лунной ночью.
4
Профессор Макстон выглядел очень усталым. Он аккуратной стопкой укладывал на столе отчетные материалы. Все было проверено; все работало идеально — даже, пожалуй, слишком идеально. Завтра предстояла последняя проверка двигателей; а пока следовало загрузить корабли всем необходимым. «Жаль, — размышлял Макстон, — что придется оставить дежурный экипаж на борту 'Беты' в то время, когда она будет кружить на орбите вокруг Земли». Но избежать этого было нельзя, поскольку требовалось присматривать за работой приборов и холодильной установки, и все должно было быть готово к очередной стыковке. Одни специалисты считали, что «Бете» следует приземлиться, а потом вновь стартовать через пару недель, чтобы встретить возвращающуюся «Альфу». Об этом много спорили, но в итоге победил орбитальный вариант. При том, что «Бета» оставалась на орбите, можно было свести к минимуму возможные опасности.
«Машины готовы, — думал Макстон, — а как люди?» Он пытался угадать, принял ли уже генеральный директор решение. Неожиданно у него возникло желание повидаться с сэром Робертом.
Он не удивился, увидев в кабинете генерального директора главного психолога. Доктор Гроувз приветствовал Макстона дружелюбным кивком.
— Привет, Руперт. Наверное, опасаетесь, что я всех забраковал?
— Если бы вы это сделали, — мрачно изрек Макстон, — я бы, пожалуй, набрал команду из своих подчиненных и полетел сам. И между прочим, мы бы неплохо справились. Но серьезно, как там ребята?
— Прекрасно. Троих выбрать будет непросто, но надеюсь, вы сумеете это сделать, поскольку ожидание подвергает их ненужному стрессу. Ведь уже нет причин медлить с отбором, не так ли?
— Да. У всех пятерых проверены реакции при работе с управлением, они прекрасно ознакомлены с кораблем и к полету готовы.
— В таком случае, — сказал генеральный директор, — завтра с утра этот вопрос решим первым делом.
— Каким образом?
— Жеребьевкой, как и собирались. Только так можно избежать обид и кривотолков.
— Рад слышать, — кивнул Макстон и снова обратился к психологу — Насчет Хассела у вас точно нет никаких сомнений?
— Я как раз хотел сказать о нем. Он в полном порядке и действительно хочет лететь. Теперь, когда он охвачен предстартовым волнением, другие тревоги ушли на задний план. Но одна загвоздка все-таки есть.
— Какая?
— Думаю, это маловероятно, но представьте себе — вдруг что-то здесь пойдет не так в то время, когда он будет на Луне? Ребенок должен родиться примерно к середине полета, вы же знаете.
— Понимаю. Если говорить о самом худшем — если его жена умрет, как это скажется на нем?
— На этот вопрос ответить нелегко, ведь он будет находиться в таких условиях, в которых человеку прежде бывать не доводилось. Он может принять случившееся спокойно, а может сорваться. Риск минимален, но все же он существует.
— Конечно, мы могли бы солгать ему, — задумчиво проговорил сэр Роберт, — но лично я всегда выступал за скрупулезность в отношении целей и средств. Не хотелось бы брать такое на душу.
Несколько минут все трое молчали. А потом генеральный директор сказал:
— Что ж, благодарю вас, доктор. Мы с Рупертом это обсудим. Если решим, что это совершенно необходимо, то сможем попросить Хассела остаться.
Психолог остановился у двери.
— Вы сможете, — сказал он, — а мне самому этого делать ужасно не хочется.
Ночное небо озарили звезды, когда профессор Макстон покинул кабинет генерального директора и устало зашагал к жилому дому. С виноватым чувством он признался себе в том, что не знает названий половины здешних созвездий. «Надо будет попросить Тэйна, чтобы он мне сказал, как они называются», — подумал он. Но с этим следовало поспешить, поскольку Тэйну, вероятно, оставалось пробыть на Земле всего три ночи.
В домике, где жили астронавты, во всех окнах горели огни. Макстон немного помедлил и направился к входной двери.
Комната, в которой жил Ледук, оказалась пуста, хотя свет был включен. Ледук успел тут обжиться — это было видно по количеству книг. Их было слишком много, столько не стоило брать с собой на такое короткое время. Макстон пробежал взглядом по корешкам книг. В основном, они были французские. Несколько раз он изумленно поднял брови и взял на заметку, что в следующий раз нужно будет прихватить с собой небольшой французский словарь.
На письменном столе стояла в рамочке фотография двух очаровательных детишек Ледука, запечатленных внутри модели ракеты. На тумбочке стояла другая фотография — снимок жены Ледука. Правда, образ любящего отца и примерного мужа несколько портили приколотые к стене пять-шесть фотоснимков других юных дам.
Макстон отправился в следующую комнату, оказавшуюся жилищем Тэйна. Здесь он нашел Ледука и молодого астронома, увлеченно игравших в шахматы. Какое-то время Макстон скептически наблюдал за их игрой. Результат был предсказуем. Оба в итоге обвинили его в том, что он испортил партию. Победил Ледук. Макстон тут же вызвал его на бой и одолел его в тридцать ходов.
— Это, — сказал он, когда доска была убрана, — должно отучить вас от излишней самоуверенности. Доктор Гроувз говорит, что это ваша общая болезнь.
— А больше доктор Гроувз ничего не сказал? — с нарочитой небрежностью осведомился Ледук.
— Что ж, я не раскрою врачебную тайну, если скажу, что все вы успешно прошли тестирование и можете перейти в следующий класс. Так что завтра с утра мы путем жеребьевки отберем трех морских свинок.
По лицам астронавтов сразу стало заметно, какое облегчение они испытали. Да, им обещали, что окончательный слбор будет проведен путем жеребьевки, но они до сих пор не были в этом уверены, и ощущение того, что все они — потенциальные соперники, порой осложняло их отношения.
— Остальные дома? — спросил Макстон. — Пожалуй, пойду скажу им.
— Джимми, скорее всего, спит, — ответил Тэйн. — А Арнольд с Виком еще нет.
— Хорошо. Увидимся утром.
Услышав странные звуки, доносившиеся из-за двери комнаты Ричардса, Макстон понял, что канадец действительно крепко спит. Профессор прошел дальше по коридору и постучал в дверь комнаты Клинтона.
При виде открывшегося перед его глазами зрелища у него захватило дух. Было похоже на кадр из фильма, запечатлевший лабораторию безумного ученого. Лежащий на полу посреди хитросплетения радиоламп и проводов Клинтон, словно загипнотизированный, не сводил глаз с экрана осциллографа, на котором возникали, сменяя друг друга, фантастические геометрические фигуры. По радио негромко звучал малоизвестный Четвертый фортепианный концерт Рахманинова. Макстон не сразу понял, что фигуры на экране движутся в такт с музыкой.
Он сел на кровать, показавшуюся ему самым безопасным местом в комнате, и стал наблюдать за Клинтоном. Наконец тот удосужился встать с пола.
— Допустим, вы в здравом рассудке, — наконец проговорил Макстон. — Если так, то скажите мне, чем вы тут, черт побери, занимаетесь?
Клинтон на цыпочках переступил через провода и лампы и сел на кровать рядом с Макстоном.
— Это идея, над которой я работаю уже несколько лет, — виноватым тоном объяснил он.
— Что ж, я надеюсь, вы помните, что произошло с покойным господином Франкенштейном.
