— Да?
— Тебе не страшно?
Она улыбнулась.
— Но ты же рядом. А тебе не страшно?
— Но ты же со мной! — ответил Фанфан, и глаза его вдруг наполнились слезами — он представил прелестный маленький домик среди деревьев — такой, какой он видел когда-то под Бордо, — вот он возвращается из города, где работает на Баттендье, на пороге появляется Летиция, озаренная золотистыми лучами заката, вот она бежит к нему, он подсаживает её к себе на коня, и целует, сколько хватает дыхания, а потом они со всех ног спешат в дом, чтоб там любить друг друга. Боже, неужели этого не будет? Эта мирная жизнь с обожаемой женой — прекраснейшей, отважной, сладчайшей и милейшей — неужели это только сон, которому суждено погибнуть под копытами четырех всадников Апокалипсиса?
Тут Фанфан впервые заметил, как хрупка Летиция и как она юна, и сердце его ещё сильнее сжалось в тревоге. От Картуша он узнал, какой ценой хотела спасти его Летиция, и сказал себе, — всей его жизни мало, чтобы доказать ей свою благодарность и восхищение, но теперь, задумавшись о будущем, он прекрасно понимал — все пропало, если им не удастся спастись.
— Фанфан, если я умру…
— Молчи! — оборвал он.
— Фанфан, если я умру, забудь меня! — повторила она и расплакалась, бросилась ему на шею, осыпала поцелуями и рыдала: — О нет, не забывай меня, не забывай!
— Если умрешь, — сказал он тихо, — умру и я!
— О да! — в её расплаканных глазах вдруг появилась чистая детская улыбка. — Умри, и я умру с тобой! И от твоей Летиции останется лишь дым!
— Нет, только аромат роз, который вечно будет плавать над землей!
— А от тебя?
— Аромат гвоздики.
— Да — и каждым летом до конца света мы будем сливаться воедино!
Их трогательный диалог, который мог довести до слез и самую бесчувственную душу, и который уже довел до слез их самих — вдруг был грубо прерван напомнившей о себе действительностью.
Произошло все быстро, как во сне. Матросы ещё не успели спуститься на палубу, а боцман Яннак — докончить свой доклад, что паруса поставлены — как капитан Туан, подскочив к штурвалу, уже разворачивал бриг, через пару минут подставив англичанам лишь корму. А те ещё не завершили свой маневр. Солнце заходило, вдруг поднялся сильный ветер. Паруса брига наполнились ветром, наполняя надеждой сердца пассажиров. Картуш, имевший привычку в такие моменты истово благодарить Господа Бога, закусил угол своей треуголки…
И тут над их головами просвистело ядро, поднявшее фонтан воды в трех десятках метров перед носом брига.
— Поберегись! — заорал капитан Туан в свой рупор. — Они начали пристрелку. Будут бить по мачтам, чтобы лишить нас хода — понимают, что стреляя по корме, толку не добьются. Всем лечь на палубу! А те, кому нечего делать наверху — все вниз! И мсье Картуш — первый, его советы мне здесь больше не нужны!
Да, Картушу он отплатил той же монетой, но недолго пришлось капитану тешиться своей местью и своим вновь обретенным авторитетом: вторым ядром ему оторвало голову в тот самый миг, когда все на палубе, не исключая и Картуша, только успели прокричать 'Ура!'.
И вот настал тот страшный суд — нет! раздался гром небесный, сотрясавший и море, и небо: все паруса брига моментально были изодраны в клочья, грот-мачта перебита пополам, а в борт ядра ударили с такой силой, что тела лежавших на палубе аж подпрыгнули! Вот это истинно королевский подарок! Первый! Потом в адском грохоте последовал второй, который снес надстройки, причем ядра разнесли в щепки все, что находилось на нижней палубе и в каютах. Там погибли те, кто послушался капитана и по его приказу спустился вниз, — и первым был убит агент Лепик. И боцман Яннак тоже третьим залпом, успев сбежать вниз с разбитой кормы.
Отовсюду повалил белый дым, выгоняя Тюльпана и Летицию из каюты, куда они успели спрятаться.
Под грудами обломков стонали раненные. На палубе царил хаос из обломков мачт и рей, обрывков парусов, канатов и снастей, охваченных пламенем! И над всем этим в вечернем небе поднимался черный дым, гонимый ветром. Впереди, на правом борту какая-то гигантская фигура, словно сражаясь со всеми дьяволами ада, отчаянно махала топором.
— Сюда! Живее! — Тюльпан, схватив Летицию за руку, тащил её в сторону этой фигуры, то и дело скрывавшейся в дыму. Это, конечно, был Картуш. Размахивая топором, он пытался спустить на воду спасательную шлюпку, засыпанную грудой обломков рей и обрывками такелажа. Похоже было, что его силы на исходе. Тюльпан, забрав у него топор, продолжил дело — но тут случилось нечто странное: вновь наступила тишина, канонада стихла! Тюльпан заметил это, когда вместо грохота орудий услыхал вдруг удары своего топора.
Остановившись, он ошеломленно стал озираться, где Летиция. Та в нескольких шагах от него стояла у фальшборта, упорно вглядываясь в что-то, звучно рассекавшее волны.
— Смотри, Фанфан!
— Картуш, ты видишь?
Да, он уже видел — знакомую им шлюпку, подгоняемую сильными ударами весел! Небо уже потемнело, и все стало казаться нереальным — и небо фиолетового цвета, и тишина, в которой раздавался лишь треск огня, и три обессиленные фигуры на палубе расстрелянного брига, и эта шлюпка, приближавшаяся к ним!
Лишившись сил, они стояли неподвижно, оглушенные пальбой, когда на борт полетели абордажные крючья и на палубе появились первые англичане. Потом матросы помогли подняться на палубу офицеру, одетому в красный мундир. Маленький, толстый, с глазами хронического пьяницы, он был огненно-рыж — не иначе для того, чтобы подчеркнуть, какой он чистокровный англичанин. Кто-то подал ему трость, на которую толстячок тяжело опирался при ходьбе, заметно хромая. А, судя по красноте лица, в подогреве его ярости участвовала ещё и изрядная доля виски.
— Ах вы, грязные, мерзкие французишки! — заорал он хриплым голосом. Как вы посмели в нас стрелять, ведь мы собрались только проверить ваш груз и судовые документы! У меня на шлюпке двое убитых!
— Но вы изрядно отплатили нам, мсье! — холодно заметил Тюльпан. — В живых здесь остались только мы втроем! И мы не стреляли, даю вам честное слово!
— Честное слово! — насмешливо поморщился офицер. — Откуда у французов взяться чести? На это я отвечу вот как! — и он плюнул Фанфану в лицо.
Тюльпан, задержанный крепкой рукой Картуша как раз в тот момент, когда собирался кинуться на обидчика, все равно бы не успел: Летиция его опередила, как фурия налетев на англичанина, сбив с головы его треуголку и осыпав пощечинами. Это произошло настолько неожиданно, что хромой толстячок навзничь рухнул на палубу. Началась жуткая свалка.
— Летиция! Оставь его! Ты с ума сошла! — кричал Тюльпан, схватив её за талию, а та, пока офицер поднимался, продолжала кричать:
— Трус! Жалкий трус! Грязное рыжее дерьмо! И трус, трус, трус!
Англичане, вырвав её из объятий Тюльпана, как куль швырнули на палубу. Взбешенный офицер выкрикивал приказы. Один из матросов перебросил её через плечо и кричащую Летицию уже спустили в шлюпку. Тюльпан пытался кинуться за ней, но от удара прикладом в лицо рухнул на палубу, где и остался лежать с открытыми глазами. Он ещё слышал, как удаляются отчаянные вопли Летиции — и потерял сознание. Рана на его плече опять открылась и начала кровоточить!
— Капитан Олифант Рурк, — первое, что услышал Тюльпан, придя в себя. Говорил Картуш.
