математическим складом ума, обратитесь к Джипу. Врожденные способности плюс около восьмидесяти лет обучения, с некоторыми перерывами. Ну а мне, полагаю, представляться вам смысла не имеет.
– Да, я о вас много знаю. Даже слишком.
– Ну да, досье, ты говорила. Знаешь, в каком я восторге от мысли о нем!
Я яростно дернул дроссель и хватил джойстик так, что машина ходуном заходила.
– Прекрати! – заорала она так, что у нас обоих чуть барабанные перепонки не лопнули. – Что еще оставалось делать? Ты, например, ни в чем не подозревал фон Амернингена, но от Департамента не скроешься. Мы знали, что он замешан в этой неофашистской ерунде, хоть я, конечно, тогда и не предполагала, что за всем этим стоит. И вдруг выплываешь ты, его новый партнер-вундеркинд, создавший этот удивительный «Си-Тран» и умноживший его и без того немалые богатства. А ты – ты производил благоприятное впечатление, господин Чистоплюй. Но, боже мой, твоя личная жизнь! – Она с отвращением присвистнула. – Выходило, что ты этакий хладнокровный сукин сын, ты… – Она пожала плечами. – Я тебя просто возненавидела. Все эти случайные интрижки, таинственные исчезновения…
Я застонал:
– Господи, женщина, твое чертово досье, что, не делает скидки на время? Вся эта канитель была лишь эпизодом, я таким уже давно не занимаюсь! Да и тогда переживал из-за этого не меньше других. Конечно, и потом у меня бывали мимолетные увлечения, но они кое-что да значили. Или я хотел, чтобы значили А что до исчезновений…
– Я знаю. – Она вздохнула. – Я должна была догадаться, но это мне в голову не пришло. В конце концов, с тобой случалось когда-нибудь такое, чтобы ты прошел на улице мимо человека и подумал: а может, это еще один странник со Спирали? Не сражается ли он в свободное время с драконами или не торгует ли какими-нибудь диковинными вещами?
– Да-да, конечно, такое бывает и со мной. Иногда это кажется довольно забавным.
Она выглядела удивленной.
– Вот как? Но ты никогда не думал так обо мне, правда? Или о бароне фон Амернингене. Ну и ладно. А что до тебя, то я никак не могла поверить, что такой человек может быть действительно чистым, тем более один из Совета директоров. И когда мы стали копать глубже и ничего не нашли, совершенно ничего, это только лишний раз убедило меня, что у тебя превосходная маскировка. И я возненавидела тебя еще больше.
– Пока тебя жареный петух не клюнул.
Она покачала головой:
– Я тогда и собой не очень-то была довольна. И Департаментом тоже. И вообще миром. Но ты был последней каплей.
– Ну спасибо, – сказал я. – Это понятно.
– Ничего ты не понял! Видишь ли, я забила себе голову идеалами. Собственно, поэтому-то я и занялась расследованием. Меня возмущало, почему никто ничего не предпринимает, я решила сама что-нибудь сделать. Но чем больше я старалась, тем меньше получалось. Это было похоже на плавание в смоле. Я все чаще и чаще стала ловить себя на том, что ругаюсь с коллегами и работниками Департамента. Они только занимались собственной карьерой и нисколько не пытались изменить мир к лучшему. – Она забарабанила пальцами по рукоятке меча. – Я же говорила, что ты не поймешь.
Я решил слегка изменить направление нашего разговора:
– Грааль не так уж сильно изменил тебя. Ты все еще делаешь чересчур поспешные выводы. Что до меня, то я заложил прочный фундамент карьеры еще в колледже – удачное начало бизнеса, налаживание контактов, опоры – и постепенно двинулся в политику. Я решил, что поступаю мудро, стал вроде бы свободным и независимым Только почему-то, чем лучше шли дела, тем меньше все это меня волновало. Я же сказал тебе, что это был только этап. А потом однажды ночью я свернул за угол…
– И тебе открылась Спираль!
Я слышал, как дрожит ее голос.
– Боже мой, да! Я перепугался до смерти. Потом я никак не мог вспомнить, что произошло. Думал, что напился или меня настиг нервный срыв… Прошел целый год, прежде чем я снова решился туда отправиться. Сначала у меня не получалось, но потом – это было все равно, что второй раз потерять невинность, мне это не слишком-то понравилось…
Ее щеки мгновенно вспыхнули, и она своими темными глазами искоса взглянула на меня, так что я сделал из этого кое-какие выводы. Этот какой-то скандинавский разрез глаз, из-за которого хмурый взгляд казался прилипшим к лицу, сейчас выглядел довольно экзотично, и в то же время от него веяло спокойствием, а рот был скорее чувственным, чем тяжеловесным. Носогубные складки все так же резко очерчивали рот, но изгиб, который они ему придавали, стал казаться насмешливым и умным, даже чуть смешливым, – мне он определенно нравился. Я решил, что хочу увидеть, как она улыбается по-настоящему, только не одну из тех хмурых осуждающих усмешек, которыми она награждала меня до сих пор. Она увидела, что я на нее смотрю, и отвернулась, уставившись в иллюминатор.
– Мне стало больно, а потом я испугался до потери пульса, – продолжил я. – Словом, я сунул нос не в свое дело, а потом вся эта круговерть налетела на меня и, как сильный удар кулаком, столкнула мою жизнь.
Она обернулась ко мне с удивлением:
– В сторону Спирали?
Я знал, что это не оставит ее равнодушной.
– Прямо туда. Мне пришлось воспользоваться помощью Стрижа. Так-то я и стал его должником – по крайней мере он это утверждает, – и таким образом ко мне попал этот меч. И я пристрастился к людям Спирали. Но я решился снова испытать все это только через семь лет, семь лет забвения того, что произошло. Я вспоминал об этом только иногда, в мечтах.
– А я потерялась, – сказала она. – Я поехала на лыжах не по тому склону, по крайней мере так думала. А потом упала и вывихнула ногу. Каждый шаг доставлял адскую боль, и о том, чтобы ехать дальше, не было и речи. Наступила ночь, и снег пошел сильнее. Я села на снег и заплакала, как маленькая девочка. Затем вдалеке я заметила свет; я заставила себя подняться и пойти, опираясь на лыжные палки. Добравшись до этого места, я обнаружила, что это монастырь, настоящий средневековый монастырь на окраине крошечной деревушки. Хозяева говорили на латыни. Но, услышав, что я говорю по-английски, они перешли на него. Они поили меня глинтвейном и вправили мой вывих. Казалось, они привыкли к тому, что к ним попадают люди со всех концов Спирали, – они пытались мне это объяснить, но я тогда не поняла. Там был мужчина, он не говорил ни на одном из знакомых мне языков, и выглядел он… боже мой, он, должно быть, был совсем древний, у него был кремневый нож! И бронзовый топор. Но он был весьма учтив. Беспокойный, но учтивый. Я ушла на следующий день, но я хотела вернуться и принести подарки. Дорогу я запомнила. Только когда попыталась…
– Ты не смогла попасть туда?
– Нет. О нет! Все, как ни странно, оказалось на месте. Только на этот раз деревушка рядом с монастырем была объята пламенем. Там шла битва, а у меня был пистолет. – И снова щеки ее вспыхнули. – Служебный, из Департамента, я его все время с собой носила, от мужчин защищаться. В общем, я ввязалась в драку, и нужно было видеть, как удивились эти существа!
– Существа?
– Отвратительные. Чем-то похожи на волков, полулюди, приспособленные для жизни в горах, всепроникающие и сильные, как гиббоны, и волосатые. Местные жители называли их Ruebezahlern. [94]
Как бы там ни было, но эти монахи стали первыми, с кем я подружилась на Спирали. Многие путники попадали в их приют.
– Что-то вроде таверны, наверное. Тихая гавань на границе Спирали. Как бар в Бангкоке.
Она наградила меня крайне старомодным взглядом:
– Тебе бы туда! Во всяком случае, я пристрастилась к путешествиям по Спирали. Иногда с теми, кого я там встречала, иногда в одиночку. Сначала это пугало, но в то же время и завораживало.
Я услышал, как в микрофоне, вмонтированном в шлем, раздается мое прерывистое дыхание.
– И ты, возвращаясь в Сердцевину, никогда ничего не забывала?
