интересом наблюдаем за сослуживцем. Тот вышагивает своей размашистой походкой у самого края тротуара, размахивает похожими на грабли ручищами, изредка покачивается и пару раз спотыкается о неровности бордюрного камня.
Скоро Илюха не выдерживает: прибавляет газу, нагоняет товарища и дважды сигналит. Борька не реагирует.
Высовываюсь в окно и окликаю:
– Эй, дядя, угости импортной сигареткой!
– Иди, воруй!.. – не оборачиваясь, огрызается бывший морпех.
– Это вас, гражданин, в Америке грубостям обучили?
Куценко останавливается – точно натыкается на невидимую стену и, прищурившись, подозрительно смотрит внутрь салона «десятки». Через секунду расплывается в счастливой улыбке и, раскидав на два метра ручищи, бросается к нам.
– Садись, подкинем! – радостно тискает его Супрун. – Как жизнь-то, товарищ майор морской пехоты?
– Да как у Ленина!
– Это как?
– А-а! И жрать не дают, и не в землю не закапывают!
Упав на заднее сиденье, он по очереди обнимает нас.
– Ну, братцы! Вы не представляете, как я рад! Я ж только на днях вспоминал нашу группу! Какими судьбами, парни? Проездом, что ли?
– Почему проездом? К тебе!
– Вот молодцы! Ну, никак не ожидал такого сюрприза!..
Перехожу к делу:
– Ты сегодня работаешь?
– Да, – скривившись, чешет Борька брюхо под майкой. – Попробую сейчас отпроситься у бригадира ради такого случая. Он мужик строгий, но с понятием.
– А где трудишься? Куда ехать-то?
Морпех машет вперед:
– Прямо. В грузовой порт. Здесь все улицы ведут к порту…
Легковушка плавно трогается и едет по узким улочкам на юго-восток.
– Молодцом, Борька, – совсем не изменился! Даже седины в волосах не видать, – улыбаюсь, развернувшись на переднем сиденье.
– Да и вы бодренькие. Хорошо там у вас, на Черноморском побережье! Чистый воздух, галечные пляжи, теплое море… Небось каждый вечер на набережной пивко потягиваете?
– Почти угадал. А ты чего в Штатах-то не остался – жарко или водка дорогая?
– Не-е, водка дешевая, и не хуже нашей. К перекосу привыкнуть не смог.
– К чему?
– Понимаешь, дороги у них хорошие, а дураков – семеро из восьми. Непривычно и непонятно это для русского человека.
– Логично… Ну, прибился бы к нашим. Их там, говорят, жуть сколько.
– А ты бывал там? – усмехнулся Куценко. – Это здесь с нашим менталитетом все просто: случилась беда – зови друзей и сообща решай проблему. А там все по-другому. Все, понимаешь?! Встречаешься утром на работе с мужиками, они скалят в улыбке белые зубы, жмут краба, интересуются твоими делами… А на самом деле каждый за себя, и плевать ему на соседа, на коллегу, на товарища. И даже на родственников! И большинство наших в этой уродской стране становятся такими же уродами. Прям болезнь какая-то заразная.
– Да-а, – качает головой Илюха, – у нас тут погрязнее, похолоднее, победнее, а все-таки свое – родное.
– Это точно. Я как вернулся в Россию, так душой оттаял. И понял: больше отсюда – никуда!
Он и впрямь искренне радуется встрече: с лица не сходит улыбка, глаза горят. Однако кое-что настораживает. Во-первых, вид его оказался не таким уж и свежим: изрядная щетина на щеках, красноватые глаза с темными кругами вокруг, грязные засаленные волосы. А во-вторых, едва тот уселся на заднее сиденье, как салон наполнился стойким запахом сурового перегара.
Осторожно интересуюсь:
– Выходит, после возвращения жизнь наладилась?
– Не сказал бы, – протяжно вздыхает Куценко, радостная улыбка сменяется скепсисом. – С женой еще до отъезда в Штаты перестали понимать друг друга. Я же старше ее на семь лет, и когда уволился из армии, не стало ни приличного оклада, ни боевых, ни командировочных… Одна пенсия, которой еле на оплату квартиры и обучение дочери. Ну и началось. Чуть что, Машка орет: «Я не собираюсь записывать себя в старухи! Плевать мне на твой возраст, ранения и прочее! Семье нужны средства – устраивайся на три работы и паши с утра до ночи!» Пришлось устроиться и пахать.
– Успокоилась? – оглянулся Илья.
– Где там! Бывало, принесешь неплохую премию или калым – так дня не проходит, как она уж все спустила: кофточки, юбочки, туфельки, сумочки… и опять в крик. Так и жили. Наверное, потому и рванул в Штаты, что здесь ничего не держало. Но все же надеялся: устроюсь, разбогатею, вызову своих, и заживем по-людски…
– Значит, не вышло?
– Не вышло. Вернулся – дочь уже взрослая, на меня ноль внимания; жена смотрит волчицей, называет неудачником, а сама пьет и пропадает непонятно где. А в один прекрасный день… в общем, дошло до меня: так больше жить нельзя.
– Что-то я не пойму, – наморщил лоб Аркадий, – ты развелся?
– Конечно! – отвечает Куценко так, будто любой другой вариант был равносилен смерти. – Оформили развод, разменяли наши три комнаты в коммуналке. Жене с дочерью досталась однокомнатная на окраине, мне – заброшенный домишко с удобствами во дворе.
– Видели мы твою халупу. Значит, до сих пор не женат?
– Холост. И, представьте, счастлив.
Хлопаю друга по плечу:
– Это ж меняет дело, Борька! Значит, ты один?
– Один, как перст, – ворчит он и подозрительно интересуется: – А чему это вы так радуетесь? Будто я свежий анекдот рассказал.
– Не обижайся, брат, – мы ж не бедам твоим радуемся. Просто ехали к тебе с одним предложением, а наличие семьи предполагало некоторые проблемы.
– Нет у меня теперь этой проблемы… Валяйте, предлагайте. Только предупреждаю: законный отпуск у меня осенью, за свой счет из бригады не отпускают, а отпроситься смогу на один день, не больше.
– Боюсь, придется тебе завязывать с работой подчистую. – Смотрю за окно на просыпавшийся город, на залитые южным солнцем улочки. Впереди уже показались стрелы огромных кранов и портовые сооружения.
– Подчистую? – хлопает припухшими веками морпех.
– Ты не опаздываешь? – спрашиваю, не замечая его удивления.
– Пока нет.
– Илья, тормозни-ка здесь и подними стекла.
Автомобиль прижимается к бордюру под раскидистой кроной каштана. Я оборачиваюсь к сослуживцу и начинаю рассказ…
– Ха!! Напугали ежа голой жопой! – вскидывает руки Борька. – Подумаешь, секретная операция. Да если эти парни предлагают хорошие деньги, я ни минуты не стану раздумывать! Сколько они обещают?
Честно признаюсь:
– Точной суммы не озвучили. Вышедший на меня фээсбэшник уверяет, будто на вознаграждение я сумею оплатить операцию жены – это более трехсот тысяч – и купить отдельную квартиру.
