Нет, этого не может быть! Голос Амура Лябрюни? Неужели это он? Тюльпан, уточним это обстоятельство, лежал носом вниз на паркете. Нет, действительно, это был Амур Лябрюни и вот слова, сказанные с горячной настойчивостью, которые позволяли установить, что это он:
- Он развлекался с моей женой, Риччоли. Только сегодня утром!
И как же он горяч, этот муж! Краем глаза Тюльпан заметил, что тот тоже спускает штаны. Их поведение не вызывало никаких сомнений в их намерениях, эти два негодяя обменялись вызывающими взглядами. И Лябрюни воскликнул возмущенно и обиженно:
- Он получил удовольствие... Я хочу, чтобы он и мне его доставил!
Какая странная логика, хотя, если подумать, то мы обнаружим глубокую справедливость замечаний Амура Лябрюни! Однако мажордом Риччоли ответил на это с яростью:
- Я старше тебя. У меня преимущество!
- 'Как они меня любят! - подумал Тюльпан, который, ещё не прийдя в себя, с раскалывающимся от боли затылком, начал осторожно ползти к двери, распластавшись на полу на манер ирокезов, тогда как одержимые любовью к нему Лябрюни и Риччоли схватились, отпустив все тормоза.
Он появился на четвереньках на аллее, вымощенной квадратными белыми плитками, заметил, что церковные колокола замолчали и побежал к ограде.
Четверка лошадей проезжавшего мимо экипажа врылась копытами в землю. Тюльпан упал в карету и закричал:
- Куда угодно, кучер! - перед тем как по-настоящему упасть в обморок.
- 'В Баньоле есть фиакры? Ну и хорошо', - подумал он расслабленно, счастливый от того, что цивилизация проникла так далеко.
Непонятно каким чудом, в этом приключении он не потерял ни своей трости, ни пистолета. И то и другое должны ему ещё очень пригодиться в ходе стычки, которая на этот раз могла стать для него действительнно гибельной и которая произошла в тот же самый день. Но бесполезно рассказывать о чем-то раньше, чем это произойдет.
* * *
Если судить по положению солнца на небе, то в тот момент, когда Тюльпан открыл глаза и приподнялся на локте, должно было быть около четырех часов. Он лежал в густых зарослях мягкой травы, спускавшихся к большой реке, скорее всего Сены, где в прозрачной и сверкающей воде совершала свой туалет обнаженная молоденькая девушка. Она смеялась и пела в полном одиночестве. Тут же возле неё пили воду четыре распряженные лошади, охлаждая свои ноги в потоке, и время от времени обнаженная нимфа брызгала на них водой, заливаясь чудесным смехом, что заставляло лошадей ржать от удовольствия. Эту прелестную жанровую картину, наполненную щебетанием птиц и деревенскими запахами, чего всегда недостает на настоящей картине, завершал небольшой экипаж с опущенным дышлом. Юная девушка, которая до этого была видна только со спины, что было не так уж плохо, неожиданно повернулась и оказалась ещё прекраснее. Заметив, что он её разглядывает, она в естественном стыдливом движении закрыла лицо руками и закричала: 'Отвернитесь, безобразник!'
- Да, мадам, - сказал Тюльпан, и в свою очередь, закрыл лицо руками, но так, что видел, что она вышла из воды и приближается к нему.
- Я вижу, вы подсматриваете между пальцев, - сказала она, стоя перед ним во весь рост. - Это очень некрасиво! Это грех.
- Я знаю, - согласился он, - но я вознагражден. Кажется Марк Антоний сказал: - 'Все царство за коня!' Мадам, я же скажу: - Десять лет моей жизни за ваши груди!
- Нахал! - сказала она с деланным возмущением, такая же прекрасная при этом, как и в тот момент, когда улыбалась.
- Но я готов отдать ещё двадцать за все остальное! Куда вы идете?
- Одеться, мсье, - ответила она, направляясь к маленькому экипажу. Только после этого я смогу вас слушать. Знайте, что я девственница.
- Ну, что же, тридцать лет моей жизни, - сказал Тюльпан, направляясь за ней. Решительно с недавних пор он был обречен иметь дело с девственницами и то, что эта была светленькой и белокурой, волновало его также же сильно, как и то, что мадемуазель де ля Пажери была брюнеткой с матовым цветом лица. Оостановиышись, она обернулась.
- Я этого не требую, - сказала она, смело обнимая его за шею и прижимаясь губами к его губам; это было так хорошо, что обнявшись они рухнули в экипаж. На сидении лежало широкое белое платье, которое Тюльпан пытался убрать, но малышка сказала:
- Оставь его, так будет удобнее.
- Но мы его не испортим?
- О! Это всего лишь мой свадебный туалет.
- Но почему он здесь?
- Так он же был на мне!
И вот на этом платье они провели великолепные полчаса, занимаясь любовью. Что же касается её девственности, то мадемуазель немного похвастала - не так ли? Она ответила между двумя забытьями:
- Это было не с мужчиной, дорогой. С лошадью. И не нужно думать о чем-то ужасном. Это было с лошадью и порвалось во время галопа.
А такой утонченный опыт, такое знание тела, такое владение языком?
- А, ну это было с подружками.
Между двумя обменами любезностями, когда они свалились с сиденья, завернувшись в свадебный наряд, одна из лошадей просунула голову за занавеску, намереваясь без сомнения получить свою порцию овса.
- Не видел ли я вас где-нибудь раньше? - спросил Тюльпан.
- Да, конечно. И я вас также видела. Я заметила вас среди зевак, когда поднималась по ступенькам церкви в Баньоле.
- Вы - мадмуазель де Курк?
- Да. А вы, как вас зовут?
- Фанфан Тюльпан.
- Фанфан Тюльпан? - воскликнула она, пытаясь высвободиться из неразберихи своего туалета. - Ты сказал 'Фанфан Тюльпан'?
- Да, конечно!
Тут она расхохоталась до упаду.
- Так это ты чуть было не опрокинул меня, когда я стремглав бежала со свадьбы? Ты и есть тот самый знаменитый Тюльпан? Это прекрасно. Но откуда ты взялся, хулиган? От герцога Орлеанского?
- Совершенно верно. И ещё немного - и я не вышел бы оттуда невредимым и, поверь мне, в этом была бы виновата не лошадь. Но объясни мне, почему ты стремглав мчалась со свадьбы? И откуда ты меня знаешь?
- Я мчалась со свадьбы, потому что в тот момент, когда кюре спросил меня, согласна ли я взять себе в супруги месье Унтеля, я сказала: - Подумав как следует, нет! Я была уже снаружи, когда в церкви все ещё стояли ошеломленные и окаменевшие. Но ты знаешь, - добавила она немного спустя, я очень боялась, что в конце концов они меня схватят. Вот почему я остановилась здесь. Видишь? Между этим местом и дорогой есть небольшая роща. Поэтому нас не видно.
- И куда же ты направляешься? И что, если тебя задержат? Где мы находимся?
- Недалеко от Лувесьена. Я направлялась в Нормандию, после того, как объехала Париж, но одна из моих лошадей захромала. И потом ещё ты, мой дорогой.
- Я захромал?
- Нет. Но мне хотелось узнать, кто ты такой, когда ты потерял сознание. Я видела фиолетовый синяк у тебя на затылке. В конце концов я сказала себе: - Он не умрет! И вот я решила остановиться, чтобы убедиться в этом. Слава Богу, ты не умер.
- Я думал, что я сплю, - признался Тюльпан. Затем, рассмеявшись, он добавил: - Это совершенно необычное происшествие, девушка знатного происхождения, которая устроила страшный скандал: сбежала
