возможно, и имели силы создать, но которая навсегда осталась бы державой узурпатора.
Тимур знал, что Тохтамыш был храбр, и, быть может, этой храбрости у него имелось больше, чем разума. Положение сложилось опасное. По меньшей мере одна часть моголистанских орд примкнула к ордам Тохтамыша. Остановить врагов под Отраром Омар-шейх не смог; более того — он едва избежал плена и спешно ретировался к Андижану. Хорезм сдался агрессору, а Бухара томилась в блокаде. Не дерзнув атаковать Самарканд в лоб, Тохтамыш обогнул его с юга, и Карши оказался под угрозой. Тимур покинул Шираз без какой-либо подготовки, срочно. Всегда стремительный, он двигался быстрее обычного. Люди мучились, лошади дохли, но Великий эмир шел вперед несмотря ни на что.
В феврале 1388 года он уже был в Кеше. Этому поверить не мог никто, а люди Тохтамыша менее прочих. Однако требовалось отдохнуть и обдумать тактику дальнейших действий. Тимур созвал курултай. Его участники единодушно предлагали запереться в укрепленных городах, откормить лошадей и по весне дать бой. Ждать? Месяц? Два? Пренебрегши всеми этими мнениями, впрочем, им же испрошенными, Тамерлан принял решение атаковать немедленно: так им понималась демократия. Как если бы ему уже были неинтересны блокированные города, он совершил обходный маневр и вклинился между вражескими войсками, действовавшими в Трансоксиане и в поречье Сырдарьи. Маневр был дерзок, ибо, перегруппируй Тохтамыш свои войска, он смог бы прижать Тимура к реке; но, боясь оказаться окруженным и отрезанным от тылов, он предпочел тотальное отступление. Быстрота противника привела его в замешательство. Внезапность Тохтамышу не удалась. Он переправился через реку и удалился в степь.
За альянс с Золотой Ордой мятежный Хорезм заплатил дорого. Его главный город, Ургенч, был стерт с лица земли, и на его месте засеяли поле ячменя. Горожан угнали в Самарканд, где, приравняв к рабам, поставили на самые тяжелые работы. Именно в ходе этой кампании умер хан-марионетка Джагатаидов и на освободившийся трон немедленно сел его сын. Знамя Великого эмира вновь взвилось над Самаркандом. Тохтамышев набег показался коротким неприятным сном. Мирная жизнь продолжалась.
Новое нападение Тохтамыша
Зима 1388/89 года выдалась на редкость суровой. Все лежало под толстым слоем снега. Как раз тогда снова объявился Тохтамыш, который более не думал о внезапности, использовании случая, но готовился к войне серьезной, хорошо спланированной и, как он надеялся, решительной. Тохтамыш собрал огромное войско, где бок о бок с тюрками должны были биться всевозможные вассалы, такие, как русские, кавказцы и болгары, на усиление которых шли монгольские рати, посланные ханом Камараддином из Моголистана. Тимуровы войска отдыхали, разойдясь по зимним становищам, почти что полностью изолированным друг от друга суровым временем года. Снегопад не прекращался. Перевалы были закрыты, дороги — непроходимы; разве что оставались тропы, но и на них лошади, даже без всадников, проваливались в снег по грудь. Собрав то немногое, что оказалось под рукой, Великий эмир послал сыну Омар-шейху, управлявшему северными провинциями, приказ напасть на вражеские тылы, тогда как сам выступил навстречу Тохтамышу, о продвижении которого ему докладывали гонцы. Тохтамыш находился в Ходженте, то есть на удалении семидневного перехода, а именно в трехстах километрах восточнее Самарканда.
Сшибка, произошедшая в окрестностях города в январе 1389 года, носила характер неустойчивый и жестокий. Тохтамышевы рати были заметно многочисленнее, но недостаточно сплоченные. Опрокинув вражеский авангард, Тимур направил все свои усилия на центр золотоордынской армии. Но двигался он медленно. Тохтамыш, будучи уверенным в невозможности ударов с флангов, чувствовал себя спокойно, как вдруг появившийся у него в тылу Омар-шейх смял его линии, что быстро привело к панике и обычному в таких обстоятельствах беспорядочному бегству. Объединенные силы золотоордынцев переправились через Сырдарью и затерялись в необъятных степных просторах.
Эти повторяющиеся набеги убедили Тимура в том, что Тохтамыш был так же опасен на его северных рубежах, как в свое время моголистанские Джагатаиды. Отныне он не мог удаляться от Трансоксианы без того, чтобы не подвергнуться риску очередного нападения. Положение было серьезным. Тохтамыш был человеком не бездарным, обладал значительными военно-экономическими ресурсами, и, подобно всем степнякам, начиная с Дария Великого, который постиг ратную науку ценой горького опыта, умел отказаться от сражения, увлечь врага за тысячи верст от его баз и, измотав, поставить перед выбором: или погибнуть, или пуститься в обратный путь, если уже не было поздно. Тимур оставался в достаточной мере кочевником не только для того, чтобы это помнить, но и для того, чтобы уметь выносить то, чего не выдерживали народы оседлые — будь то персы или китайцы, — а именно длительной кампании в условиях изолированности, долгой погони за «дичью». «Сколько троп знает медведь, столько хитростей ведомо охотнику», — говорит одна тюркская поговорка, записанная великим лексикографом XI века Махмудом аль- Кашгари. Итак, Тохтамыш как бы стал медведем, а Тимур охотником.
Пренебречь серьезной подготовкой Великий эмир не мог, он вполне хладнокровно отнесся к тому, что Тохтамыш то ли по боязни, то ли по хитрости, — но едва ли раскаявшись, — прислал ему великолепное, но лукавое письмо. Тимур принял золотоордынское посольство с надлежащими почестями и торжественностью и произнес слова, известные нам в варианте, несколько подправленном его канцелярией: «Я никогда не нуждался ни в чьей дружбе, ни в союзе с кем-либо… Я предоставил убежище вашему господину… я поддержал этого, тогда никому не известного, человека… Взамен я от него не просил ничего… Он вспомнил обо мне для того, чтобы выразить свое презрение, поступить со мною, как с самозванцем, тогда как я построил свое благополучие собственными руками, не имея, в отличие от него, счастья быть рожденным на троне… Он переступил рубеж Трансоксианы, поднял противу меня мои же народы… Да будет он удушен своим желанием мира… Горе ему! Он разбудил богов войны, роковым оружием которых я являюсь!» Нет, в этот раз его ничто не останавливало. Впредь он не позволит пустым речам сбить себя с избранного пути! Он не будет знать покоя до тех пор, пока «не угаснут Тохтамышевы очи от зренья моей мести»!
Предстояло или победить, или погибнуть. Тамерлан был игроком, но он играл в шахматы, а не в кости. Он был готов рисковать всем, но в затевавшейся партии полагался только на свой ум, метод, а не на случай.
Степная кампания
Уже в который раз надо было начинать с нейтрализации этих неугомонных монголов, на которых он столько раз ходил войной. Весной 1389 года Тимур направился к Тянь-Шаню, где южнее озер Балхаша и Алаколя нанес сокрушительный удар войску Камараддина и преследовал его вплоть до монгольского Алтая; там оно рассыпалось и перестало существовать. Повернув войско на 180 градусов, Тамерлан вступил в страну, которую мы называем китайским Туркестаном, или Синьцзяном, и дошел до Турфана. Настоящих причин этого набега мы не знаем. Известно, что там находился подлинный Чингисид, Хизир-ходжа, принявший ислам и ставший его активным пропагандистом. Если учесть, что он открыто демонстрировал свою нелюбовь к Камараддину, то несложно догадаться, что причин упрекать его в чем-либо у Тимура скорее всего не имелось. Возможно, эмиру всего лишь хотелось обеспечить для своих купцов несколько опорных пунктов на торговом пути, ведущем к окраинам Востока, или взять какую-нибудь добычу (что и показало будущее). Хизир-ходжа, предусмотрительно сбежавший в Гоби, впоследствии дал Тамерлану не только заложников, но и свою дочь в жены, за что тот позволил дорогому тестю занять трон Моголистана.
Тимур двинулся по Шелковому пути. Край, по которому он вел свою армию, был богат, и трансоксианцы его изрядно пограбили. Когда они вернулись в Самарканд, их встретили как победителей.
