недавно он почти освободился от влияния Уолтера Пейтера[11]: маленькая, но весьма плотно набитая персонажами сцена Италии эпохи Возрождения потеряла свое очарование — если такое милое слово было применимо к этому микрокосмосу интриг и убийств. Дирк менял область интересов не в первый раз и боялся, что не в последний, поскольку он все еще искал дело, которому мог бы посвятить жизнь. Как-то раз, переживая депрессию, в разговоре с деканом обмолвился, что, пожалуй, только в будущем мог бы найти достойную тему для исследований. Эта вскользь оброненная и лишь наполовину серьезная жалоба совпала по времени с письмом из Фонда Рокфеллера, и Дирк опомниться не успел, как его отправили в Лондон.
В первые несколько дней его преследовал призрак собственной некомпетентности, но он по опыту знал, что так бывает всегда, когда начинаешь новую работу, и со временем это почти перестало его беспокоить. Примерно через неделю он почувствовал, что более или менее сносно представляет себе структуру организации, в которой столь неожиданно оказался. К нему начала возвращаться уверенность, и он смог немного расслабиться.
Еще на последних курсах университета он начал вести дневник. Правда, время от времени он про него забывал, но теперь снова начал фиксировать свои впечатления и описывать события повседневной жизни.
Эти заметки, которые он делал для себя, помогали ему управлять собственными размышлениями и в дальнейшем могли послужить основой для создания официальной версии его работы.
«Сегодня 3 мая 1978 года. Я в Лондоне ровно неделю — и пока не видел ничего, кроме районов, примыкающих к Бонд-стрит и вокзалу Ватерлоо. Когда погода хорошая, мы с Мэтьюзом после ланча обычно прогуливаемся вдоль реки. Мы пересекаем Новый мост (который построен всего лет сорок назад!) и идем либо вниз по течению Темзы, либо вверх, а потом снова переходим по мосту в районе Черинг-Кросс или Блэкфэйрз. У нашей прогулки несколько вариантов — по часовой стрелке или наоборот».
«Альфреду Мэтьюзу около сорока. Он мне очень помогает. У него необычное чувство юмора, но я ни разу не видел, как он улыбается, — все шутки он произносит с абсолютно бесстрастным выражением лица. Похоже, свою работу он знает хорошо — намного лучше, я бы сказал, чем Мак-Эндрюс, который, по идее, является его начальником. Мак лет на десять старше: он, как и Альфред, закончил факультет журналистики и специализируется по связям с общественностью. Он высокий, стройный, с виду вечно голодный. У него легкий шотландский акцент, который исчезает напрочь, когда он волнуется. Это о чем-то говорит, но я пока не догадываюсь о чем. Он неплохой человек, но я не считаю его слишком умным. Всю работу, по большому счету, выполняет Альфред, и друг друга они недолюбливают. Порой трудновато сохранять хорошие отношения с ними обоими».
«На следующей неделе я надеюсь начать знакомиться с сотрудниками и продвинуться вперед в работе. В особенности мне хотелось бы сойтись поближе с членами экипажа — но к ним меня пока не подпускают. Считают, что сначала я должен побольше узнать об атомных двигателях и орбитах планет. Обо всем этом мне должен на следующей неделе рассказать Альфред — так он говорит. Еще я надеюсь выяснить, как вообще мог сформироваться такой удивительный гибрид, какой представляет собой Межпланетное общество. Типично британский компромисс, но в документах я нахожу слишком мало информации о том, как образовалась эта организация, представляющая собой массу парадоксов. Она пребывает в состоянии хронического банкротства, но при этом тратит порядка десяти миллионов в год (фунтов стерлингов, а не долларов). Правительство имеет весьма ограниченную власть над администрацией Межпланетного общества, и в чем-то эта организация так же автократична, как ВВС. Но когда на Межпланетное общество нападают в парламенте (что происходит каждый месяц), всегда находится какой-нибудь министр, который встает на защиту этого учреждения. Возможно, Мак все же более умелый организатор, чем мне кажется!»
«Я назвал это учреждение 'британским', но, конечно, это не так. Примерно пятую часть персонала составляют американцы, и в столовой я то и дело слышу, как многие разговаривают с заметным акцентом. Организация интернациональна, как секретариат ООН, хотя британцы, безусловно, представляют собой главную движущую силу и являются ядром администрации. Почему это так — я не знаю: возможно, Мэтьюз сможет мне объяснить».
«Еще один вопрос: за исключением акцента, крайне сложно заметить какие-либо различия между представителями разных национальностей. Не связано ли это, мягко говоря, с наднациональным характером работы сотрудников? Наверное, если я здесь задержусь, я тоже утрачу признаки национальной принадлежности».
3
— А я все ждал, — сказал Мак-Эндрюс, — когда же вы зададите этот вопрос. Ответить на него довольно сложно.
— Я буду очень удивлен, — сухо отозвался Дирк, — если все настолько же запутанно, как махинации в семействе Медичи.
— Пожалуй, нет. Пока что мы не прибегали к убийствам, хотя порой очень хочется прибегнуть. Мисс Рейнольде, не будете ли вы так добры отвечать на звонки, пока я беседую с доктором Алексоном? Благодарю вас.
Так вот, как вам известно, основы астронавтики — науки о космических полетах — были весьма солидно заложены в конце Второй мировой войны. «Фау-два» и атомная энергия убедили большинство людей в том, что стоит только пожелать — и можно совершить космический полег. Возникло несколько обществ в Англии и Штатах, которые активно пропагандировали идею, что нам следует побывать на Луне и разных планетах. Эти общества работали стабильно, но довольно медленно до пятидесятых годов, а потом все действительно пришло в движение.
В тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, как вы помни… гм… знаете, управляемая ракета американской армии по прозвищу Сиротка Энни, нагруженная одиннадцатью килограммами порошка магния, достигла поверхности Луны. С этого момента общественность начала осознавать, что космические путешествия — дело не далекого будущего, что такие полеты смогут осуществиться уже при жизни нынешнего поколения. Наукой номер один вместо атомной физики стала астрономия, число членов ракетных обществ начало неуклонно возрастать. Но одно дело — запустить на Луну управляемую ракету без космонавта, и совсем другое — отправить туда полноразмерный космический корабль, посадить его на поверхность Луны, а потом вернуть на Землю. Некоторые пессимисты полагали, что на это должно уйти еще сто лет.
Но в этой стране нашлись люди, которые не пожелали ждать так долго. Они считали, что космические полеты так же важны для прогресса человечества, как открытие Нового Света, случившееся четыреста лет назад. Космические полеты открыли бы новые границы, дали бы человечеству цель настолько дерзкую, что она затмила бы национальные различия и могла бы погасить межплеменные конфликты тачала двадцатого века. Энергию, которая могла бы подпитывать войны, можно было пустить на колонизацию планет — и нам было бы чем заняться еще много столетий. Так все выглядело в теории, по крайней мере.
Мак-Эндрюс едва заметно улыбнулся.
— Безусловно, существовали и другие мотивы. Вы знаете, каким нестабильным был мир в начале пятидесятых. Циничное отношение к полетам в космос было суммировано в знаменитой фразе: «Атомная энергия делает межпланетные полеты не просто возможными, но неизбежными». Пока атомная энергия оставалась на поверхности Земли, человечество было вынуждено, образно выражаясь, хранить слишком много яиц в слишком непрочной корзинке.
Все это осознавала разношерстная группа ученых, писателей, астрономов, издателей и бизнесменов, объединившихся в первое Межпланетное общество. Имея весьма скромный капитал, они начали публикацию журнала «Спейсвардз»[12], вдохновленные успехом журнала американского Национального географического общества. «Спейсвардз» был попыткой сбора общественных пожертвований для завоевания космического пространства. Его появление
