течение четверти часа всадники не смогли добиться преимущества, но со временем стало очевидно, что если карета и не перевернется, то их лошади, которым приходилось тащить тяжелый экипаж, не выдержат долго такой скачки. И кроме того наступала ночь. При том слабеньком фонаре, который у них был, они рисковали налететь на дерево или оказаться в канаве, прежде чем им удастся заметить препятствие.
Пересиливая топот лошадей, скрип колес, ужасный треск кареты и свист ветра в ушах, он прокричал:
- Эвелина!
Она сидела рядом с ним на кучерском сидении, цепляясь изо всех сил, чтобы не слететь на землю от ужасных толчков, стиснув зубы и повторяя про себя: - Фанфан, дорогой мой. Боже, спаси нас! Я буду твоей женой, дорогой мой, я буду твоей женой.
- Да? (Ей тоже приходилось кричать).
- Раздевайся.
- Что ты сказал?
- Я сказал: перебирайся в карету и раздевайся.
Она ничего не понимала, но сделала все, как он сказал. Может быть он сам не знал, что говорит, но она ему доверяла.
Тут он, продолжая мчаться с бешеной скоростью и держа вожжи одной рукой, начал сам раздеваться свободной рукой. Сюртук, рубашка, штаны, башмаки - все полетело внутрь. Чудом ему удалось стянуть штаны. Срывая голос, он прокричал:
- Натягивай все это на себя. И давай мне свое платье! Скорее, я замерзаю.
Действительно, он был почти гол на ураганном ветру их галопа! Но через минуту он исчез. Он превратился в новобрачную. Это был замечательный пример эквилибристики и ловкости, невозможный для человека в здравом уме.
Итак, он проделал это. Во-первых, их преследователи, пылающие факелы которых освещали дорогу, приближались. Не слишком быстро, но приближались. Расстояние между ними составляло приблизительно двести метров. Во-вторых, Эвелина все ещё недоумевала, зачем она превратилась в мальчика в сюртуке, рубашке с жабо и штанах. Недоставало только маленькой шляпы. Куда она подевалась? Была потеряна в Баньоле? Забыта на берегу Сены? Сорвана ветром во время скачки? На этот вопрос было трудно ответить, да и не важно.
То, что последовало далее, Лафайет назвал бы блестящим отвлекающим маневром. Для его выполнения Тюльпан подождал подходящего места и когда ему показалось, что нашел его (краем глаза он все время следил за погоней), в тот момент, когда ряд поворотов дороги скрыл их на какое-то время от глаз преследователей, он сказал:
- Эвелина! У нас есть пять минут. Ты можешь ездить без седла?
- Да. Но зачем?
Не задерживаясь, Тюльпан выпряг одну из лошадей, которая, как ему показалось, была в лучшем состоянии и закричал:
- Садись на неё. Уезжай с этой дороги. Поворачивай направо. Там ты окажешься возле Сены и гони вдоль берега.
Он изо всей силы натянул поводья, так что лошади остановились. Освобожденная лошадь заржала от облегчения, а затем от досады, когда Эвелина одним прыжком вскочила на неё. Но это было хорошее животное, и она галопом помчалась к Сене через небольшой лесок, тогда как Эвелина, поняв наконец, что задумал Тюльпан, закричала:
- Нет! Нет! Нет!
- Я не вижу другого выхода, любовь моя. Мы встретимся в замке Рош Нуар, - прокричал он во все горло (так как она уже исчезла) и яростно схватился за кнут, чтобы погнать оставшихся трех лошадей.
И снова прямая дорога и деревья слева и справа, которые, казалось, машут вслед мчащейся карете. Еще десять минут этой фантастической скачки, которая не могла продолжаться вечно: с каждой секундой Тюльпан чувствовал, как слабеют его лошади. Теперь он стоял на сиденьи, широко расставив ноги, чтобы иметь больше опоры, и сильно откинувшись назад, чтобы не слететь. Его белое платье развевалось на ветру, как знамя, не позволяя никому усомниться в том, что это действительно Эвелина де Курк. Если бы даже Рампоно заподозрил, что в тот короткий миг, когда он потерял экипаж из виду, невеста исчезла в лесу, то теперь у этого негодяя не было никаких сомнений. Вот-вот он её догонит!
И действительно преследователи были настолько близко, что Тюльпан слышал их дыхание, такое же тяжелое, как и у их лошадей. Одно было совершенно ясно: отношение Рампоно к нему не могло улучшиться со временем, его ярость будет тем более безгранична, так как он вполне может полагать. что именно Тюльпан явился подстрекателем его невесты к побегу. Сделанный рогоносцем у самого алтаря, одураченный, выставленнный на посмешище, когда его сообщники увидят, что они преследовали мужчину - скорее всего любовника! Тюльпан достаточно хорошо знал своего бывшего полковника, чтобы не сомневаться в том, что тот его четвертует. Тут он снова схватил вожжи одной рукой, в другую руку взял трость.
Первый всадник, который поравнялся с ним (это был не Рампоно), получил крепкий удар и с криком свалился с лошади. Хороший удар: трость разлетелась пополам. Тюльпан не спеша вытащил из подштанников, которые он умудрился сохранить, двухствольный пистолет любезного Амура Лябрюни и выстрелил в лошадь без всадника, которая продолжала скакать рядом с ним. Затем мгновенно обернувшись, он выстрелил в грудь лошади, мчавшейся следом; та в свою очередь немедленно рухнула, также как и все остальные, и кони и люди, скакавшие слишком близко для того, чтобы во время затормозить, свалились на двух убитых лошадей, сопровождаемые страшным шумом, ржанием, криками и руганью.
Единственным, кому удалось в силу таинственной случайности избежать этой игры в кегли, оказался Рампоно.
Мы уже говорили: ярость превратила его в кентавра. Он поравнялся с правой дверцей кареты, и Тюльпан услышал, как тот кричит:
- Стой! Стой или я стреляю! Вскоре раздался выстрел - и произошла катастрофа. Головная лошадь упряжки, нога которой была перебита пулей, споткнулась и упала на колени, увлекая в своем падении остальных и карету, которая перевернулась. Минуту спустя Рампоно, наконец настигший стерву, проститутку и шлюху, оказался на спине у Тюльпана, ударившегося лицом о землю, и держал его, задохнувшись от бешеной ярости, до тех пор, пока Тюльпан не обернулся.
К этому времени стало почти темно, но даже если бы это было днем, вид у Рампоно был во всяком случае неописуемый.
- Нет... - с трудом прохрипел он. - Нет... это кошмар...Эвелина!
- Я не знаю никого с таким именем, мсье, - сказал Тюльпан, достаточно спокойный, но готовый к самому худшему.
- Но это её платье! А ты - Тюльпан, распутный Тюльпан!
Он явно был на грани сумасшествия и с неописуемой яростью ударил Тюльпана в лицо; потом, вскочив, выстрелил в упор, целясь в голову. Но Тюльпан во-время перевернулся и теперь уже он, никогда не расстававшийся со своим оружием, свалил генерала Рампоно.
Убил ли он его? Вряд ли, он стрелял не для того, чтобы убить, а для того, чтобы не быть убитым самому. И если он его убил, то должен ли был он сказать 'Проклятье!' или просто 'Браво!'? Вот вопрос, который он задавал сам себе, мчась через поле босиком и в одних подштанниках. Неподалеку позади него мелькали факелы. Был ли Рампоно мертв или жив, его люди казалось, не отказались от своих намерений схватить его молодую жену.
4
- Хорошо ли вы спали, мсье? Удобная ли у вас была постель? - спросил нежный и чистый женский голос. - Во всяком случае, вы очень долго спали. Знаете ли вы, что сейчас уже четыре часа пополудни?
