.
Я загорелся благодарностью и предвкушением. Я перевернул драгоценную книжку в руках и, как я и ожидал, с задника на меня смотрела Клер – проницательная, умная, сексуальная. Слезы навернулись мне на глаза, взгляд затуманился, и несколько секунд я никак не мог прочесть, что было написано на заднике. Когда глаза чуть стали просыхать, текст перед ними начал проясняться. Я словно бы читал сквозь облако.
…последняя книга… горькая утрата… подготовлена к публикации перед необъяснимым исчезновением автора… достойная память самому востребованному кинокритику Америки… ее многочисленные поклонники нескоро забудут…
Я скакал с одного слова на другое, пытаясь проглотить их все сразу, перечитал несколько раз, прежде чем смог понять целиком. Эти строки сообщали читателю, что он держит в руках
Мои руки, сжимая книгу, мяли ее, пытаясь выжать из страниц больше, чем там было написано. Потом я быстро перешел к предисловию. Оно было коротеньким и принадлежало перу Арлин Флейшер из Музея современных искусств, которая всего лишь воздавала щедрую хвалу Клер. Лишь две фразы из предисловия частично отвечали на вопросы, вертевшиеся в моей голове. Одна говорила о «трагическом исчезновении Клариссы Свон после несчастного случая на море прошлым летом». Другая определяла место происшествия: «после посещения ею кинофестиваля в Сиднее, Австралия». И все. Несчастный случай на море. Несчастный случай с чем? Какой несчастный случай? И почему «исчезновение», а не гибель? Вероятно, потому, что тело не было найдено.
От отчаяния я хотел кричать. И я закричал, издав протяжный, пронзительный вой боли и ярости. У меня не было сомнений, абсолютно никаких, в том, что она разделила мою судьбу. Исчезла в море, но не утонула. Теперь она в заточении. На островке вроде этого. Как это могло случиться? С какой стати она отправилась морем в Сидней? Господи боже мой! Кругосветное путешествие! Ее муж – яхтсмен. Неужели это произошло во время медового месяца? Может быть, ее муж, как и Анджелотти, был тайным сиротой, выжидавшим в засаде? Я знал, что это за фестиваль. Он должен был состояться в прошлом августе, через три месяца после того, как Клер отправилась в свое путешествие. Да, пожалуй, именно так. Она могла какое-то время провести в Австралии, посетить фестиваль, потом села на яхту, вышла в море и… исчезла.
В голове у меня пульсировал один вопрос.
