Первая декада мая выдалась жаркой, очень жаркой. Череда праздничных дней прошла под лозунгом: «Даешь дождь!» Все устали от нежданной африканской жары. Многие готовы были пожертвовать запланированным походом на природу с обязательными шашлыками. Температура не спадала даже ночью, так что утром в квартире не было желанной прохлады. Полина шутила, что у них без спроса поменяли климат. Хорошо, что теперь, находясь в декретном отпуске, ей не приходилось ездить на работу.
Решившая в сердцах уйти из издательства, Полина все же успокоилась и, представив, что осталась без работы, ужаснулась. Перспектива превратиться в квочку-мамочку ее не устраивала. Учитывая обстоятельства, работа для Полины была не средством к существованию, а способом сохранить свое «я». Правда, Марк Иосифович, как обычно, проявил неравнодушное отношение к происходящему и заметил:
– Ваша способность облекать мысли в слова заставляет меня предположить, что вы напрасно тратите время на редакторскую возню.
К тому времени он уже начал работу над рукописью Воробьевой. Благо Полина буквально сразу за этим важным для нее событием ушла в декретный отпуск. Все к лучшему. Иначе она постоянно испытывала бы неловкость, тайком наблюдая за изменяющимся в процессе работы лицом Марка Иосифовича. Ее все время подмывало спросить о том, какое впечатление производит на него ее роман. Это было сущей пыткой для Полины. Декретный отпуск поставил точку на ее мытарствах.
Чрезвычайно довольный тем, что именно ему довелось править рукопись Полины, Марк Иосифович работал с воодушевлением. От него редко можно было услышать похвалу в адрес автора, но в случае с Полиной он не скрывал своих эмоций.
– Наконец-то, Полина Сергеевна, я получаю удовольствие от работы!
Сказано это было так, что не пришлось сомневаться в искренности. К тому же Марк Иосифович полагал, что в рождении нового автора есть и его заслуга. Это он постоянно твердил о том, что Полине самой нужно писать. Наконец она прислушалась. Результат превзошел его ожидания. Об этом он не мог не заметить на одном из редакторских совещаний:
– Ну, Регина Викторовна, всех нас можно поздравить!
– Вы о чем, Марк Иосифович? – Главный редактор удивилась указанию Арсеньева в кратчайшие сроки подготовить к изданию роман Воробьевой.
– Я о романе «Черта». Очень цельно, колоритно, талантливо. Роман захватывает с первых страниц и держит в напряжении. Читатель будет доволен.
– Переиздания гарантированы? – усмехнулась Регина Викторовна.
– Не сомневаюсь.
– Хорошо. Это хорошо. – Что-то записав себе в органайзер, главный редактор быстро перешла к новому вопросу. Создалось впечатление, что ей не очень приятна тема о новом самородке.
Но ничего этого Полина не слышала. В это время она почивала на лаврах, весьма довольная собой. Полина закончила роман в кратчайшие сроки, писала на подъеме. Ей казалось, что все получилось потому, что Дмитрий все это время незримо был рядом. Она советовалась с ним, хотя последнее слово всегда оставалось за ней. В этом случае она была автором романа от и до. Все, начиная от идеи, заканчивая последними словами, было выстрадано Полиной. Может быть, поэтому работа продвигалась так легко?
Воробьевой не нужно было ничего придумывать. Слова складывались в предложения сами собой. Как будто в голове кто-то прокручивал пленку, а Полине оставалось только записать происходящее. Немного мистики позволило автору сделать неожиданную концовку. Да и по ходу развития сюжета отклонение от реальности было очень кстати. Полина осталась довольна собой. Она выполнила свое обещание. Теперь очередь была за издателем.
В какой-то момент Полина почувствовала пустоту и испугалась. Непередаваемое ощущение, которое испытывает автор, когда заканчивает роман. Состояние радости и паники, удовлетворенности и грусти – невозможное сочетание. Деваться от свершившегося факта некуда. Теперь важно, чтобы у книги было будущее. У Полины захватило дух: она вспомнила, как пообещала Арсеньеву успех и признание своего романа.
Пока писала – переживала, закончила – волнение не ушло. Оно просто видоизменилось. Полина впервые чувствовала себя автором, отпускающим в самостоятельное плавание свой первый роман. То, что она писала для Шахова, отошло на второй план. Полина словно забыла об этом. Сама не вспоминала и не собиралась ни с кем делиться тайной. Никогда и никто не узнает правды. Она не собирается отвечать на вопросы, оспаривать и вообще комментировать выпады в свой адрес и тем более в адрес Шахова.
Любопытство журналистов можно было понять: Полина наотрез отказывалась от интервью. Она – наследница немалого состояния. Она – женщина, заинтриговавшая всех беременностью и отказом назвать имя отца будущего ребенка. Полина считала, что ее личная жизнь не должна быть достоянием средств массовой информации. То, что Шахов сделал ее наследницей, автоматически обратило на нее внимание. Серая мышка, коей Полина себя считала, превратилась в обеспеченную женщину, жизнь которой теперь была интересна, а значит, могла быть темой репортажей, интервью, телевизионных программ. Только для Полины все изменилось не в связи со свалившимся на нее наследством, а в связи с беременностью. Плодотворный у нее выдался год: и роман, и малыш. Чего еще желать?
По подсчетам малыш должен родиться в первой декаде июня. Полина надеялась, что до наступления лета ей не придется изнывать от жары. Но природа распорядилась по-своему. Уже в апреле столбик термометра поднимался до двадцати восьми градусов. Небывалое потепление Полина встречала без особой радости. В ее положении жара действовала убийственно. Аппетита не было, а вот пить хотелось постоянно. На последних месяцах врач просил Полину контролировать потребление жидкости, так что все-таки пришлось ограничивать себя.
Маргарита Петровна принимала в судьбе дочери невиданное до сих пор участие. До того как матери стало известно о беременности Полины, несколько месяцев их общение сводилось к редким телефонным разговорам. Причиной тому стало решение Полины потратить практически все, что оставил ей Шахов, на благотворительность. Гадости, которые обе женщины наговорили друг другу, окончательно испортили отношение между ними. Новый год врозь, Рождество – порознь, Восьмое марта тоже проигнорировали. Но Полина решила, что из них двоих кому-то нужно быть умнее, и сделала первый шаг к примирению. В один из выходных она без предупреждения приехала к матери. Та открыла дверь, мгновенно придав своему лицу недовольно-раздраженное выражение, но взгляд скользнул по достаточно округлившейся талии Полины. Маргарита Петровна лишилась дара речи.
– Здравствуй, мам. Войти-то можно? – Мать молча посторонилась. Закрыла за Полиной дверь и разрыдалась. – Ты что, мам? Объясни, от радости или горя? Я перестала понимать, прости.
– Я рада, девочка моя, – Маргарита Петровна обняла дочь.
– Вот и хорошо, а то я уже испугалась.
– Тебе нельзя волноваться.
– Знаю, знаю.
– Ребенок-то… его? – всхлипнула Маргарита Петровна.
– Его. – Полина опустила глаза.
– Я догадывалась… Слишком затворническую жизнь ты вела в последнее время.
– Ты сейчас расскажешь! – улыбнулась Полина.
– Я рада, девочка! Я очень рада. Мне давно пора стать бабушкой. Слишком много свободного времени, а когда его много, столько глупых мыслей лезет в голову. С рождением малыша некогда будет думать о глупостях. Ты же позволишь мне помогать или наймешь кого-то со стороны?
Полина не собиралась никого нанимать. Она была удивлена тому, как коротко и ясно мать сформулировала свое одиночество, свое желание быть полезной. Они так долго держались друг от друга на расстоянии, что событие только такого масштаба могло их сплотить.
– Я буду счастлива, если ты поможешь мне, – коротко ответила Полина.
Ей стало стыдно, что она так долго ничего не говорила матери о своей беременности. Реакция Маргариты Петровны приятно удивила Полину. Наверное, так и должно быть. Им давно пора принять и простить друг другу ошибки многолетней давности. Впереди приятные заботы, совершенно новая жизнь, полная радости. Хотелось верить, что черная полоса для них закончилась. Полина была переполнена счастьем. Новая жизнь, зародившаяся в ней, помогла ей взглянуть на мир по-другому. Теперь каждый день
