увидеть, нет ли среди них кого-нибудь кто был им неприятен. Но сэр Перси-Перси! Его дом сгорел, он все ещё продолжает дымиться и нет никого, кто вылил бы на него ведро воды.
- Я пойду узнать новости, - энергично сказал сэр Бэзил, схватив свою трость. И вышел, сказав Вильгельмине, чтобы её успокоить, что направляется в 'Таверну канатчиков', где он обычно отмечал все интересные городские события и где три раза в неделю играл в карты с сэром Перси-Перси. Перед тем как закрыть за собой дверь, сказал:
- Поставь чай перед дверью комнаты для гостей и постучи. Для молодой девушки неприлично входить в комнату к мужчине.
- Конечно, крестный.
Несколько мгновений спустя, будучи уже на набережной, сэр Бэзил оглянулся и с удовлетворением увидел свою племянницу в окне её комнаты, нежно махавшую ему рукой, как это она делала всегда, когда он отправлялся на прогулку. Позади неё - но сэр Бэзил не мог этого видеть - находился Тюльпан, в такой позе, которая не оставляла никакого сомнения относительно его занятия, так как он раздевал Вильгельмину, задрав ей юбку до самой спины. Уточним, что приличия были соблюдены и поднос с чаем стоял перед комнатой для гостей.
Тюльпан сражался, как лев. Это вызвало большое уважение у Вильгельмины, которая под утро выбралась из своего вольтеровского кресла, чтобы проводить его. Обнаружив, что гость свалился на пороге, она взвалила его на плечи, нагруженнная таким образом спустилась в погреб убедиться, что сэр Бэзил будет ещё по крайней мере двенадцать часов находиться в плену приятных воспоминаний об юрансонском, и подняла Тюльпана в комнату для гостей - не заботясь о приличиях.
Это было первый раз (или если уж быть точным, учитывая суету у окна, пятый) когда Тюльпану пришлось заниматься любовью с истинным монументом и это ему льстило. С другой стороны, Вильгельмина получала такое удовольствие, что чувствуя приближение момента величайшего наслаждения, она начинала обратнный отсчет, создавая все более и более учащенный ритм: семь, шесть, пять, четыре, три, два, один. Трах!!!
Кроме того, она была несколько менее болтлива по сравнению с Присциллой Мильтон, и когда он вспоминал о той, то возникало сомнение, а была ли она на самом деле. Так далеко были Америка, Велли Форж и Лафайет! И когда он думал о тех временах, то в его памяти, как прекрасное видение, возникала Ненси Бруф, девушка из цирка. И Летиция. Но Летиция, как мы знаем, никогда не была вычеркнута с его карты страны Нежности. По крайней мере, он верил этому в тот час завтрака.
* * *
Они оба искупались, друг за другом, так как ванна могла вместить лишь одну Вильгельмину, и занялись своим туалетом, полагая, что вскоре может вернуться сэр Бэзил. Тут Вильгельмина, будучи без сомнения особой несколько болтливой, не нашла ничего лучшего, как перейти к самому важному.
- Тьюльпан, - позвала она, находясь в своей комнате. Их разделяла лестничная площадка.
- Да, дорогая? - отозвался Тюльпан, приводивший себя в порядок в комнате для гостей. Появившись в дверном проеме, Тюльпан тут же осознал свою промашку.
- Кто этот Тьюльпан, о котором ты говорил во сне, как о своем знакомом?
- Я?
- Разве я не с тобой спала сегодня?
- Ну, конечно, дорогая! Главным образом разговаривали наши тела (он прошептал это с величайшей нежностью). Тюльпан? О, возможно, что я произносил это слово! (Это было ска зано с величайшим лицемерием). Мой дед, голландец, выращивал целые гектары этих великолепных цветов. И мне не остается ничего другого, как вспоминать о своем детстве, проведенном в деревне.
Вторая его оплошность могла оказаться значительно серьезнее, когда, когда приняв это наспех выдуманное им объяснение, Вильгельмина, разглядывавшая его под тем предлогом, что у него плохо сидят штаны, последняя вещь у Юпитера, о которой подумала бы Юнона, - спросила с прелестным жеманством, которое, однако, не помешало ей взирать на него со смутным подозрением, как он себя чувствует.
- Что значит - как я себя чувствую?
- Видите ли, мой дорогой, смертельно пьяный и полумертвый, вы просыпались каждые полчаса, набрасывались на меня, насиловали меня, ублажали и переполняли восторгом столько раз, что я почти теряла сознание, и делали это с таким напором, который не мог не ослабеть от постоянного повторения. Следовательно?
- Вот уже больше года, как я ждал... - начал Тюльпан. Но успел исправить свою опложность, так как не было никакой возможности рассказать о многомесячном воздержании на борту 'Рейнджера', и удачно закруглил фразу: Вот уже больше года, как я ждал, когда мне наконец предложат то, что сможет вызвать у меня вдохновение.
- Вы ведь не любите худых женщин? - спросила Вильгельмина, которая, как и все толстые женщины, ненавидела худышек.
У Тюльпана нашлись простые и искренние слова, которые дошли прямо до сердца Вильгельмины и наконец-то убедили её в том, что она имеет полное право быть толстой.
- Я не люблю их, Вильгельмина, - сказал он. - Я всегда боюсь об них порезаться.
Компенсировав этими добрыми словами те дары, которые предложила ему Вильгельмина и после которых им обоим опять пришлось отправиться в ванну, он попросил у неё разрешения немного пройтись по городу и вскоре вышел на улицу.
Тумана в это утро не было. Видимость была достаточной, чтобы убедитьсядо самого горизонта - никаких следов 'Рейнджера'.
Что же касается его ялика (ноги сами понесли его к месту, где он оставил тот накануне) - никаких следов. Ничего, кроме куска веревки.
'- Да, вот я и арестован и тюрьмой будет служить вся Англия' - сказал он сам себе и подумал о том, как же выбраться отсюда.
В ближайшее время он ничего не опасался, так как прекрасно говорил на здешнем языке и, готовясь накануне к высадке, принял все меры предосторожности и оделся в гражданское платье: серые штаны, серые чулки, башмаки с пряжками и небольшая круглая шляпа - весь этот наряд был совершенно обычным и ничем не выделял его среди горожан, которые, как он увидел, были заняты подсчетом убытков, произведенных английскими ядрами среди небольших английских же судов, стоявших на якоре в английском порту. У большинства из них были сломаны мачты, а одно просто затонуло.
Чего следовало бояться прежде всего, так это встречи с сэром Перси-Перси. Напрасно было бы надеяться, что этот последний узнает в нем сына своего молочного брата. Соверше но очевидно, что разоблаченный как обманщик, он будет допрошен местной полицией, будучи лишенным возможности объяснить этим господам, чего он здесь ищет, откуда появился и где живет. Самым важным было как можно скорее покинуть Вильсхавенн. Однако куда идти? Вдобавок ко всему, у него не было ни гроша. Неожиданно у него мелькнула мысль занять немного денег у Вильгельмины. Но какую причину придумать? Кроме того, это было бы так неизящно после всего того, что произошло между ними! Во всяком случае, о возвращении в это гостеприимное убежище не могло быть и речи; именно там было больше всего шансов столкнуться нос к носу с сэром Перси-Перси. Это было событие, которое безусловно не должно было произойти.
И оно произошло.
* * *
Это случилось при весьма необычных обстоятельствах примерно три часа спустя, после того, как Тюльпан покинул Клок Мануар, когда уже надвигалась ночь.
Отбросив последовательно идеи о том, чтобы напасть на кого-нибудь с оружием в руках или облегчить чей-то кошелек, обыграв его в покер в таверне, он по-прежнему не видел никакого способа удрать отсюда. У него появилась неплохая идея: завладеть под покровом ночи одним из небольших прогулочных или рыбацких суденышек, которые стояли в порту, и бежать морем. Прекрасно. Его останавливало только то, что единственное оставшееся неповрежденным суденышко гордо носило имя: 'Сэр Бэзил Джонс'. Невозможно было нанести такой удар старику.
* * *
Было уже восемь вечера, и он уныло пил пиво у стойки 'Таверны канатчиков', как вдруг среди мужчин, присутствовавших в таверне и разговаривавших - нет, вовсе не о Джоне Поле Джонсе, а о скачках,
