государственных законов: «Они постоянно пренебрегают римскими законами и чтут еврейское право»… Выработавшейся у евреев диаспоры особенностью было, с одной стороны, уменье быстро ориентироваться в новой обстановке и приспособиться к ней; с другой, исключительное упрямство в стремлении к достижению лучших жизненных условий — «Unnachgiebige Zahigkeit», по квалификации Моммзена (о. с.492). Выше (стр. 121 сл.) мы уже указали на те причины, которые заставляли евреев с большей энергией стремиться к занятию видного служебного или экономического положения, чем другие национальности. И именно потому, что несмотря на эту энергию, евреям по причине правительственного и общественного антисемитизма лишь крайне редко удавалось добиться видного положения в государстве, «мечта о чине» становится излюбленной мечтой, своего рода idee fixe еврейской интеллигенции. Почти каждое литературное произведение послемаккавейской эпохи имеет излюбленным героем еврея, занявшего видное положение в «языческом» обществе: книга «Эсфири» — Мардохая и Эсфирь, книга Даниила — Даниила, греческая псевдоэпиграфическая книга Эздры — Зоровавеля, в легенде, легшей в основу так наз. III кн. Маккавеев, как мы узнаем из Иосифа Флавия (с. Ар. II, 5) такой героиней первоначально была еврейка — наложница Птоломея Итака. В той же III кн. Маккавеев автор мечтает о том, как евреи «достигли большой власти среди врагов, стали предметами почитания и страха» (7, 21). Эти особенности характера евреев античной диаспоры явились главным пунктом обвинения для исследователей нашего времени, пытающихся создать новый «психотипологический» антисемитизм. Так напр., Эд. Мейер (G. d. A. III, стр. 216) говорит: «Евреи получили возможность приспособляться ко всякому положению дел и извлекать из него прибыль: это было законное преимущество, которое Иегова уже теперь дал своему народу в его соперничестве с язычниками. Евреи во всех областях показали себя ловкачами, умеющими достигать успеха в жизни; особенно пригодными оказались они к придворной службе. Если им не препятствовали соблюдать их религию и вести свой особенный образ жизни, то они оказывались вполне подходящими во всяком деле и к тому же на них можно было вполне положиться, так как… их интересы вполне совпадали с интересами правительства. Таким образом, нужно считать вполне естественным, что вместе с еврейством пришел в мир и антисемитизм'*. После сказанного мною, читатель сам увидит, что верно и что неверно в этой тираде; обращу внимание только на то, что античные антисемиты вовсе не удостоили вниманием тех черт еврейского характера — приспособляемости и упорства в жизненной борьбе — которые привлекли все внимание нынешних ученых. Что делается внутри еврейства и что содействовало успеху евреев в жизненной борьбе, их не интересовало — их интересовал только результат этого процесса. Не еврейская ловкость возмущала их, а «еврейское нахальство», то что евреи, достигшие видного положения, не только не скрывали, а даже выставляли напоказ свое еврейство (выше стр. 113 слл.). О ловкости евреев в жизненной борьбе мы ничего в античной антисемитской литературе не слышим. Зато много внимания в античной литературе было обращено на еврейскую сплоченность. Я уже указывал на то, что мы найдем ключ к антисемитизму, если будем рассматривать еврейство древности, не как религиозную секту, а как национальное государство без территории. То, что такое понимание психологически правильно, видно хотя бы из того, что еврейские общины и только еврейские общины носят название «народа» (Laos) и, наоборот, никогда не называются, как обычно другие национальные общины, «сообществом» (synodos). Далее, во всей еврейской литературе, вплоть до Иосифа Флавия (с. Ар. III, 17), религия понимается, как закон, и притом не только как религиозный, но как общий, аналогичный государственному, закон (ср. P. Kruger, о. с.20).
Равным образом и «мировое государство (polis) праведников» Филона с его «милым Богу государственным устройством» (politeia) есть только переделанное на философский лад с искусственным выключением национального характера еврейское мировое государство без территории: это видно из того, что несмотря на вненациональный характер этого мирового государства, в нем обрезание является важнейшим и обязательным для всех законом*. Как мы видели выше (стр. 83), евреи старались по возможности устраиваться так, чтобы иметь собственное общинное устройство и жить по своим законам; где это не удавалось юридически, так было фактически, так как государственный принудительный аппарат не в состоянии был сделать брешь в прекрасно закаленной психологии евреев. Евреи всего мира чувствовали себя единым целым: так, например, когда Агриппа II хотел удержать евреев Палестины от борьбы с римлянами, он настоятельно подчеркивал в своей речи, что палестинские евреи должны принять в расчет не только ту опасность, которая вследствие такого поведения угрожает им, но и опасность, угрожающую евреям, живущим в других государствах**.
Во время осады Иерусалима к евреям пришло на помощь множество их единоплеменников не только из сферы римского владычества, но и из стран, лежащих по ту сторону Евфрата (Dio Cass. fr. 109
Признание за государством без территории права на существование, трудное дело урегулирования его отношений с территориальными государствами — это вопрос, к разрешению которого человечество не приблизилось и ныне. Даже для нынешних исследователей эта особенность евреев эллиноримской диаспоры есть предмет недоверчивого возмущения и мишень для враждебных выпадов. «Еврейские колонии в больших греческих городах стали опасной силой для нееврейской части граждан», — говорит, напр., Штегелин (о. с.32). «Борьба шла не по вопросу веры, а за власть: еврейское церковное государство, как центр еврейской диаспоры, не уживалось с принципом безусловности (?) светского государства», — говорит Моммзен (о. с.542). Подобного рода замечания мы найдем чуть ли не в каждом труде по нашему вопросу. Евреи, обреченные постоянно жить и действовать среди ино— племенников, конечно, сами были больше всего заинтересованы в том, чтобы наладить с ними мирные и дружественные отношения; как мы видели в первой части, они всегда готовы были идти на все мыслимые уступки, лишь бы найти какой-либо компромисс между тем и другим «патриотическим долгом». Однако полная необычность, полная единичность их положения заставляла соседей относиться к ним с недоверием: из соединения оборонительного характера еврейская община в глазах антисемитов превращалась в наступательную: 1) направленную на причинение вреда всем иноверцам и 2) имеющую целью захват в еврейские руки власти над всем миром*. *
Ввиду того, что религиозно-нравственные воззрения древних евреев были не онтономическими, а филономическими, т. е. объектом нравственных обязанностей был не отдельный человек, а весь народ, то для еврейской теодицеи не было нужды ни в бессмертии души, так как народ, как целое, и без того бессмертен, ни в загробной жизни на небесах, так как царство справедливости может наступить когда- нибудь и на земле. Поэтому последним словом еврейской религиозно-нравственной пропаганды было мессианство. Если в жизни еврейства диаспоры мечта о пришествии Мессии и грядущем мировом еврейском царстве справедливости и играла самую скромную роль (Р. Крюгер, о. с. 46), тем не менее, несмотря на отсутствие прямых указаний, необходимо предположить, что мессианские чаяния еврейства были одной из главных причин обвинения евреев в политической неблагонадежности и стремлении к мировому господству: как мы видели выше, антисемиты в своих целях тщательно штудировали Библию, поздние части которой наполнены мечтами о пришествии Мессии. Взгляды древних, будто еврейство проникнуто враждой к иноземцам (misoxenia, misanthropia), сопоставлены много выше, в I части на стр. 80*. Не менее обычен в древней литературе взгляд, по которому всемирное еврейство представляет собой, несмотря на свою скромную внешность, страшный «всесильный кагал», стремящийся к покорению всего мира и фактически уже захвативший его в свои цепкие щупальцы. Впервые такой взгляд мы находим в I в.
