обманутым, находилось так близко от метрополии, которая, несомненно, понимала, какая опасность нависла над ней, случиться могло все. Тимур принял меры предосторожности. Он велел воинам снести к нему оружие и всем запретил выходить за пределы стана. Чтобы беглецы не унесли с собой своих богатств, обложить налогом которые он намеревался, было дано распоряжение замуровать большую часть ворот, а к домам приставить надежную стражу. Градоначальник с помощниками явился к Тамерлану с визитом. Желая произвести на гостей благоприятное впечатление, тот оказал им радушный прием, пригласил к столу и за трапезой договорился с ними о величине оброка. После этого Bеликий эмир торжественно въехал в город и, осмотрев его, покинул, оставив в цитадели свой гарнизон.
Тщательно просчитанный сбор дани начался незамедлительно, не вызывая слишком большого недовольства. По городу, кроме сборщика денежных средств, бродило тысяч пять Джагатаидов: купцов и воинов, получивших увольнительные. Как раз тогда произошел следующий весьма банальный инцидент. Какой-то вояка, заприметив девицу, начал к ней приставать. Она закричала. На свою беду там оказался барабанщик, который, толком не разобравшись, в чем было дело, ударил тревогу. Люди порастворяли окна и двери и высыпали на улицу. Стала собираться толпа. Всем было интересно узнать, что случилось. Поднялся шум. И вдруг глупая, слепая, бессознательная и разъяренная толпа набросилась на Джагатаидов. Не прошло и нескольких минут, как дело дошло до ножей. Кто стоял возле дверей, поспешил за ними укрыться. Перепуганные последствиями этой безумной охоты горожане начали впускать к себе в дома тех, за кем гнались. В одно мгновение было убито три тысячи Джагатаидов.
Ярость Тимура была ужасной. Его люди ему верили. Они отдавали за него жизни и знали, что в любых обстоятельствах могли рассчитывать на его защиту. Какое унижение! И какой пример! Если при заключенном перемирии можно безнаказанно предать смерти три тысячи Тимуридов, чего в таком случае надобно ждать от будущего? Преступление должно быть наказано!
На другой день, 17 ноября, на рассвете Великий эмир устремился на Исфаган с карательной операцией. Город занял оборону. Что иное теперь ему оставалось? Увы, после того, как его разоружили, он сдался быстро. Тамерлан хладнокровно, как если бы просто собирал десятину, приступил к уничтожению населения. Для начала он изолировал квартал
Опьянение кровью быстро охватило всех. Ни грабежей, ни насилия, только убийства! Некоторые воины с чувствительными нервами, некоторые добропорядочные мусульмане, коим убийство единоверцев было отвратительно, но которые не могли ослушаться приказа, стали покупать у своих товарищей отрезанные головы сначала по двадцать динаров за штуку, потом по десять и наконец по динару. Кончилось тем, что головы продавались уже по полдинара! Только покупателей уже не было. Убивали без разбору, лихорадочно и в количествах значительно больших, чем было велено. Обезглавливали и женщин. Им срезали волосы, замазывали лица, чтобы можно было выдавать за мужчин. Заваленные работой контролеры не очень всматривались. По мере накопления кровавых трофеев их вывозили за город и там возводили из них «башни».
Воистину ужасная кара, постигшая этот огромный город, возможно, насчитывавший около полумиллиона человек, не укладывалась в сознании. Некоторые современники говорили о ста — двухстах тысячах убитых. Эти завышенные цифры свидетельствуют о впечатлении, произведенном излагаемыми событиями. Очевидец, персидский историк Хафизи Абру, основываясь на виденном с одной лишь части стены, насчитал не менее сорока пяти «минаретов», сложенных из одной-двух тысяч голов, то есть в среднем из полутора тысяч черепов, а всего — из семидесяти тысяч. Эти подсчеты исследователи считают преувеличенными, однако ничем не обосновывают свои выводы, а посему мы склонны доверять приведенным данным. Менее достоверно, но тоже вероятно, что по приказу Великого эмира город был подожжен и горел двадцать суток, а также что Тимур бросил свою конницу на детей, собранных неким сердобольным эмиром и приведенных к нему в надежде тронуть его сердце. Как ни вероятен пожар как факт, ничего из городской инфраструктуры не пострадало и, более того, остались целыми и невредимыми такие памятники, как, например, Большая мечеть, лучший образец иранского зодческого гения! Однако по завершении драмы жизнь взяла свое до такой степени быстро, что Великий эмир смог прийти в Исфаган за данью уже в 1393 году, то есть шесть лет спустя. Легенде об избиении невинных младенцев в принципе можно верить, но только связав это событие с другими обстоятельствами; впрочем, это действительно может быть всего лишь легенда… И все же прислушаемся: «И дети были опрокинуты, растоптаны; их тела опорожнились; они были разорваны на части и превращены в месиво, прежде чем последняя цепь всадников промчалась по бедным останкам».
Когда месть свершилась, Тимур отправился в другой город, в Шираз. Его жители, надо полагать, ломаться не стали и тут же распахнули ворота, встретив Великого эмира с радостными лицами. Что касается до его правителя, Заин аль-Абидина, то он сбежал к своему кузену, шаху Мансуру, который, недолго думая, выколол ему глаза.
Великий эмир в ту пору мог бы утверждать, что совершенное в нужное время зверство сохраняет немало человеческих жизней. В истории, вероятно, такие слова произносились неоднократно. В Ширазе Тимуру сделали визиты Музаффарид из Кирмана по имени Шах-Ахмад и Музаффарид из Язда, именем Шах- Яхья, которые, совершив ритуальное коленопреклонение, запечатлели поцелуй на краю царского ковра. Приняв их в вассалы, Тимур позволил им и далее владеть собственными землями. Никакого насилия не последовало. Лучшие ремесленники получили приглашение поехать в Самарканд, чтобы совершенствоваться в своем искусстве уже там; приглашение, уклониться от которого они не могли.
Скорее вымышленная, нежели описывающая реальные события, повесть о встрече великого убийцы с великим персидским поэтом Хафизом (1325–1390) задает тональность царившей тогда в Иране атмосферы и вскрывает довольно неожиданный аспект личности Тамерлана. Когда он обратился к сочинителю с горьким упреком из-за того, что в одной из газелей тот сказал, будто бы охотно променял Бухару вместе с Самаркандом на один-единственный взгляд красавицы Шираза, Хафиз, указав на свое нищенское облачение, произнес: «Разве не понес я достойного наказания за мою опрометчивую расточительность?» — Великий эмир рассмеялся.
Глава V
Тохтамыш и Пятилетняя война
Трансоксианские новости
В конце 1387 года Тимур находился в Ширазе, когда из Самарканда прибыл гонец, сообщивший, что Тохтамыш напал на Трансоксиану. Посланец проявил удивительную расторопность, покрыв две с половиной тысячи километров за семнадцать дней, преодолевая по сто шестьдесят километров за сутки; он загнал множество лошадей, однако и вести были срочные. После походов на Моголистан, после снисходительности, оказанной правителю Золотой Орды, Тимур мог считать свои тылы в безопасности. Но хан принадлежал к той породе людей, которых великодушие оскорбляет и которые не прощают услуг. К его претензиям присовокупилась нанесенная самолюбию рана: ему пришлось с позором покинуть Кавказ, — и теперь он рассудил, что настало время взять реванш. С одной стороны, Тимур, по его сведениям, находился далеко, был втянут в войну, об успешном завершении которой в Золотой Орде еще не знали; с другой стороны, второй сын Тимура, Омар-шейх, оказавшийся старшим после смерти Джахангира, и войска, имевшиеся у него под рукой, значительной силой не являлись. Занести меч над городом, где билось сердце Тимурова могущества, овладеть Самаркандом значило разрушить творение Великого эмира и, став его наследником, совершить важный шаг к воссозданию мировой и законной монгольской империи, которую Джагатаиды,
