дружба, которые соединяют их уважаемые страны, с годами будут только крепнуть.
В двух шагах от них главный хранитель коллекций «Мюзеума» Иоганн Кирхер, облаченный в безупречный смокинг, принимал президента компании «Оливер», официального партнера устроителей этой «восхитительной выставки, достойной вписать дату в историю „Мюзеума“». Он представил ему Жана Кайо, временного директора «Мюзеума», тоже одетого с иголочки, и Ива Матиоле, советника Комиссии по разработке школьных программ, выглядевшего еще более важным, чем когда-либо.
Чуть поодаль, около пирожных и шампанского, мужчины в двубортных костюмах и дамы в легких платьях беседовали, не скрывая своего высокомерия по отношению к ученым «Мюзеума», тоже приглашенным на коктейль и легко узнаваемым по джинсам и помятым рубашкам — со своим чисто научным мышлением они не считали это обыденное событие столь важным, ради чего стоило бы приодеться. Официальные гости обменивались любезными словами о необходимости финансировать большие группы фармацевтических исследований, о ярких впечатлениях о туристических поездках и природном разнообразии, в то время как ученые мужи яростно спорили о том, можно ли, если ДНК лягушки проанализировать с помощью электрофореза в геле агарозы,[64] а потом последовательно клонировать в плазмиде,[65] узнать, появится изучаемая бактерия в течение суток или для этого потребуется больше времени. Итак, все шло своим чередом.
Иоганн Кирхер переходил от одной группы приглашенных к другой, одинаково непринужденно держась как с влиятельными политиками в костюмах от Черутти, так и в компании с небрежно одетыми учеными в очках с огромными стеклами в облупившейся оправе. Он остановился, чтобы сфотографироваться с послом Робертсоном, подошел поприветствовать Тоби Паркера, но едва обратил внимание на отца Маньяни, который, как всегда в сутане, мелькал в толпе.
Леопольдина и трое полицейских вышли на свежий воздух через проход, расположенный под галереей ботаники. Никогда молодая женщина даже не подозревала, что за штабелем просроченных огнетушителей, которые она видела каждый день, спокойно ржавевших здесь десятки лет, скрывалась решетка, которая вела в чрево Национального музея естественной истории. Она посмотрела на старые здания другими глазами. Их внушительный вид, их почтенные фасады скрывали нечто другое, непристойную тайну, побуждение к смерти, огромное количество секретов, отвергнутых наукой, но которые снова появлялись путями самыми хитроумными, удесятеренной ненавистью.
Поглядывая издали на празднество, комиссар по рации передал приказ: двадцать человек должны немедленно прочесать сеть подземных галерей. В ответ он получил информацию, которая его едва ли удивила: профессора 1 Сервана дома не оказалось. Интуиция ему подсказала: генетик скрывается на территории «Мюзеума». И еще он узнал о смерти какого-то человека, по предположению — Годовски.
Вы так считаете? Как мы можем считать, что это именно он?
Узнав об обстоятельствах его смерти, он побледнел и провел рукой по лицу.
Осмонд стоял перед огромным книжным шкафом Годовски.
«Истина в книге». Какую именно книгу такой человек, как Годовски, выбран для этого?
Роберт Аксельрод, «Эволюция в сотрудничестве»; Дидро, «Письма о слепых для тех, кто видит»; Патрик Тор, «Словарь дарвинизма»; Стефан Джей Гоулд, «Большой палеи панды»; Даниель К. Донне, «Дарвин опасен?».
Ничего необыкновенного для такого ученого, как Годовски.
Движимый неожиданной интуицией, американец снял с полки этот последний труд, который он знал и которым особенно восхищался, и полистал его. На многих страницах были пометки, уголки некоторых страниц загнуты, но больше — ничего. Он поставил книгу на место и продолжил поиск.
Но название книги Даниеля К. Донне, «Дарвин опасен?», все время крутилось у него в голове.
Леопольдина чувствовала, что ей нужна передышка. От волнений последних часов нервы у нее были напряжены до предела, она уже ничего не могла больше делать. Ей хотелось просто немного человеческого тепла и, главное, отойти от всего этого безумия. В силу своего практического ума она без труда нашла, к кому обратиться.
Она застала профессора Флорю на его любимом наблюдательном посту: у окна лаборатории, с огромным биноклем.
— Профессор? Вы не на приеме?
Он обернулся, с удивлением посмотрел на нее, словно на инопланетянку.
— Леопольдина? Что вы здесь делаете?
— Ну… я работаю.
— В воскресенье? Но вы должны отдыхать, малышка Леопольдина. Вы себя губите делами! Вы такая бледненькая…
Она была счастлива видеть этого старика. Он всегда так внимателен к ней.
— И это говорите мне вы? Разве вы сами не приходите сюда каждый день?
— О, а что мне остается делать… Я старый человек, у меня уже нет семьи, мои друзья ушли, и чем же мне, по-вашему, занимать свои дни? А здесь я небесполезен… — Старый профессор вернулся к своему занятию, бурча: — Без меня в «Мюзеуме» ничего не двигается, вы же прекрасно это знаете. Они поймут это, когда меня здесь не будет! Они очень хорошо поймут! Здесь будет хаос, и никакой идеи!
Леопольдина растроганно посмотрела на него.
— Послушайте, профессор, — с решительным видом произнесла она, — не надо сидеть здесь и ворчать. В конце концов, если все отдыхают, почему бы и не нам тоже? Идемте, я провожу вас на праздник!
— Что? И не помышляйте! Это уже не для моего возраста, дорогая! И потом, я еще не закончил свою работу…
— Никаких отговорок, командую я! Надевайте свой пиджак и идите со мной!
— Но, Леопольдина…
— Никаких возражений!
В душе старый профессор был рад покинуть ненадолго свою лабораторию и свои пожелтевшие папки. И Леопольдина это прекрасно знала.
В лифте он приложил палец ко лбу:
— Кстати, я должен вам сказать… Я вспомнил кое-что, касающееся Аниты Эльбер… Вы помните…
— Попозже, профессор. Вы все мне расскажете за бокалом шампанского!
Рядом с оранжереями, где высились кактусы, юкка и баобабы, Иоганн Кирхер увидел группу ученых, которые оживленно что-то обсуждали. Не изменяя своей обычной деликатности, он присоединился к ним.
— Теория Дарвина — труд гения, — говорил один из них. — Он в любом случае открыл бы законы эволюции, какой бы ни была его родная страна или эпоха, в какую он жил.
— Я согласен с тобой, — ответил его собеседник, — но не будем забывать, что он был подданным великой мощной державы — державы, более политической, чем интеллектуальной. И это позволяло ему быть в курсе самого нового в науке…
— Тем более что Англия владычествовала на морях, — вмешался Кирхер. — Он мог путешествовать в свое удовольствие по самым далеким странам, наблюдать…
— Конечно! — воскликнул второй ученый. — Достаточно посмотреть на географическую карту того времени: Англия там предстает центром мира. Правильно, это была самая влиятельная в свое время страна. И нет ничего удивительного в том, что теории Дарвина распространились с быстротой молнии и его последователи незамедлительно возвели его на пьедестал…
Дарвин на пьедестале… Англия в центре старинной географической карты… Один из собеседников извинился и поспешил в сторону, толкнув на ходу отца Маньяни, который внимательно следил за разговором.
