Автограф // ЛБ. — Ф. 196.7.4.
109. И. К. Земацкий[1108]— А. СтравинскомуПеревод с польского
С.-Петербург. 20 февраля 1876 г.
…Расскажу тебе о событии, которому в нашем студенческом быту я придаю некоторую важность: говорю о студенческом бале! Важность тут, собственно, не в самом бале, не в увеселениях, а в результате, возникшем из приготовлений к балу, то есть в спорах по поводу приготовлений.
Каждый курс представил своих депутатов; их всех собралось человек с лишком пятьдесят, которые составили комиссию, решавшую спорные вопросы большинством голосов. Нужно было слышать громкие речи господ юристов (считавших себя чуть ли не Цицеронами и Демосфенами), произнесенные ими в разъяснение вопроса: следует ли взимать за бутылку пива 15 или 20 копеек, за бутерброд 5 или 10 копеек?
Несравненно сильнее, однако, вышли прения и столкновения, когда коснулись выборов почетных гостей, которым студенты в знак особенной к ним симпатии решили послать печатные пригласительные билеты.
Первый единогласный выбор пал на Некрасова, известного либерала, поэта-писателя. Спасовича[1109] сначала выбрали тоже большинством голосов, но после защиты им Кронеберга, нанесшего безмилосердно побои тринадцатилетней своей дочери, он всех нас вооружил против себя, так что никто и слышать о нем не хотел[1110].
Более же всего шума произошло по поводу выборов двух личностей, как мне, так и тебе едва ли известных. Первая из них — адвокат Боровиковский[1111], а вторая — писатель Достоевский. Боровиковского хотели избрать за пожертвование им в пользу студентов 1000 рублей, но тут восстала партия, выразившая мнение, что студентов деньгами не подкупить. Против Достоевского мы, со своей стороны, протестовали, так как он изменил первоначальному своему либерализму; итак, Достоевского тоже не избрали…
Перлюстрационная копия. ЦГАОР. — Ф. 109. — Оп. 1. — Ед. хр. 1546.
Перевод перлюстратора. Наверху помета: Получено от его величества 25 февраля 1876 г.
110. Ф. В. Чижов[1112] — Г. П. Галагану[1113]
Москва. 4 марта 1876 г.
…Не знаю, знаешь ли ты, и особенно моя милая Правда[1114], о периодическом издании Достоевского 'Дневник писателя' — я его прочитываю, чтобы видеть, как один человек сладит с годовым изданием.
Вчера попалось мне одно место, очень существенное: 'Юношество наше ищет подвигов и жертв. Современный юноша, о котором так много говорят в разном смысле, часто обожает самый простодушный парадокс и жертвует для него всем на свете, судьбою и жизнию; но ведь все это единственно потому, что считает свой парадокс за истину'[1115].
Не могу я безусловно бранить современное юношество; знаю, что в мое юношество не было и помину об идеале общественном, не было и тени протеста против страданий крепостного произвола. Положим, мы не были виноваты сознательно; мы принимали по преданиям личные и всего более сердечные идеалы наших отцов; не могу и бросать грязью в эту молодежь, которая идет в ссылку единственно потому, что стремится осуществить свой общественный идеал. Положим, в нем много общественной уродливости, много крайне перевернутых утопий, закон не может не карать их, но сердце человека не может не сочувствовать увлечению, в котором нет и тени личных выгод. Разумеется, я как наблюдатель шестидесятишестилетний дал бы побольше рассудительности, — да что делать? На что же и молодость, как не на то, чтоб быть безрассудною…
Автограф // ЦНБ АН УССР. — III.704.
111. А. Г. Достоевская — А. М. Достоевскому
<С.-Петербург> 11 марта 1876 г.
Давно собиралась я писать вам, многоуважаемый брат Андрей Михайлович, но все ждала выхода 'Подростка', чтоб иметь возможность исполнить мое обещание: послать его вам. Вы не поверите, как я жалею, что моя несносная болезнь лишила меня случая познакомиться с вашею глубокоуважаемою супругою. Это для меня такая потеря! <…>
Мы все, слава богу, теперь здоровы, деточки поправляются, и у нас начинает возобновляться прежний порядок. Но зато теперь мы завалены делами: 'Дневник' пошел сильно в ход[1116]; кроме годовых подписчиков (их у нас до полутора тысяч), у нас отлично идет розничная продажа; мы издаем 'Дневник' в шести тысячах и почти все продаем. Но, не довольствуясь тем, что 'Дневник' расходится в Петербурге и в Москве, я распространяю его в провинции и разослала знакомым книгопродавцам в Киеве, Одессе, Харькове и Казани. Оттуда приходят ко мне добрые вести: например, в Казани Дубровин в несколько дней продал 125 экземпляров по номеру и просил высылать ему по сто экземпляров ежемесячно, в других городах продажа идет тоже очень успешно. Но зато хлопот страх как много, и, к моему сожалению, я не могу подыскать себе хорошего помощника. Но со временем все это уладится и, вероятно, хлопот будет меньше. Да и поработать не жаль, лишь бы были хорошие результаты, по началу на это можно надеяться.
У милой Евгении Андреевны мы были на масляной. Какая у вас прелестная внучка! Я редко видела такого здорового и красивого ребенка. Федор Михайлович сошелся с Михаилом Александровичем и был рад в нем встретить человека с таким серьезным умом и характером[1117] . Евгения Андреевна была у нас на днях, и мы тоже собираемся поехать к ним провести вечерок. Жаль, что мы живем от них так далеко; это нас лишает возможности видеться с ними чаще <…>
Федор Михайлович пишет особо, и вы, вероятно, уже получили его письмо[1118].
Кстати: исправно ли вы получаете 'Дневник'? Пожалуйста, в случае неполучения какого-либо номера, дайте знать об этом.
Автограф // ИРЛИ. — Ф. 56. — Ед. хр. 56.
112. X. Д. Алчевская[1119] — А. Г. Достоевской
<С.-Петербург. 1 июня 1876 г.>
…Говоря вам, что я буду у вас во вторник в три часа, я совсем не сообразила, что, уезжая в шесть, невозможно быть в три, так много предстоит всегда хлопот перед дорогой, поэтому позвольте искренно, сердечно благодарить вас заочно за тот радушный прием, которого я так боялась не встретить. Воспоминания о нашей встрече останутся навсегда самыми дорогими в моей жизни, а моею любимою мечтою будет увидеть вас у нас в Харькове[1120] <…>
Благодарю вас за 'Дневник писателя'. Прочла. Плакала над Каировой, плакала над Писаревой, плакала над Воспитательным домом — удивительно, как может один человек вмещать в себе столько теплоты и чувства, что стало бы, кажется, на тысячу[1121]. Вот за что только, я уверена, его будет осуждать молодое поколение — это с. 145: '
