Криптолингвистика имела более прямое отношение к делу: криптолингвистом был некий скандинав с труднопроизносимой фамилией, которую Колюнчик так и не произнес. Этот скандинав раскрыл людям глаза на истинный и страшный смысл, упрятанный в романе убиенного Саргассы, — за что вскорости и сам поплатился жизнью. Скальные черви-оборотни не знают пощады, но до времени вынуждены таиться. А скандинав вычислил одного из них…
— Ну и где же он, этот разумный червяк? — спросил я. — В каком из фиордов?
Не следовало мне задавать этот вопрос — и таким тоном. Колюнчик смотрел на меня круглыми от страха глазами и не произносил больше ни слова. А когда я, хмыкнув, потянулся за фляжкой, чтобы расплескать по стаканам, он шарахнулся от меня вместе с креслом. Да так, что чуть не вышиб затылком роскошное, во всю наружную стену, окно. И вышиб бы, если бы это было обычное, а не гермостекло, предназначенное выдерживать прямые попадания метеоритов… Марсианская атмосфера не то чтобы смертельна для человека, но все-таки неприятна — особенно в районе Карбидной Пустоши. А двухкомнатный «люкс» и кислородная маска наготове — это как-то несовместно.
Беседовать мне стало не о чем и не с кем. Я сунул руку в тумбочку и остановил запись. «Информация». Даже на компромат не тянет… Стереть? Завтра… Неужели все-таки переборщил, допоил человека до розовых чертиков? Я произвел в уме перерасчет двух с половиной кило «марсиановки» на земную сорокаградусную и разделил на два. Слаб, слаб оказался Николай Иванович Стахов! Но кто же мог знать?
Контузия пошла ему на пользу: она вышибла из него всех розовых чертиков заодно с червями, и теперь он мирно сопел, разметав на поверженном кресле моднючие силикопластовые лапти и пуская пузыри в ковер. Частью в ковер, а частью на рукав своей малиновой косоворотки с набивной вышивкой. На затылке под светленькими кудряшками лиловела солидная гуля.
Вдвоем с коридорным, явившимся на мой звонок, мы уложили гостя на диван. Сочинять ничего не пришлось — коридорный удовлетворился одной из фляжек. Ему, надо полагать, не впервой…
Когда я проснулся, младшего исправника Стахова не было в моем номере, а на тумбочке лежали мятая двадцатка, серебряный трояк и горка никеля целковых на два. Выгреб все, что было, демонстрируя неподкупность. «Честь продается, коли ее нет».
Я хлопнул себя по лбу и сунулся в тумбочку.
Нет, дискета была на месте, и запись он тоже не стер.
Трезвое восприятие пьяного бреда нисколько не прояснило моей ситуации. Тем не менее, вечером, после обычного турне по собраниям, приказам и присутствиям Дальней Руси, я не поленился расшифровать запись и прочел глазами.
Бред остался бредом и на бумаге. Либо Николай свет-Иванович его заранее сочинил и в продолжение всей пьянки затверживал, либо… Подумав, я решил взять на заметку латиноамериканского сочинителя
Хотя, на кой мне черт их имена, если оба они мертвы?
3
Николай Иванович смотрел на меня из-под козырька по-молодому честными глазами, и в глазах его были тоска, и страх, и неистребимое чувство долга.
— Здравствуй, Андрей, — ответил он. — Может быть, не надо?
— Я принес тебе запись, — сказал я. И положил на барьер черную пуговичку дискеты. — Я записывал нашу беседу. Помнишь?
Он помнил.
— Это… копия? — спросил он.
— Зачем? — удивился я.
— Ну как зачем… Чтобы… ну…
— Чтобы тебя шантажировать? — догадался я.
Он не то кивнул, не то просто опустил голову (козырек фуражки упал ему на глаза), осторожно, как ядовитого карбидного клопа, взял дискету и повертел ее в пальцах.
— Тебя же бесполезно шантажировать, Колюнчик, — сказал я. — Поэтому я просто расшифровал запись.
— То есть, ты во всем разобрался? — он задрал голову и вопросительно посмотрел на меня из-под козырька. — И решил остаться? Сам?
— Ни в чем я не разобрался и оставаться я здесь не намерен. Я расшифровал запись. Ну, записал, понимаешь? Буковками. На бумаге. — Он наконец-то понял и сник. — Мне не нужен твой голос, — добавил я.
— Спасибо, — выдавил из себя Колюнчик, засовывая пуговичку-дискету в карман.
— А теперь, Николай Иванович, — сказал я официальным голосом, перейдем к делу… Мой паспорт у вас в левой руке, а вот мой билет бессрочный, гарантирующий мне место на любом из рейсовых и нерейсовых кораблей, вылетающих из космопорта Анисово. Я намерен вылететь ближайшим рейсом.
— Ваш пункт назначения? — спросил Николай Иванович официальным голосом.
— Купол Тихо Браге, Луна.
— Боюсь, вы не успеете на этот рейс, Андрей Павлович.
— Неважно. Меня устроит любое другое направление. Любой населенный пункт в любом из миров Диаспоры, кроме Дальнего Новгорода. Лишь бы поскорее и навсегда.
— Какова же цель вашего столь поспешного отлета из СМГ?
— Туризм. Эта цель отмечена в моей декларации, вот она. А вот моя туристическая путевка, согласно которой недельный срок моего пребывания в Дальнем Новгороде истек два с половиной месяца тому назад. Но путевка подтверждает, что я действительно турист.
Николай Иванович тщательно и уже не впервые изучил предъявленные бумаги.
— Располагаете ли вы, сударь, достаточными средствами для космического вояжа? — наконец задал он следующий вопрос (и опять-таки не впервые).
— Располагаю, хотя вас это и не касается, сударь.
— Касается, сударь, — возразил Николай Иванович. — Мы не можем позволить человеку — пусть даже иноземцу — умереть от голода лишь потому, что ему вздумалось лететь неизвестно куда… Какими средствами вы располагаете?
— Вот справка о моей доле в Казне Дальнего Новгорода, — вздохнул я. Заверена сегодняшним числом. Вот наличные: сто сорок восемь целковых. А вот моя кредитная карточка — в ней зашифрованы сведения о моем финансовом положении на Земле… Положение, смею вас заверить, прочное.
— Извините, сударь. — Николай Иванович ногтем отодвинул от себя карточку. — Эти штуки на территории Суверенной Марсовой Губернии недействительны.
— Они действительны на Земле. И почти во всех мирах Диаспоры.
— Может быть, не знаю. Я знаю, что у нас это не деньги.
Я покорно забрал карточку.
— Итак, сударь, ваше состояние исчисляется тысячею целковых?
— Тысяча сто сорок восемь, — поправил я.
— Все равно. Этого, может быть, и хватит, чтобы долететь до Тихо Браге, но в Тихо Браге у вас не останется ни гроша.
— У меня оплаченный билет. Без срока и без направления. В любой пункт Солнечной Системы.
— И без пересадки… В пассажирском лайнере класса» А», на место в котором вы претендуете, неизбежны дополнительные и очень крупные траты. В Тихо Браге вы окажетесь уже без билета и нищим.
— В Тихо Браге, да и на корабле, я по моей кредитной…
— Не знаю, не знаю.
— Я врач — нетрадиционный стоматолог. Я всегда могу заработать себе на хлеб, — терпеливо
