170. А. Г. Достоевская — Н. М. Достоевскому
<Старая Русса> 19 мая 1879 г.
Я очень беспокоюсь, многоуважаемый Николай Михайлович, не получая ответа на мое письмо, посланное почти месяц назад. Не больны ли вы? <…> Когда будете у жильцов, то зайдите к управляющему дома, не скажет ли он вам чего насчет наших жильцов, т. е. нет ли на них какого взыскания, например? <…> Мне очень совестно напоминать вам, многоуважаемый Николай Михайлович, но вы сами знаете, каково было бы нам потерять нашу мебель или деньги за нашу квартиру[1246] <…> У нас хворал маленький Федя, но теперь поправился. Мы ужасно спешим работать; недавно у Федора Михайловича был сильный припадок от усиленной работы, и от припадка он не может еще поправиться <…> Федор Михайлович вам низко кланяется, а детки целуют…
Автограф // ИРЛИ. — 30413. — С. CXIIIб9.
171. А. Н. Майков — А. И. Майковой
26 мая 1879 г.
…Анна Григорьевна, я думаю, рада тебе помочь и похлопотать, но Федор Михайлович все это готов в идее сделать, а на практике и оскорбит, и обидит, и рассердит, это уж такой человек. Он в вечной лихорадке и сам нуждается в уходе за собой от всех близких ему людей, которые в состоянии оценить и высоту его понятий, и высоту его таланта. Это уж я тебе много раз говорил, и опять напоминаю на случай, если выйдет вдруг такая минута[1247]…
Автограф // ИРЛИ. — 16998. — С. VIIIб7.
172. А. Г. Достоевская — Н. М. Достоевскому
<Старая Русса> 5 июня 1879 г.
Что это значит, многоуважаемый Николай Михайлович, что вы мне не пишете? Обещались написать через три дня, когда побываете у жильцов, и вот уже десять дней, а от вас письма нет <…> Федор Михайлович пугает меня тем, что жильцы, не видя надзора за квартирой, позаложат часть мебели и, кроме того, ничего не заплатят[1248] <…>
Федор Михайлович вам кланяется…
Автограф // ИРЛИ. — 30413. — C. CXIIIб9.
173. Вс. С. Соловьев — К. Н. Леонтьеву
Царское Село. 12 июня 1879 г.
…Итак, вы недовольны моей статейкой, она не удовлетворила вашего самолюбия, потому что я выделил Толстого, а главное Достоевского и поставил их выше остальных наших теперешних писателей и в том числе выше вас[1249]!.. Когда я помещал мою статью в популярной и имеющей огромный круг читателей 'Ниве', я, клянусь вам, очень много думал о вашем самолюбии, потому что иначе мне пришлось бы начать с того факта, что вы давно и много пишете, в произведениях ваших проявляется крупный и серьезный талант, вы печатаете их в солидном и многочитаемом журнале[1250], — а все же русская публика к вам весьма неблагосклонна. Я опустил этот факт, потому что он произвел бы неприятное и нежелательное впечатление; но теперь, вызванный выражением вашим в письме к Бергу [1251], я поговорю об этом факте с вами и именно потому, что ценю ваш талант и желаю его видеть ничем не омраченным и признанным не маленьким кружком друзей-литераторов, а всеми вообще умными и обладающими вкусом читателями. Вы сами виноваты в том, что вас не читают. В произведениях ваших, несмотря на все их не раз указанные мною достоинства, нет одной очень существенной вещи, — нет того, что называется цельностью или, вернее, чувством меры… Возьмем 'Одиссея Полихрониадеса'[1252]. Что это такое? Роман? Этнографические, политические и т. д. очерки?! Все вместе, все перепутано, нагромождено одно на другое. Вы подавлены вашими воспоминаниями, любимыми мыслями и выводами; на вас наплывают разом все года, проведенные на Востоке, и вы спешите сразу все это перелить на бумагу. Чудесный язык, тонкое наблюдение, художественная сценка; умный, мыслящий человек и художник виден повсюду, — но этот человек будто десять лет осужден был на немоту и вдруг встретился с людьми, способными понимать его наречие, и за все десять лет вздумал наговориться обо всем сразу <…>
О Достоевском два слова: его в настоящее время на руках носят, хотя талант его, судя по последнему роману[1253], в большом упадке. Но ведь он теперь представитель того миросозерцания, которое сделалось симпатичным многим русским людям, и к тому же автор 'Преступления и наказания' и 'Записок из Мертвого дома', как бы затем ни исказился — уже этими двумя творениями стал наряду с величайшими творцами-художниками XIX века [1254].
Я сказал, — и на сердце у меня стало спокойней, и я буду ждать, что выйдет из этой моей исповеди, единственная цель которой постараться открыть глаза писателю, много могущему, но находящемуся на ложной дороге — ложной и мучительной для его самолюбия. Если же самолюбие этого писателя не вынесет правдивого и дружеского слова, — я обведу черной каемкой страничку в моих воспоминаниях — это будет уже не первая страничка.
Любопытно — получу ли я через неделю ваш ответ или мы с вами уже простились?..[1255]
Автограф // ГЛМ. — ОФ. 5040.
Черновик хранится в ЦГИАЛ. — Ф. 1120. — Оп. 1. — Ед. хр. 89.
174. А. П. Сазанович — А. Г. Достоевской
Москва. 16 июня 1879 г.
…Радуюсь за вас обоих, что вы в продолжение лета до некоторой степени отдохнете. Вы, как видно, неутомимая женщина, если при умственной работе успеваете в короткое время справить столько необходимых дел в домашнем обиходе. Вы мне такою показались с первого раза, я вижу, что моя наблюдательность меня не обманывает.
Мы[1256] ждем с нетерпением продолжения 'Карамазовых' и 'Дневника'. Последний особенно был бы полезен в данное время. Мы глубоко уважаем Феодора Михайловича за его определенность и честность убеждений[1257]…
Матвей Иванович, Марья Константиновна и я шлем свое глубокое почтение вам и Феодору Михайловичу с желанием здоровья…
Автограф // ЛБ. — Ф. 93.II.8.65.
175. А. Н. Майков — А. И. Майковой
<После 22 июня 1879 г.>
…Что же это такое, наконец, что тебе говорила Анна Григорьевна, что ты писать не хочешь? Что муж ее мучителен, в этом нет сомнения, — невозможностью своего характера, — это неновое, грубым