неприличных выражений, которых у Тюльпана было слишком много.
Нет, это было изумительно: Анжела вела себя как настоящий учитель, достойно, строго, и во время лекции платье было застегнуто до самой шеи. Около часу ночи она готовила чай, но как-то раз Тюльпан спросил, нельзя ли вместо чая получить немного портвейна. Анжела мельком покосилась на него и налила только ему. Тюльпан спросил:
— Вы не любите портвейн?
— Ну что вы! Очень!
— Тогда почему не наливаете?
— Портвейн на меня так действует! В тот день, когда вы появились, я выпила портвейну, ещё когда готовила окорок. Вы мне очень понравились, но я по натуре стеснительна, и чтобы не показаться глупой гусыней, его немало выпила!
— И произвели впечатление!
— Да, потому, что нарядилась, как девица из мюзик-холла, — вот видите, портвейн на меня влияет очень дурно!
— А мне тогда казалось, что он подействовал изумительно! — при этом Тюльпан почти против своей воли взял её за руку. — И я был рад, что вы меня собрались соблазнить!
— И я вас соблазнила? — с наивным любопытством спросила Анжела.
— Да! И я потом так жалел, что продолжения не последовало!
— Я узнала от дядюшки, что не имею права, — она даже отодвинулась. И закусила губу — так захотелось заплакать.
— Но как же мне хотелось сделать это снова! И теперь так хочется!
— Мне тоже!
— Но вы…но у вас невеста, милый!
'— Ах, черт, что я могу ответить? — подумал Фанфан. — 'Ничего!'
К томе же это было невозможно, поскольку Анжела, едва договорив слово 'милый', которым закончила свою отчаянную фразу, уже прижала свои губы к его рту! Потом, когда сладкие минуты миновали, опять расплакалась:
— Ах, милый, милый, это невозможно! Вы любите свою невесту? Или нет?
— Ну да, я её люблю! Но и вас тоже, Анжела!
— Так же?
— Нет, совсем иначе!
Господи Боже, раз уж Фанфан так страдал, потеряв свою возлюбленную Летицию, нужно ли было терзаться и тем, что в этой ужасной ситуации не посметь воспользоваться целебным бальзамом? Сказав себе так, Фанфан решил, что это верный ответ на угрызения совести, ответ честный, достойный, одним словом, окончательный. Такого же мнения была и Анжела, которая после очередных наслаждений сказала:
— Как хорошо, что я могу тебя утешить, мой милый, моя любовь! Теперь я знаю, ты уже не так несчастен!
— Гораздо меньше! — признал Тюльпан.
Потом Анжела, утешив его ещё раз, вдруг заявила:
— Но как же я была глупа!
— Почему?
— Что не пила портвейн!
— Но ведь сегодня он тебе был ни к чему!
— Нет, но пойми, как я была напряжена и чего стоило переломить это напряжение!
И тут же, покраснев, признала:
— Ну, а потом все получилось само собой!
А когда Фанфан тихонько покидал комнату — хотя, конечно, их темпераментные утехи давно уже разбудили Эверетта Покса — Анжела шепнула ему на ухо:
— Если ты меня любишь, забудь слова, которым научился в Чик Лейн!
Эти занятия продолжались потом каждую ночь три недели подряд, иногда с дополнениями после обеда, и достигли больших успехов в применении оборотов как словесных, так и телесных.
Анжела была от Тюльпана без ума, а Тюльпан растерянно осознавал, как его чувство к Анжеле все растет и перерастает в любовь! Теперь Анжела была единственным светом его очей, он не мог ею досыта насладиться и каждую ночь открывал все новые достоинства, все большее очарование и прелесть. И, кроме всего прочего, обожал её за оставшуюся в ней врожденную стыдливость, которую той приходилось еженощно превозмогать, и за почтение к Летиции его невесте!
Конечно, мы не можем утверждать наверняка, но можем предположить, что Невью — Шартр остался бы до конца жизни в 'Проспект оф Уитби' и даже стал его хозяином (женившись на Анжеле), что мог совсем забыть Летицию и смириться с новым поворотом своей судьбы — если бы рука судьбы не заставила его вновь стать Фанфаном-Тюльпаном и отправиться по свету в поисках Летиции и самого себя.
В один прекрасный день Эверетт Покс после трехдневного отсутствия вернулся в 'Проспект оф Уитби' и провел Шартра к себе в контору. По его лицу Тюльпан понял: судьба стучится в двери!
— Фрегат капитана Рурка вернется через три недели! — сообщил Эверетт Покс. — Был сильно поврежден в битве у Тенерифа. Мой информатор сообщил ещё кое-что: когда в прошлом году 'Виндиктив' тоже заходил на ремонт, кажется, в апреле, его покинула какая-то девушка. Возможно, тяжело больная.
— Ужасно больная!
— Если по правде, могла попасть в какую-то больницу или приют. Таких в Лондоне много. Мой человек начнет поиски уже сегодня.
— А я не могу этим заняться? — в Тюльпане вскипела кровь.
— Нет! И по двум причинам: вы не англичанин, ваши поиски могут вызвать подозрения. Оставьте это профессионалам. Это во-первых. А во-вторых…
— Позвольте перебить вас, Эверетт! А если Летиция не была отправлена в больницу или приют, а Рурк сам её куда-то устроил, поселил, запер, что тогда?
— Об этом я тоже подумал. Как только 'Виндиктив' будет здесь, я навещу капитана Рурка и поговорю с ним.
— Как это?
— Мой милый, у меня есть в запасе сильный козырь — долговая расписка, писанная его прекрасным почерком, расписка на три тысячи фунтов! Да, этот человек живет не по средствам! Вы знаете, я таким помогаю. Именно это стоило мне нескольких месяцев тюрьмы.
— Так что насчет второй причины? — спросил Тюльпан после паузы, за время которой успел заметить, то длинные руки Эверетта Покса также неспокойны, как в день их знакомства.
— Это задача, о которой я вам говорил. Цель которой — дать американцам средства, чтобы победить Англию.
— Да?
— Пришло время заняться этим. Сегодня ночью отправляемся…
4
Когда вы копаете тоннель в трех метрах от поверхности земли, точнее, узкий лаз, медленно, тихо, киркой и обушком, и светите убогим светильником, и при этом все время боитесь, что все обвалится или что удар вашей кирки по камню насторожит часовых, вас непрерывно тошнит, поскольку непрерывно вдыхаете и глотаете пыль и сидите скорчившись, как крот. Вам непрерывно хочется отлить, так что приходится делать это прямо в штаны, чтобы не терять времени. Вот таково физическое, психическое и моральное состояние двух полунагих, покрытых пылью мужчин, которые однажды ночью занялись этой странной работой. Работой странной и утомительной! Нет, не так они представляли себе героизм — часами лежать на животе в грязи!
