огнями на концах крыльев вышел к посадочной полосе, почти касаясь желтых ламп, пронесся над дорожкой, его колеса коснулись земли, и хвостовой огонь промелькнул среди звездочек посадочных фонарей.
— Зачем ты выбрал для нас такие позывные? — спросил Адмирал. — Это я, что ли, Scarface? Шрам… ну кто же еще, если не я? — добавил он, потирая лоб.
— Да нет, — ответил командир эскадры, — тут имелись в виду ребята со шрамами из полицейских фильмов. К тому же, сам знаешь, позывные выбираю не я. Какие дают, такие и беру.
— Все равно, будь я в воздухе, я бы передавал «Scarfacetwo» from «Scarfaceone».[16] Человек со шрамом — это я. Патент за мной.
Адмиралу казалось, что именно он вызывает штурмана, упорно посылая эти мрачные позывные в волны эфира, точно рыбак, закидывающий невод.
— Ну, если тебе хочется… — сказал командир эскадры. — Ты наш собственный Scarface.
— Лебону повезло, — заметил Адмирал. — Сегодня ясное небо. Если он не видит огней…
— Рипо ему поможет. И все же, — продолжал командир эскадры, — мне показалось, что у Лебона были трудности при взлете. «V» долго стоял не двигаясь, точно не мог решиться. Нам пришлось посигналить ему зеленым огнем, чтобы он поторапливался.
— Вот как, — сказал Адмирал. — А что у него случилось?
— Откуда я могу знать?
Действительно, при взлете самолеты никогда не переговаривались с вышкой, чтобы вражеские перехватчики не узнали о вылете. Если что-то оказывалось не в порядке, они возвращались в ангар и к ним посылали инженера-механика.
— «V» долго стоял, и я решил, что он собирается вернуться. А потом…
Он замолчал: еще один самолет в грохоте моторов зашел на посадку — слишком высоко, пожалуй. Командир эскадры следил, как на повышенной скорости он коснулся земли, подскочил, пронесся по дорожке и исчез во мраке.
— …а потом пошел на взлет, — продолжал командир эскадры.
— Может, Лебон не видел огней? — сказал Адмирал.
— Насколько я помню, это у него бывает при приземлении. При взлете он обычно их видит. Иначе я просто не представляю, как он мог подняться.
Над башней ревели самолеты эскадры; бомбардировщики с других, более отдаленных баз неосторожно обгоняли их, не уклоняясь в сторону от этой карусели и не обращая внимания на предостерегающее кольцо аэродромных огней. «„…KKing from…Scarfacetwo“, you may land».[17] Самолеты один за другим, каждый под своей буквой, снижались с ярусов, где их заставлял кружиться контрольный пост; они уходили на небольшой высоте и возвращались снова с выпущенными щитками и винтами на малом шаге; держа направление на входные огни. На уровне вышки снижали обороты, и слышно было, как чихают и давятся моторы; свистели крылья, самолет терял скорость, хвостовой огонь под задней турелью подпрыгивал как мячик, перед тем как остановиться. Тогда начальник поста снимал очередную букву и вешал ее пониже — против фамилии командира самолета.
— Ну, что же ты, «Victor», думаешь возвращаться? — в нетерпении крикнул Адмирал.
Пока еще наверху висело четыре буквы, но три самолета из не вернувшихся уже дали о себе знать. Командир эскадры подошел к начальнику поста.
— Как «Victor»?
— По-прежнему ничего не слышно. Я и сам уж подумываю…
— Ладно, — сказал командир эскадры. — Позвоните в дивизию. Доложите мне.
— Ну, что? — спросил Адмирал.
— Не волнуйся пока. Может, у них неполадки и они где-то приземлились.
— Я б не отпустил Рипо с Лебоном, — сказал Адмирал. — Риск был слишком велик. Если бы ты мне сказал…
— Я не успел. Рипо сам выпросил у меня разрешение лететь с Лебоном. А раз мы с тобой решили, что не стоит отстранять Лебона от полетов…
— Лебона — да, — согласился Адмирал. — Я его не знал. Пусть бы он сломал себе шею. Но Рипо на твоей совести, Люсьен, — с горечью добавил он.
— Почему это?
— Ты его наказал из-за Ромера. Он этого не заслуживал.
И о штурмане, и о пилоте, который не видел огней, Адмирал говорил уже в прошедшем времени, ведь и в самом деле, если экипаж долго не возвращался, сомнений в его участи быть не могло. Адмирал вышел на галерею, огибавшую контрольный пост, и стал напряженно вслушиваться, надеясь уловить вдали гул «Victor», Но мало-помалу бесновавшиеся небесные валы улеглись и затихли, точно обессилевшие морские волны. Из громкоговорителей время от времени раздавались голоса последних пилотов, но между ними тянулись бесконечные паузы, нарушаемые только треском радиопомех.
— Не будем об этом, — сказал командир эскадры, закуривая сигарету. — Если я виноват в том, что наказал его, ты виноват, что втянул его в эту историю с Лебоном.
— Я тут ни при чем! — яростно возразил Адмирал. — О Лебоне я с ним говорил, но даже не назвал имени. Просто рассказал, что один пилот не видит огней, и Рипо пошел к нему. Если бы я знал…
— А где ты был позавчера, когда все решилось?
— В городе. У меня было свидание.
— С девочкой? — попытался пошутить командир эскадры.
— Не с тобой, конечно. Я тебя и здесь вижу достаточно.
Командир эскадры стряхнул пепел за перила галереи.
— Не будем нервничать, — сказал он. — Может, Лебону пришлось выключить мотор. Он просто запаздывает, вот и все.
За стеклянной перегородкой начальник контрольного поста положил трубку и вышел к ним.
— «Victor» не вернулся, — сказал он. — Ни одна база не имеет о нем сведений.
— Ясно, — сказал командир эскадры. — Позовите меня, как только что-нибудь узнаете.
Командир эскадры потянул Адмирала в комнату разведки, где летчики, попивая чай, отвечали на обычные вопросы intelligence officers. Фамилию Лебона и букву его самолета еще не стерли с доски. Выяснилось, что пять или шесть самолетов загорелись над Вюрцбургом, и, возможно, «Victor» был среди них. Общая цифра ночных потерь тоже была известна: всего девятнадцать тяжелых бомбардировщиков, из которых восемь — во время налета на Вюрцбург, шесть — над Кельном и пять сбито истребителями. Хотя потерпевших аварии сюда не включали, для RAF цифра была небольшая. Меньше двух процентов потерь. Вполне терпимо.
— Столкновений не было? — спросил Адмирал.
— Нет.
Адмирал подумал, что, возможно, такого рода катастрофа произошла с Лебоном; в конце концов, мало ли что может стрястись при их-то ремесле. Ловушек было более чем достаточно, и сам он, хоть и старая лиса, тоже в один прекрасный день может преспокойно угодить в одну из них. Привычным движением он потрогал шрам, пересекавший лоб и скрытый пилоткой, и вздрогнул — в первый раз. В тот вечер, когда Адмирал смеялся над Лебоном, штурман был прав. Ведь и он тоже отмечен каленым железом, точно оставленное на убой животное или дерево, в которое ударила молния.
— …не видел огней! — прорычал он.
— Что? — спросил командир эскадры.
— Ничего. А у тебя тоже ничего нового о «Victor»?
— Ничего.
— Тогда крышка.
Он потащил командира в угол комнаты.
— Ты должен порвать приказ о взыскании, — сказал он. — Нельзя, чтобы его нашли в деле Рипо.
— Я обещаю тебе. Когда Рипо вернется, все будет улажено.
— Улажено? — заорал Адмирал. — Ты еще на это надеешься? Все и так уладилось. Для тебя, а главное — для него.
Ворча себе под нос, Адмирал вернулся к домикам. Он вошел в свою комнату, швырнул пилотку на стол,
