хохотать.
— Вот именно! Все это я держу под руками. Вы только посмотрите!
В пять утра в маленькой бухте у Пойнтона четверо английский контрабандистов, уже поджидавших в темноте, приняли партию товара — вино и шелк — тут же его оплатили и исчезли.
Только потом, как обычно, появился кузен Фокс. В действительности он именовался Смит и был тайным агентом. За сверток, переданный капитаном, он заплатил Керкофу пятьсот французских ливров, изготовленных в Англии — это была плата для шевалье д'Орневаля.
И Фокс исчез…
Капитан Керкоф заменил разбитый чемоданчик похожим ящичком, который дал обить железом и поместил в прежний кожаный футляр. Все документы вновь были на месте в рукояти пистолета. Подделаны они были настоящим и старательным умельцем так, что некоторые содержали сведения, полностью противоположные предыдущим, или ещё дополняли их, но приводили меньший состав армий и эскадр флота, что, несомненно, заставит долго ломать головы умников из адмиралтейства и генерального штаба, и значит можно было надеяться, что в один прекрасный день эскадры английского флота будут ошибочно перемещены, армейские полки сосредоточены не там, а пушки установлены на те места на побережье, где никогда никто не высадится.
— Во всяком случае, мы досыта насмеялись! — сказал Керкоф Тюльпану на прощанье, когда 'Великая Фландрия' пристала к берегу Англии. Тюльпан ничего не ответил. Опираясь на фальшборт, смотрел на побережье, ещё погруженное во тьму, на небо, по которому уже бежали сероватые облака. Откуда-то издали слышен был крик петуха.
Англия! И на этом таинственном острове где-то…
— Капитан! — обратился Тюльпан к Керкофу. — Теперь я с вами прощаюсь. Всю ночь я твердил: это невозможно, это немыслимо, но, как видите, теперь должен сойти на берег, если хочу остаться верным себе и тому, в чем поклялся. Речь идет о моей невесте! Ее похитили в Средиземном море и я знаю имя похитителя и название его корабля. Надеюсь найти невесту в Лондоне. Не говорите мне, что это невозможно, я знаю, но не хочу смириться!
— Вы в самом деле славный боец, мсье Тюльпан! — ответил тронутый капитан Керкоф. — То, что вы собираетесь сделать, могло бы тронуть меня до слез, но только не умею я плакать. И ничем не возражу против ваших намерений. И даже с радостью предложу вам помощь. Если спуститесь со мной в каюту, узнаете, каким образом…
5
Англия! Таинственная, молчаливая, пугающая и привлекательная Англия, которая стоила Франции стольких жизней… — над ней светало. Наступал теплый, но пасмурный рассвет, отдававший запахами осени. Англия с её прекрасными зелеными лугами, тенистыми, уходящими в даль лесами и одинокими потемневшими от времени фермами, от которых неслось петушиное пение, открывалась теперь его взору.
По тропинке, ведшей причудливыми зигзагами от причала в Пойнтоне к проселку, который через несколько миль выходил на проезжую лондонскую дорогу, шагал путник, с виду совершенно неприметный. Это был Тюльпан.
Выглядел он совершенно неприметно оттого, что одет был в английское платье, подаренное щедрым Керкофом, так что теперь он был точь-в-точь как англичанин и не вызвал бы подозрения у самого бдительного наблюдателя. В кармане — но главным образом во фланелевом поясе, надетом на голое тело у него было целых сто английских фунтов, подаренных капитаном, — да, снова им, — из полученных от английских партнеров за вино и шелка.
— Когда-нибудь вернете! — сказал этот добряк с ангельским сердцем, и добавил: — Я так хочу помочь вам отыскать вашу милую — не только потому, что мы с вами так великолепно надрали этих мерзавцев и вы теперь можете рассчитывать на меня до судного дня, но ещё и потому, что такая верная, вечная и непобедимая любовь, как ваша, была когда-то идеалом моей жизни, целью, которой мне не суждено было достичь, поскольку дьявольское коварство судьбы сделало меня неверным и непостоянным, и мои чувства угасали слишком быстро.
Капитан Керкоф дал Тюльпану рекомендательное письмо. Еще увидим, кому оно было адресовано и какую лавину событий привело в движение! Пока письмо у Тюльпана в кармане и никто о нем не знает.
То, что неприметного путника делало менее неприметным, — и чему потом суждено было привлечь подозрительное внимание — болталось у него на цепочке вокруг шеи: небольшая дощечка, прыгавшая на груди в такт шагам. Эта гениальная идея осенила добрейшего капитана Керкофа, который сообразил, что Фанфанов английский, хотя несколько улучшившийся, как вы помните, вследствие усиленного изучения словарей и чтения Родерика Рэндома, был излишне литературен, и страдал отсутствием разговорных оборотов, то есть выглядел по отношению к бытовой речи как вельможа в толпе своих подданных. Потому капитан Керкоф изготовил для Тюльпана эту деревянную табличку, на которой написал по-английски: 'Deaf and Dumb' — 'Глухой и немой', так что Тюльпану не угрожало заговорить в шекспировском стиле с глупцами, понимающими только кокни, ни даже то, что эти глупцы, заговорив с ним, обнаружат, что он не понимает ни слова! Глухонемой! Отличная защита! А поскольку в те времена редко кто умел читать, само собой разумелось, что Тюльпан тоже не умеет, и значит сможет в любой ситуации прикинуться идиотом, — даже если ему — как в палате лордов — вдруг соберутся задавать вопросы письменно!
Было около одиннадцати, когда Тюльпан добрался по проселку, о котором мы уже упоминали, по удивительно ровным местам до мощеной дороги, которая вела к Лондону. Керкоф, знавший здешние края, советовал Тюльпану остановиться у дольмена, на котором высечено название этого места: 'Нью Миллс', и подождать там дилижанс, который проезжал раз в день и направлялся в сторону столицы, куда, как утверждал капитан, добирался за два-три дня.
Тюльпан сидел у дольмена часа два, пока услышал отдаленный лязг и чуть позже увидел на повороте из-за леса гигантский, тяжелый экипаж, крытый брезентом, который тянула шестерка лошадей. С некоторым опасением поднял руку, остановится ли тот ради него, и не станет ли кто-нибудь его разглядывать с дотошной подозрительностью. Но нет, ничего такого не случилось — по крайней мере, не в этот момент. Экипаж остановился, кучер крикнул что-то, что можно было считать подбадривающим предложением садиться. Тюльпан так и сделал — и очутился в компании двух десятков пассажиров, выглядевших довольно неотесанно. По большей части они, видимо, были деревенскими жителями, и половина из них спала.
Кучер, просунув голову внутрь, снова крикнул Тюльпану что-то, чего тот не понял. Приподняв свою табличку, тот униженно показал на нее. Какой-то бородач-пассажир наклонился к нему — видимо, он единственный здесь умел читать — и сказал кучеру несколько слов, вызвавших у остальных вздох жалости, из чего Тюльпан понял, — они поняли, что он инвалид. А бородач даже любезно перевел Тюльпану, что сказал кучер, потерев друг о друга указательный и большой пальцы, что везде означает одно и то же — деньги. Тюльпан из этого жеста понял, что с него требуют плату за проезд. Осклабившись, кивнул в знак согласия, и душе его полегчало, раз путь начинался неплохо. Достав из кармана горсть монет, протянул их кучеру, чтобы тот отобрал нужное. Но по реакции кучера и по тому, как вдруг нахмурился бородач, и как начали переглядываться попутчики, тут же понял, что произошло нечто весьма неприятное.
— Where have you taken this?[6] — спросил его бородач, ткнув пальцем в деньги на ладони.
'— Он меня спрашивает, где я это взял!' — на этот раз понял Тюльпан, удивляясь, что в его деньгах странного.
— Too much for such a young boy![7] — заметил ещё один пассажир.
И тут вдруг Тюльпан разобрал ещё одно слово, переходившее из уст в уста, причем все лица сразу
