такими же юношами. Сидевши некогда по делу Петрашевского в каземате [1131], я прочел там в крепости 'Неточку Незванову' Достоевского и, не зная его, страшно к нему привязался. Единственно это не охладило меня к его последним произведениям. Помните ли вы 'Неточку'? Как она добыла ключ к библиотеке деспота — родича своего, прочла его книги, переродилась нежданно для него — и предстала ему, готовая на борьбу?..
Дивная вещь! Золотые, былые годы! Докончим беседу когда-нибудь лично…
Автограф // ЦГАЛИ. — Ф. 459. — Ед. хр. 1154.
120. П. Д. Голохвастов — Н. Н. Страхову
Петровское. 19 января 1877 г.
…Вы, конечно, читали уже 'Новь' и 'Сон'[1132]. Чтобы не сказали, что не может написать крупного Тургенев, он захотел доказать, что не может написать и мелкого. Будь я критиком, я бы сделал вот что: написал бы, но пресерьезно, что 'Новь' — подделка, чья-то спекуляция; что Стасюлевичу стыдно давать себя так обманывать; что 'Новь' — перевод с французского и написана французом, знающим Россию по книжкам да еще очень не новым, что Фомушку и Фимушку налгать мог только иностранец, читавший Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну, 'Плодомасовских карликов' Стебницкого[1133] и пр. Что в России 1868 г. портреты на столе держат фотографированные, а не рисованные; фраков до пят не носят; лакеи волю турецкой выдумкой не зовут и т. п. — все это из книжек о России 30-х и 40-годов. Да и вообще: предполагать, что от старости уши зарастают чем-то, можно только про тех, кто — предположено — сальные свечи ест, и подобных чудес в 'Нови' немало. Всё сплошь удивительных имен в России не дают, как известно всякому, кто живал в России. Следовательно… И подписался бы: А. Потом написал бы вторую статью: никто Стасюлевича не обманывал; если 'Новь' — подделка иностранца и перевод, то и все писанное Тургеневым с тех пор, как он покинул Россию, — тоже подделка и перевод, ибо 'Вешние воды' и др. — даже всякая его повесть за последние лет пятнадцать — изобилуют тем же незнанием России после 19 февраля, только разве не столь явным, ибо не столь скученным воедино, как в 'Нови'. Подписался бы: Б. Потом, в третьей статье за подписью В., доказал бы, что и когда в России жил Тургенев, и России до 19 февраля не знал Тургенев. Не знал потому, что он не русский человек; а кто русский, да не русский — тот и не человек настоящий; у того и вообще себе мерила нет ни на русского, ни на человека; и нет этого мерила и не было никогда у Тургенева, и мужчины и женщины его, и мужики, и баре — не русские и не люди, а все куколки: мужичок, мальчик, барыня и пр. Но откуда же успех Тургенева? Это, во-первых, следствие отставки кн. Львова, цензора 'Записок охотника', а во-вторых: в поле — и жук мясо; Гоголь тогда уже отписал, Достоевский — только что начинал… да и кто еще? Ведь уже к 50-м годам про Толстого еще никто и не слыхал. Явились они, мы поумнели, но, народ благодарный, Тургенева, этого рака, на безрыбье бывшего рыбой, в Песках не разжаловали, и до сих пор считаем за леща с кашей, все-таки; но пора бы прозреть; а средство к тому: прочесть Пушкина, Гоголя, потом Толстого, Достоевского и потом Тургенева; вот и увидим, что он такое, что ему удавалось, да, удавалось; и что не может ему, не русскому, след., не человеку, а след., и не художнику, никогда не может удаваться. Вывод: советую не Тургеневу — не писать, этого он не может, коль уж повадился; итак, вам советую, читатели, не читать, что он пишет; вы это можете, у вас есть Достоевский, Толстой…
Автограф // ЦНБ АН УССР. — III.17064.
121. Н. П. Вагнер — А. Г. Достоевской
<С.-Петербург. Январь 1877 г.?>
…Посылаю Федору Михайловичу 'Вестник Европы'[1134]. Будьте столь любезны попросите его возвратить мне книгу через два-три дня. Я сам еще почти ничего не читал в ней <…> Федору Михайловичу усердный поклон.
Автограф // ЛБ. — Ф. 93.II.2.4.
122. А. А. Достоевский — А. М и Д. И. Достоевским
<С.-Петербург. 1 февраля 1877 г.>
…Вчера, в понедельник, был студенческий бал в память основания университета. Мы с Соломкой[1135] пошли туда тоже; народу было довольно много, но все не то, что было на балу у нас, медиков. Студенты делали овации некоторым профессорам своим: качали Бекетова — ректора[1136], Меншуткина[1137] и др. профессоров. Потом качали Грацианского, того, который защищал участвовавших в истории у Казанского собора[1138]. Сей последний держал поэтому приличествующую случаю речь. В одной из зал я неожиданно встретил дядю Федора Михайловича. Мы с ним довольно долго разговаривали; впрочем, он уехал рано. Говорил он, между прочим, какие ему хлопоты были с январским выпуском 'Дневника', который вышел сегодня. Цензурный комитет зачеркнул почти весь номер, и дяде пришлось почти весь номер написать снова в два дня. Он говорит, что перессорился со всеми цензорами. Пойду к ним я, по всем вероятиям, в один из последних дней масленицы…
Автограф // ИРЛИ. — Ф. 56. — Ед. хр. 27.
123. И. А. Шестаков — Н. Н. Страхову
Петрозаводск. 17 февраля 1877 г.
…Нетерпеливо буду ждать статьи вашей о 'Нови', хоть, признаюсь, о ней говорить много не стоит. Не говоря уже о том, что предмет знакомый, только что и притом два раза появившийся в 'Русском вестнике', я в самом исполнении не вижу прежнего Тургенева: еще вторая часть туда и сюда, читается легко, а первая так просто скучна. Да и главный герой — Нежданов — старый знакомый, это, по-моему, тот же лишний, которых выводил Тургенев прежде. Впрочем, послушаю сперва вас, а потом уж скажу. Знаете ли, Николай Николаевич, я положительно утверждаю, что у нас, кроме Толстого и Достоевского, нет писателей, по крайней мере теперь. Вы спрашиваете, читаю ли я 'Каренину'? Да не только я — наши немцы и поляки и те зачитываются ею!..
Автограф // ЦНБ АН УССР. — II.18757.
124. Б. Б. Поляков — А. Г. Достоевской
<С.-Петербург> 11 апреля 1877 г.
…Поверьте, что я всячески стараюсь скорее найти покупателя на имение и для этого, если не продастся теперь, посвящу все нынешнее лето и осень на поездки в разные губернии, где у меня есть уже в виду разные личности с довольно обширным капиталом. Верю, что вам очень неприятно, что имение нейдет с рук[1139], но что же прикажете делать, винить меня в этом нисколько нельзя, употребив довольно уже на расходы и дав взаимообразно Федору Михайловичу более 1500 р., вся надежда моя получить удовлетворение только по продаже имения, а иначе я потерял безвозвратно. Я вас неоднократно просил и теперь прошу поискать расписку г. Корша или, скорее, домашнее условие о прекращении дела миром. Бумагу эту я отдал Федору Михайловичу в мае 1874 года вместе с подлинными векселями, полученными мною от Корша, и по которым ваш супруг был должен Куманиной десять тысяч рублей[1140]. Мне необходимо знать, в чем заключается сущность домашнего условия со стороны г. Корша, и я убедительно прошу вас, нельзя ли
