будем делать дальше? Я чувствую себя гораздо спокойнее оттого, что ты с нами. Я рад, что ты поехала – и страшно благодарен тебе за это. В конце концов, это ведь не твоя драка.
– О, вот драка как раз моя, – мягко произнесла Молл. Она посмотрела вверх, туда, где за бортом сияли звезды. Их бледный свет отражался в ее глазах, и она пристально вглядывалась во что-то, видимое ей одной – может, воспоминания или дурные предчувствия. – Я сражаюсь с Волками и гнусными мерзавцами их сорта, а также со всяким более сильным злом, что стоит за ними. И со всей несправедливостью, что переполняет мир. Я поклялась воздавать по заслугам любому злу, какое могу найти. И более всего – коли в беде оказывается девица… – Молл резко оборвала свою речь и осведомилась с устрашающей холодностью: – Скажи, над чем ты смеешься, мастер Стивен, и мы посмеемся вместе.
– Я вовсе не смеялся! – поспешно заверил ее я. – Во всяком случае, не совсем – просто… ну, я никогда раньше не слышал, чтобы кто-нибудь так говорил. Знаешь, как – ну, не знаю – как странствующий рыцарь? Или – как же это называется, черт побери? – паладин. И меньше всего я ожидал этого – извини – от чертовски привлекательной женщины…
– Паладин? – Молл сейчас же оттаяла и отвесила мне такой низкий поклон, что ее кудри пеной закрыли лицо. – Высокая похвала, добрый сэр! Слишком высокая для такой ничтожной особы, как я. Но все равно я благодарю тебя. – Она криво усмехнулась. – Кабы все мужчины были со мной столь любезны, я была бы о них лучшего мнения.
– Просто они, наверное, чувствуют себя неадекватно рядом с тобой. Я на такое не отваживаюсь. Ты спасла мою шкуру и помогаешь мне теперь спасти Клэр. Как я уже говорил, я благодарен тебе и не могу возмущаться тобой. – Я уже знал, что мне надо было сменить тему еще до того, как я начал свою тираду.
– И меньше всего – когда я думаю, что придется снова помериться силой с этими проклятыми Волками. Ты что-то сказала… более сильное зло, что стоит за ними. Старик Стриж тоже все время на это намекал, но не мог сказать больше… или не хотел. Ты случайно не…
Она покачала головой, скрестила руки поверх руля и задумчиво оперлась на них подбородком.
– Нет, Стивен, с уверенностью сказать не могу. Но нетрудно догадаться. За такими существами всегда стоит зло, пусть даже только то, что осталось в их крови от далеких предков. Глубоко в самом центре, в сердце Великого Колеса…
– Ты хочешь сказать – в Сердцевине?
– Да, да, многие так и зовут его. Как бы то ни было, там есть и добро и зло, и они хорошо сбалансированы – хорошо перемешаны, можно сказать. Каждого понемногу в большинстве вещей, и точно так и не более – в человеке и его деяниях. Однако здесь, к востоку от рассвета, мера для всех вещей – иная. Здесь можно встретить великое добро, это правда, но и великое зло – тоже; и они меньше смешиваются. Нет, бренди мне больше не надо, спасибо, для рулевого здесь слишком подветренный берег.
Я отнял бутылку от губ.
– Ты рассуждаешь о добре и зле так, словно каждое из них – вещь в себе.
Молл поразмыслила:
– Они такими и могут быть, там, на грани слияния миров. Вещи абсолютные и чистые. Ибо чем дальше уходишь от Сердца, тем чище они становятся.
– Как это чище? В умах людей – злых людей? Или полулюдей, как Волки?
– Трудно сказать. Умы… да, разума там достаточно. Люди… может быть. – На ее лице появилось то же отчужденное выражение. – Кое-кто из них когда-то могли быть людьми. Людьми с черной душой, летящими на зло, как мотылек летит на огонь, и чем ближе подлетали, тем больше теряли человеческий облик. Но другие – это могло быть то самое более сильное зло, проникавшее внутрь и по ходу принимавшее все более человеческий облик; возможно, чужая кровь в Волках именно от него. А вот здесь, между Сердцем и Краем, и те, и другие одинаково плохи, и в них мало что есть от того, что мы называем человеком. Ты видел… должен помнить. На складе. – По-видимому, она заметила, как я напрягся. – И то существо, каким бы жутким оно ни казалось, – просто обычный слуга этих выходцев с дальнего Края, часовой или разведчик. Они вечно ищут путей распространить свое черное влияние внутрь, как черви, прогрызающие твердую древесину. И даже глубоко в Сердце Колеса это оставляет за собой больше боли и страданий, чем большая часть людей могут себе представить.
Ночь как-то разом потеряла для меня свое очарование.
– И ты считаешь, за Волками стоит что-то в этом роде?
– После того, как они привезли эту штуку контрабандой… да, считаю. Торговля всегда была лучшим способом проникновения, ибо она – источник жизненной силы для широких миров, более того, для бесконечного их множества, и часто случается так, что один человек всюду проникает легко, а другой, не вызывающий симпатии, обнаруживает перед собой непреодолимый барьер. Даже Волки и другие чуждые расы иногда занимаются торговлей. Она должна быть защищена, такая торговля, поэтому часовые стоят на страже над ее артериями, чтобы в них не заползла зараза, а следом – тьма. Не только ради твоей Клэр я делаю это, Стивен. И я держу пари, что то же на уме и у старика Стрижа. Он, конечно, мерзавец, и дело с ним иметь небезопасно, но он не потерпит, чтобы зло мешалось в этот мир. Как и я, он слишком много повидал, чтобы не ответить на вызов. Такова моя святая клятва, моя сокровеннейшая цель в жизни.
– Звучит очень хорошо, – мрачно признал я. – Хотел бы иметь такую же достойную цель в жизни.
Колокол, подвешенный высоко на корме, спокойно прозвенел в темноте, отмечая время окончания вахты. Внизу, на палубе, сонные руки стали сбрасывать одеяла и будить других вахтенных. Луна теперь была в зените, и длинные тени упали на доски палубы, когда еще несколько матросов спустились с рей, подобрали брошенные одеяла и растянулись на месте своих товарищей. Молл повернулась ко мне, опершись на руль и задумчиво изучала меня:
– Ни жены, ни настоящей любви, ни цели в жизни… И все же у тебя есть ум и, по крайней мере, что-то от сердца; и то, и другое не так плохи, если я правильно разобралась. И, конечно, у тебя есть мечты – или были когда-то. Ребенком я тратила каждый скудный пенни на дома, где играли представления, – стояла и мечтала о спектаклях, где женщины переодевались юношами для какой-нибудь отчаянной цели. Только это было потому, что роль девушек все равно исполняли мальчики. Прекрасная ирония: даже на сцене мы не могли быть самими собой.
Что-то в ее словах заставило меня навострить уши, но понять, что именно, мешало выпитое бренди.
– У меня, наверное, тоже когда-то были мечты. Правда, довольно глупые: в них не было ничего, имеющего отношения к цели.
– Для этого надобно время, – отозвалась Молл, и прозвучавшая в ее голосе горечь поразила меня, превратив все мои чувства в банальность. – Мне потребовались долгие годы, чтобы избавиться от последних пороков моего рождения и оставить их позади на дороге. Пока я не отчеканила себя заново из старого металла.
– А где ты родилась, Молл? – мягко спросил я, пытаясь изо всех сил отобрать в памяти то, что уже принимало какую-то форму.
Она пожала плечами:
– Найди моих отца и мать и спроси. Я не помню ни их имени, ни лица. Мои первые воспоминания – о публичном доме, где я была ребенком общим и ничьим, и меня растили, как скот, который откармливают на продажу. Я сбежала оттуда так скоро, как только смогла; но все же недостаточно скоро. Но у тебя, однако, детство не могло быть столь скверным.
Я покачал головой, но согласился:
– Не могло, наверное. Я родился не в очень богатой семье, но у нас не было ни в чем недостатка. Я хорошо ладил с родителями, они дали мне образование, я получил приличную степень и хорошо справлялся с работой. Даже очень хорошо – до сих пор. И так случилось потому, что я очень рано расстался с мечтами, и вместо них у меня появились разумные амбиции. Я стал планировать свою жизнь еще в колледже – как я буду продвигаться в бизнесе, а потом, может быть, попытаюсь сделать карьеру в политике. Может, в Парламенте или в Европейском сообществе – нет, ни в какую конкретную партию или что-нибудь в этом роде я вступать не собирался. Не ради идеалов. Просто естественный прогресс, течение вещей. Я довольно серьезно относился к этому – и сейчас отношусь. И, наверное, я мечтал о комфортной и независимой жизни
