Пацан, трепло несчастное, чмо лысое! Как в глаза-то дочери смотреть теперь будем, а? Эх, Серега, будь ты неладен. И откуда ты только взялся, а? Или самим дьяволом мне послан? Обольстил яблочком, ага. Плоским, твердым пластмассовым. Засунуть бы тебе эту кассету в одно место, чтоб в следующий раз пораньше о совести вспоминал, дурак старый! Ну почему, почему я такой идиот? Ладно, сегодня было все хорошо, а дальше? Что изменилось? Ты-то остался тем же самым. В лучшем случае эта кассета скоро забудется, а в худшем будет только раздражать. И опять — молчаливое жалостливое презрение семьи к папаше- неудачнику. Пропади оно все пропадом… И сама собой так легко и просто пришла мысль: а чего тянуть? Хорошего от жизни уже ждать не приходится. Наверное, будет больно, но недолго. Зато придет освобождение от этой муки, которую уже терпеть нет сил никаких!
Эх, если бы все так просто было… Не знаю, сколько горя, а вот проблем семье подкинул бы выше крыши. Светке — шок: заходит это ребенок утром в туалет, а там подарочек висит. Радуйся, детка. Жене — телеграмма: мамуль, привет, у нас тут проблемка. Отдохнула мама, называется, первый раз за десять лет. Старикам — все заначки, что на собственные похороны отложили, вытаскивать придется — а как же, надо ведь этого придурка по-людски проводить. Да добирайся до этой Москвы, хозяйство на соседей оставив, да всю пенсию на билеты потрать. И на сколько их жизнь укоротится?..
Ну не собачья ли жизнь у человека, если он даже такой роскоши, как спокойно повеситься, и то позволить себе не может?
Брился я утром наощупь, чтобы не глядеть в зеркало на вурдалака с синяками, окружавшими отвислые мешки под красными глазами. И кролики с глазами пьяницы…. Или наоборот? На работе шеф пронзил меня донельзя подозрительным взглядом и, здороваясь, отчетливо втянул воздух нервным, как у добермана, носом.
— Виктор Павлович, — услышал я свой голос, — это замполиты солдат после увольнения обнюхивают, а я ведь не первогодок уже…
Шеф посмотрел на меня с интересом. Золоченые круглые новомодные очки в компании с тонким кривоватым носом отчетливо образовали на его лице выразительное слово: «Ого…»
— Да нет, я ничего, — холодновато ответил он. — Все мы взрослые люди, так сказать… А все-таки… Что за повод такой был — среди недели-то?
— Да не пил я вообще, — равнодушно проговорил я. — Бессонница просто…
Шеф недоверчиво сверкнул очками, тонкие ноздри его предательски дрогнули, он хмыкнул, качнул аккуратной ранней лысинкой.
— Значит, можно Вас поздравить с переходом в третью возрастную категорию?
— Это как?
— Ну, знаете, как говорят: первая возрастная категория — это когда всю ночь пьешь и гуляешь, а наутро по тебе ничего не заметно. Вторая — когда всю ночь пьешь и гуляешь, и наутро по тебе все видно. А третья — это когда не пьешь и не гуляешь, а наутро все равно выглядишь так, словно всю ночь пил и гулял. Извините, — вдруг смутился он, — студенческий фольклор, знаете…
Тронул меня легонько за плечо и пошел к себе. А мне вдруг стало легче. Нет, все же неплохой он мужик, чего там. Если и взбодрит когда, так за дело, а так по пустякам никогда не цепляется. И — порядочный, несмотря на то, что бизнесмен. Как это ему удается?
За день, пока работал настроение у меня почти пришло в норму. И совесть уже не грызла беспощадным волкодавом, а словно прилегла поодаль, зорко приглядывая за искусанным беспомощным нарушителем холодными желтыми глазами. Лежит себе и спокойно ждет, пока конвойный явится. И этот конвойный явился.
— Привет, Сань, — услышал я вечером в трубке его хрипловатый басок, — Как жизнь?
— «Как жизнь», — вздохнул я, — Он еще спрашивает….
— Чего такое? — искренне забеспокоился Сергей.
— Того такое. Удружил ты мне с этой кассетой…, - презирая себя, сдавленно пробурчал я, прикрывая плотнее дверь в комнату. — Что дальше делать — ума не приложу.
— Угу. Кажется, я врубился, — хохотнул Серега. — Дочка посмотрела, восхитилась, а тебя теперь совесть пожирает, так?
— Смеешься? — огрызнулся я. — Психоаналитик. Тебя бы на мое место…
— Сань, да перестань ты переживать. Ну, виноват я, прости. Не подумал…
— Не подумал он…
— Слушай, да этой беде помочь запросто можно!
— Да как помочь-то?! — у меня вдруг предательски скребануло в горле.
— Ну, как… Поедешь со мной в аэроклуб и прыгнешь. И будет все по честному, скажешь — нет? — спокойно так сказал, участливо даже — словно умная учительница, успокаивающая зареванного первоклашку.
В желудок упала холодная чугунная гиря.
— Ты что — серьезно? — наконец, смог выговорить я.
— А то!
— И когда? — спросил я так, словно Сергей приглашал меня на Юпитер.
— Так, сегодня у нас что? Четверг? В субботу можно, если погода будет. Я ребятам только позвоню, уточню… Ну так как? Давай?
— Давай! — вдруг обозлился я на себя, на Серегу и на весь белый свет. — Как это все делается-то?
— А заскакивай завтра ко мне после работы, я все и растолкую.
— Так, следующая вводная: завис на дереве. Твои действия?
— Сесть поглубже в подвесную систему, распустить запасной парашют, расстегнуть карабины подвесной системы, начиная с ножных обхватов, спуститься по запасному парашюту на землю.
— Нормально. Приземление на воду. Приводнение, точнее. Итак?
— А зачем? Нету же вокруг никакой воды?
— Не р-рассуждать, салага! Отвечай на вводную!
— Ну… опять же — глубже сесть в подвесную систему. Отсоединить запасной парашют и оставить его висеть сбоку на одном карабине… Ну, не морщись! Что за буквоедство!
— Не буквоедство, а твердое знание матчасти, — наставительно изрек Сергей, выворачивая руль. — Ну, допустим… Давай дальше.
— Расстегнуть карабины, начиная опять же, с ножных. Взяться левой рукой за главный круговой обхват. Высвободить правое плечо из-под обхвата, не отпуская левой руки, — машинально двигал я конечностями, стараясь представить себе весь этот процесс. — И в таком вот виде ждать приводнения. В момент касания ногами воды винтовым движением высвободиться из подвесной системы и отплыть в сторону, чтобы не накрыло куполом. Сергей, а зачем воду-то ждать? — уточнил я, — Выскочил чуть пораньше, плюхнулся и — отплывай спокойно. А то ведь и в самом деле накрыть может! — я вдруг отчетливо представил, как меня, барахтающегося, накрывает мокрый купол, опутывает, словно сеть, вкрадчиво и безжалостно пеленает, а над головой уже смыкаются волны. Елки-палки…
— Раньше в инструкции так и было записано: «Освободиться от подвесной системы на высоте 2–3 метра от поверхности». А люди и с пятидесяти, и со ста метров сигали — если опыта мало, высоту же трудно определить.
— И что?..
— Ну, что. Тонули на хрен, что ж еще? — пожал плечами Сергей. — Поэтому порешили: освобождаться только в момент касания.
— А если не успеешь?
— Э… Жить захочешь — успеешь.
Серегина «Ока» бодро тарахтела. Всю дорогу до аэроклуба Сергей гонял меня по теоретической части прыжка. Сам удивляюсь — как быстро запомнилась эта затрепанная брошюрка.
— Ну, что скажу — маладэс! — кавказским жестом ввинтил Сергей пальцы вверх. — Вах, какой маладэс! Всю ночь зубрил, что ли?
— Ну, всю, не всю, но долго, — скромно отозвался я.
