стюард загнал меня обратно.
Корабль был направлен в противоположную его движению по орбите сторону, и требовалось его развернуть, чтобы он вошел в атмосферу носом вперед. Времени на данный маневр было более чем достаточно, и пилот провел его как бы между делом, с помощью маломощных рулевых
двигателей на концах крыльев. Со своего места я мог видеть вырывавшиеся из сопл облачка, и звезды медленно поворачивались вокруг нас. Прошло целых десять минут, прежде чем двигатели снова отключились, и нос корабля теперь показывал точно на восток.
Мы продолжали лететь на высоте почти в восемьсот километров над экватором, со скоростью примерно тридцать тысяч километров в час. Но теперь мы снижались и через тридцать минут должны были коснуться земной атмосферы
Джон сидел рядом со мной, так что у меня был шанс продемонстрировать свои познания в географии.
– Там, внизу – Тихий океан,- сказал я, и что-то вдруг заставило меня не слишком тактично добавить: – Если бросить в него Марс, он ни до одного из побережий не достанет.
Джон, однако, был чересчур захвачен простиравшейся под ним бескрайней водной гладью, чтобы хоть сколько-нибудь обидеться. Вероятно, это было потрясающее зрелище для того, кто родился и жил на лишенном морей Марсе. Там не было даже постоянных озер – лишь несколько мелких луж, образовывавшихся летом вокруг тающих ледяных шапок. А теперь Джон видел воду, тянувшуюся во все стороны, насколько хватало взгляда, и лишь кое-где испещренную крошечными островками суши.
– Смотри! – сказал я.- Там, впереди – побережье Южной Америки. Мы сейчас летим на высоте не больше трехсот километров.
Все так же в полной тишине корабль продолжал снижаться над океаном. Все, у кого была возможность взглянув в окно, оторвались от чтения. Мне было очень жаль пассажиров, сидевших в середине кабины, которые не могли наблюдать за проплывающим внизу ландшафтом.
Южноамериканское побережье промелькнуло под нами за несколько секунд, и вот уже впереди зеленели джунгли Амазонки. Там кишела жизнь, масштабы которой не могли сравниться с марсианскими, вероятно, даже на заре юности этой планеты. Тысячи квадратных километров густых лесов, бесчисленные реки – все это проносилось внизу с такой скоростью, что едва лишь удавалось что-то заметить, как оно тут же исчезало из виду.
По мере того как мы летели над великой рекой, она становилась шире. Мы приближались к Атлантическому океану, который уже должен был быть виден, но его, вероятно, скрывал туман. Когда мы пролетали над устьем Амазонки, я увидел бушующий внизу сильный шторм. Время от времени в облаках мигали яркие вспышки молний; казалось сверхъестественным смотреть на все это в полной тишине, пролетая высоко над океаном.
– Тропический шторм,-сказал я Джону.-У вас на Марсе бывает такое?
– С дождем – конечно, нет,- ответил он.- Но иногда случаются весьма неприятные песчаные бури над пустынями. И я один раз видел молнию – может быть, даже два раза.
– Что, без туч? – спросил я.
– Ну да – песок электризуется. Нечасто, но такое бывает.
Шторм остался далеко позади, теперь под нами простиралась освещенная вечерним солнцем гладкая поверхность Атлантики. Однако видеть ее мы могли не слишком долго – мы приближались к ночной стороне планеты, и на горизонте виднелась быстро движущаяся навстречу полоса тени – корабль входил в полосу сумерек. Посреди Атлантики Солнце исчезло, и почти в то же мгновение мы услышали первый шорох воздуха о корпус корабля.
От этого зловещего звука у меня зашевелились волосы на заылке. После тишины космоса любой шум казался неумесным. Но он нарастал с каждой минутой, от еле слышного отдаленного стона переходя в пронзительный вопль.
Мы еще находились на высоте в восемьдесят с лишним километров, но при той скорости, с которой мы летели, даже невероятно разреженная на этих высотах атмосфера протестовала против врезающегося в нее инородного тела.
Более того – она сама врезалась в корабль, замедляя его падение. Наши привязные ремни натягивались все сильнее – замедление пыталось вытолкнуть нас из кресел. Казалось, будто сидишь в медленно тормозящем автомобиле. Но в нашем случае торможение должно было длиться два часа, и нам предстояло еще раз обогнуть планету, прежде чем остановиться…
Мы были уже не на космическом корабле, а на борту аэроплана. В полной темноте – Луны не было – мы пролетели над Африкой и Индийским океаном. То обстоятельство, что мы мчались сквозь ночь над невидимой Землей со скоростью во много тысяч километров в час, делало наш полет еще более впечатляющим. Пронзительный свист верхних слоев атмосферы стал постоянным фоном – шли минуты, но он не становился ни громче, ни тише.
Я смотрел в темноту, когда вдруг увидел внизу едва заметное красное сияние. Поскольку ни перспектива, ни расстояние никак не ощущались, сперва я решил, что оно где-то далеко под нами, и не мог себе представить, что бы это могло быть.
Возможно, большой лесной пожар – но ведь сейчас мы снова летели над океаном. Потом я понял и едва не подпрыгнул от удивления: это зловещее красное свечение исходило от нашего крыла… От тепла, выделявшегося во время прохождения через атмосферу, оно раскалилось докрасна.
Несколько секунд я смотрел на эту внушающую беспокойство картину, прежде чем решил, что на самом деле все в порядке. Вся чудовищная энергия нашего движения превращалась в тепло – хотя я никогда не сознавал, насколько велико это тепло. Сияние росло прямо на глазах – прижавшись липом к окну, я мог разглядеть часть кромки крыла, и в некоторых местах она была ярко-желтой. Интересно, заметили ли это другие пассажиры – или, возможно, в листовках, которые я даже не удосужился прочесть, говорилось, что волноваться не стоит?
Я обрадовался, когда мы снова вынырнули на дневной свет, встретив зарю над Тихим океаном. Свечение на крыльях стало невидимым и перестало меня беспокоить. К тому же меня очаровала красота рассвета, к которому мы приближались со скоростью пятнадцать тысяч километров в час. С Ближней станции я наблюдал множество рассветов и закатов, происходивших на Земле,-но там я был как бы сам по себе и не ощущал себя частью происходящего. Здесь же я снова находился в атмосфере, и меня окружали чудесные краски восхода.
Наконец мы совершили полный виток вокруг Земли и сбросили скорость более чем наполовину. На этот раз прошло значительно больше времени, прежде чем под нами появились бразильские джунгли, и проплывали внизу они теперь намного медленнее. Над устьем Амазонки все еще бушевал шторм, когда мы в последний раз начали пересекать Южную Атлантику.
Потом снова наступила ночь, и в темноте вокруг корабля опять появилось красноватое свечение на крыле. Казалось теперь оно было еще ярче, но я к нему уже привык, и вид его меня больше не тревожил. Мы были почти дома – на последнем этапе нашего путешествия. Вероятно, мы уже настолько снизили скорость, что летели не намного быстрее обычного самолета.
Скопление огней вдоль побережья Восточной Африки подсказало нам, что мы снова летим над Индийским океаном. Я жалел, что не нахожусь сейчас в рубке управления, наблюдая за подготовкой к приземлению в космопорту. Пилот наверняка уже принял сигнал радиомаяка и спускался вдоль его луча, все еще на большой скорости, но в соответчики с тщательно рассчитанной программой. Над Новой Гвинеей наша скорость должна была упасть почти до нуля. Корабль должен был превратиться в огромный планер, летящий в ночном небе на остатках своей инерции.
Мои размышления прерван голос из громкоговорителя: «Пилот – пассажирам. Посадка через двадцать минут».
Даже без этого предупреждения я уже понимал, что полет подходит к концу. Свист ветра снаружи стал тише, когда корабль устремился вниз. И, что наиболее примечательно, красное свечение за окном быстро угасало. Наконец осталось лишь несколько тусклых пятен у самой кромки крыла. Несколько минут спустя исчезли и они.
Была все еще ночь, когда мы пролетели над Суматрой и Борнео. Время от времени внизу появлялись огни кораблей и городов, исчезая позади – казалось, очень медленно по сравнению с первым витком.
