– Да, это большой белый «мерседес». Он припаркован…
– Ты его сможешь найти?
– Конечно.
– И фильм в машине?
– Да. Когда я уходил, Джером перегружал его в багажник.
– А теперь слушай внимательно. Как, на твой взгляд, – ты достаточно трезв?
– Ну, думаю, более или менее, – Вообще-то я весь вечер пил, не отставая от Клер, и недоумевал – почему она выглядит куда как менее пьяной, чем чувствовал себя я. Видимо, подумал я, она держится исключительно на нервах.
– Тогда выпей еще пару порций покрепче. Потому что трезвым ты никогда не сделаешь того, о чем я тебя попрошу. Во-первых, ты должен найти Шарки. Кто-то сказал, что он у бассейна. Тащи его, даже если он на все свои несчастные три дюйма застрял в какой-нибудь красотке. Слышишь?
– Да…
– Тащи его к машине Юргена. И украдите фильм.
Эти слова эхом разнеслись по петляющему, призрачному коридору, но дошли до меня не сразу.
– Украсть фильм? Как это?
– Взломайте дверь машины. Вытащите оттуда фильм. Погрузите его в вашу машину. Отвезите домой. Вот как.
– Но машина заперта. У Джерома были ключи…
– Вот для этого тебе и нужен Шарки. Он прекрасно знает, как взламывать автомобильные дверцы.
– Знает?
– Может, и не знает. Может, он ничтожный врун. Но он много лет рассказывал о том, как был вором. В его далекой выдуманной юности был романтический уголовный этап. Если он запамятовал, напомни ему, каким он был мошенником. Говори что угодно, лишь бы он тебе помог. Если он уже напился, то из куража сделает что угодно.
– Но Клер… это же
Она в бешенстве напустилась на меня:
– Это не воровство. Это политический акт, ты понимаешь? Этот самодовольный гитлеровский выкормыш
– А если мы не сможем открыть дверь? Что, если?..
– Не сможете достать фильм – подожгите машину.
– Что?
– Подожгите. Взорвите. Уничтожьте ее.
– Я не умею это делать.
– Бог ты мой! Бросьте спичку в бензобак.
– Нет, Клер… Я не могу… Я не буду…
Внезапно в ее глазах появились слезы. В смущении она со всей силы въехала мне по физиономии. Удар получился довольно болезненный, но он свидетельствовал о крайней серьезности ее намерений.
– Слушай, у меня тут опять Вторая мировая война. Я позволяю этому нацистскому ублюдку, этому долбаному педику вываливать в говне то, что мне дорого, только чтобы задержать его там. Ты знаешь, что я чувствовала, пока сидела и слушала этого… этого… Да меня за это нужно наградить медалью конгресса. А теперь иди и делай, что я тебе сказала, или больше никогда, никогда,
– А если меня поймают?
– Ну, не знаю. Отстреливайся.
– Клер!
– Темно – хоть глаза коли. Тебя никто не увидит. А увидят – изобрази дурачка. Да тут воровство продолжается всю ночь. Кого это волнует? Я задержу Чипси и этого
Я стоял перед ней беспомощный, потрясенный и отчаявшийся. Смилостивившись, она подошла и подарила мне такой горячий поцелуй, какого я от нее еще не получал.
– Для меня это – все, – сказала она.
Бог ты мой, просто Лорен Бэколл, посылающая Боги на опасное ночное задание{105}.
Я отправился на поиски Шарки, пытаясь найти оправдание просьбе Клер. Нужно было встать на ее точку зрения. Для нее «Les Enfants du Paradis» были не просто фильмом. Это было прекрасное произведение искусства, созданное в знак неповиновения агрессору-варвару и принадлежащее к особой категории. Разве может она позволить, чтобы хоть одна копия фильма попала в руки захватчика? Я знал, чего она боится. Папочка Юргена фон Шахтера не уничтожит ленту – он сделает с ней кое-что похуже. Он будет с удовольствием смотреть ее, словно у него есть на это право. Конечно же, это не должно случиться!
Я нашел Шарки у бассейна – мертвецки пьяного и все еще голого в компании пяти-шести таких же голых людей. К моему удивлению, он живо откликнулся на мое предложение – «реквизиция», вот здорово, именно так он это себе и представлял. «Класс!» – заорал он. Не вполне отдавая себе отчет в том, насколько важно соблюдать конфиденциальность, он громко пригласил своих собассейников присоединиться к нам. Когда мы пустились через лужайку, некоторые из них – хотя и не все – взяли на себя труд надеть халаты или обвязаться полотенцами. Они, в свою очередь, по пути приглашали других. К тому времени, когда наконец добрались до машины, мы представляли собой сборище налетчиков-любителей, производившее столько шума, что можно было услышать в самом дальнем конце владения. К счастью, шум производили не только мы. Джазовый оркестрик, расположившийся на крыше виллы, наполнял ночной воздух резкими звуками.
Если бы кто-нибудь заснял события следующего часа, то Шарки, Гейтс и компания вполне могли бы соперничать с кистоунскими копами{106}. Шарки заверил меня, что вскроет машину ровно за тридцать секунд – это не проблема. «Только багажник», – сказал я ему, зажигая спичку за спичкой, чтобы осветить замок. Он без толку провозился несколько минут, после чего одна из подвыпивших девиц решила ускорить процесс и, выковыряв здоровенный камень, швырнула его в заднее стекло. Ее друзья, желавшие тоже принять участие в веселье, принялись колотить другие окна.
– Ну просто класс! – вопил Шарки, пробираясь в машину через заднее окно, – Я заведу эту телегу за тридцать секунд ровно.
– Нет-нет, – сказал я, – Мы не собираемся угонять машину. Машина нам не нужна.
– Мы не угоняем машину? А что мы тут тогда делаем, амиго? – спросил он.
– Мы воруем фильм.
– Какой фильм?
– В машине лежит фильм. В багажнике.
– Нет, не в багажнике, – сказал Шарки, – Вот она – на заднем сиденье.
Я заглянул в темный салон машины. И верно – Шарки развалился на картонках с пленкой.
– А я думал – в багажнике, – сказал я.
– Так это фильм или это не фильм? – спросил Шарки и начал перекидывать мне через окно коробки. Только уложив коробки пирамидой, я понял, что моя машина отсюда далековато.
– Шарки, – сказал я, разглядывая тяжелые коробки, – а ведь нам еще нужно отнести все это на другую сторону дома.
– Нет проблем, – успокоил меня Шарки, – Все, слушай меня. Нужна помощь, – закричал он.
Тем временем несколько человек вовсю трудились над «мерседесом» Юргена – разбивали фары, отрывали дворники, прокалывали покрышки. Другие, зачарованные этим зрелищем, стояли и глазели на происходящее. По призыву Шарки они похватали картонки с пленкой.
