вышло, что он достаточно прочный, а с его горбатой спины мне открывался хороший вид вниз по склону и в самую глубину долины.
Город все еще сверкал там, за мощными крепостными стенами, в легкой дымке. Единственный запах, доносившийся до меня со стороны, был запах дыма из труб. С моего наблюдательного пункта мне были видны некоторые городские строения, сплошная масса крыш напоминала старинные кварталы Нюрнберга, или Ниццы, или маленьких городов в Австрии и Чехии, где дома неровными рядами в радостном беспорядке вприпрыжку несутся вниз по склону к реке, а их красные крыши и высокие фронтоны высовываются под самыми разнообразными углами. Но тут и там вдруг появлялись сосны, абсолютно чуждые для такого пейзажа: испещренная черными прожилками белизна древесины, приземистые оштукатуренные домики в средиземноморском стиле, теплое изящество грубого камня, характерное для Шотландии, – не соответствующие, выпадающие из общей картины и все же поразительно верные, добавляющие что-то неописуемое и в то же время мощное к общему впечатлению. Именно так должен выглядеть город. Высоко над его стенами, подобно венцу творения, вздымались башни собора, практически на одном уровне со мной. А еще выше, над ними, поднимались шпили, да так высоко, что стоящий на них мог сверху вниз смотреть на холмы, где находился я.
Чем больше я видел, тем больше это меня занимало. Одно из прекраснейших мест, будь то на Спирали или за ее пределами, одно из самых не подчиняющихся времени мест. Но на улицах царила толкотня и суета, и видно это было даже отсюда, а по подъездным дорогам катили крестьянские телеги, и целенаправленно к городу. Я перешел поток по мосту и быстро зашагал вниз по холму по направлению к ближайшей дороге. Прошло совсем немного времени, и я, сам не заметив, перешел на бег.
Тропинка, конечно же, все время шла вниз по склону, и когда я добрался до ближайшей дороги, то почти не запыхался. Тем не менее этот факт несколько удивил меня. Я чувствовал себя в прекрасной форме, и эта быстрая прогулка меня только подзадорила. Дорога была пустынна, но вот я достиг перекрестка, а там, остановившись в недоумении у указателя с потертой надписью: «Fraktur», я вдруг услышал добродушный окрик: «Gruss Gott!» [39] Это традиционное баварское приветствие, так что, по крайней мере, я теперь знал, где нахожусь. Донесся окрик с приближавшегося ко мне обоза. Поприветствовал меня старичок, управлявший крепкими черно-бурыми бычками, запряженными в первую телегу, а мужчины и женщины, ехавшие на телегах позади него или шедшие рядом, подхватили приветствие.
Я ответил тем же, добавив, что сегодня хорошая погода, и спросив, не в город ли они случайно едут? Они хорошо поняли мой немецкий и, судя по тому, что старались говорить разборчиво, тотчас сообразили, что я иностранец, но приняли меня как нечто самой собой разумеющееся. Я старался задавать не очень много вопросов, а они и вовсе ни о чем меня не спросили.
На других перекрестках нам встречались все новые телеги, некоторые из них были нагружены корзинами и бочками, как наша, другие ломились от мешков с мукой, а на одной лежали мясные туши. Я удивился, когда один погонщик окликнул нас явно на итальянском наречии, и уж совсем был поражен, когда какие-то юноши, перегонявшие овец через очередной перекресток, заговорили с нами по-английски – на гортанном деревенском диалекте. Ясно было, что сидевшие на телегах поняли их, причем ответили они на языке, который мог бы сойти за любой другой на Земле. Мне даже показалось, что я уловил цыганский говор.
Я все еще переваривал увиденное и услышанное, когда дорога обогнула маленькую рощицу. До городской стены осталось только спуститься по склону. Ее первые бастионы из камня медового цвета разбегались под самыми разнообразными углами, подчиняясь естественным изгибам ландшафта. Периодически они прерывались вкраплениями всевозможных причудливых башенок, пристроек и бельведеров. Результат радовал глаз и вызывал улыбку, подобно архитектурным шалостям викторианской эпохи; рассмотрев их, сразу начинаешь прикидывать, насколько прочно будут служить они даже при артиллерийском обстреле. А собор или то, что стояло в центре города, вовсе не было смешным, – от одного его вида все переворачивалось внутри. Дорога вела нас вниз, к высоким воротам, увенчанным готической аркой. Они были распахнуты настежь, но по обе стороны дороги стояли люди, причем люди вооруженные. А другие следили за дорогой сверху, со стен.
Отнестись к ним всерьез было трудно: их форма казалась слишком уж яркой – темно-синие и алые куртки, украшенные окантовкой, облегающие белые рейтузы, голубые кушаки и высокие сапоги, кивера, длинные волосы и свисающие книзу усы. Единственным их оружием были длинные мечи, висевшие на поясе, и алебарды. Они являли собою зрелище, которое сегодня можно наблюдать разве что в броских показушных церемониалах. И вряд ли можно себе представить более расслабленных стражей. Они лениво покуривали темные короткие сигары, облокотившись на столбы у ворот, и перекидывались шуточками с проезжавшими мимо крестьянами. Но когда мы подъехали поближе, я увидел их глаза, ясные и блестящие, зорко следящие за каждым из проходящих мимо. И тут я вспомнил, что форму, подобную этой, носили во времена войн более длительных и кровопролитных, чем те, которые случаются в наши дни. Войн, которые терзали и душили Европу на протяжении десятков и даже сотен лет, войн, которые сформировали ее культуру, все самое лучшее и худшее, что в ней есть, ее блеск и жестокость, Гёте и Гитлера, Шекспира и Влада Дракулу.
Я все думал, как меня воспримут они, в моей современной одежде и замшевом пиджаке. Стараясь сделать это как можно незаметнее, я спрыгнул на землю между двумя телегами, при этом оживленно болтая с возницами, пока телеги с грохотом проезжали в тени арок. Внезапно наши колеса застучали по дереву, а высокие стены заслонили солнечный свет. За крепостными стенами оказались внутренние ворота с подъемным мостом, который можно было в любой момент убрать и оставить неприятеля в ловушке под шквальным огнем со стен. И все эти оборонительные сооружения были в превосходном состоянии. Я нервно закусил губу, сам не понимая, зачем мне понадобилось подбираться так близко, – все эти серьезные сооружения не особенно радовали меня. Однако ворота были украшены железным орнаментом, а подъемный мост – изящной резьбой, и от всего этого укрепления оставалось ощущение возвышенной силы и гордости. Но вот звук, издаваемый нашими колесами, снова изменился; мы проехали под внутренними воротами и попали на мощеную городскую улицу.
Я в восхищении оглянулся вокруг. Здесь было все, что я успел разглядеть из долины, и еще много больше. Повсюду были разбиты сады и посажены деревья, широкие светлые улицы и петляющие аллеи дразнили воображение, а на просторных площадях взгляд отдыхал. Город выглядел так, как может выглядеть замысел архитектора только на бумаге, но все это не производило впечатления чего-то заранее спланированного. Мое любопытство перешло всякие границы. Я соскользнул с телеги и пропустил всю процессию вперед. Мог бы, конечно, придумать и что-нибудь поумнее. Мы прошли в ворота, но все еще оставались в поле зрения стражи. И когда я услышал резкий окрик, то знал наверняка, к кому он обращен. Перехитрить стражу мне не удалось. Эти зоркие глаза выделили меня из толпы, удивились и решили посмотреть, как я буду вести себя, и при первом же подозрительном движении…
– Halt! Wer da? [40]
Я встал в нерешительности, с сомнением озираясь по сторонам. Двое стражей с алебардами наперевес подбежали ко мне. Позади них дюжий мужчина в черном мундире с золотыми эполетами вскочил на ноги, уставился на меня в недоумении, чуть не подавился своей сигарой и вскричал:
– Er! Aus dem Bergenpfad! Der Reiter, der Zauberer's Kerl! Ergreifen Sie mir diesen! [41]
Это было уже слишком. Всадник, парень колдуна с горной тропы! Офицер, должно быть, находился на борту воздушного корабля, и, конечно, корабль был именно из этого города, а я оказался настолько ненормальным, чтобы сюда притащиться. Если бы я имел возможность объяснить – но я и не мечтал, что мне это удастся сделать, находясь в руках вооруженных солдат. В таком положении все аргументы кажутся недостаточно вескими, а там, на тропе, они пристрелили бы меня, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Остановятся ли они здесь, чтобы выслушать меня? Я резко развернулся на месте и кинулся бежать сквозь толпу моих новоприобретенных знакомых и их телег и дальше, вдоль по широкой улице, которая, конечно же, должна была вывести меня к реке в городской центр. Куда еще мне податься? Ворота будут на запоре, аллейки и проулочки превратятся для меня в кошмар, в котором они ориентируются куда лучше меня. Мне было некуда бежать, некуда, кроме как дальше вглубь города.
– Du da! Halt, oder ich schliesse! [42]
Они блефовали. Да и что еще им оставалось делать: не могли же они наплевать на остальных людей на этой переполненной улице, среди которых, возможно, были и дети. Как-то не очень это вязалось с внешним
